Дед. Сочинение по русс .лит.

Длинная стрелка больших настенных часов с каждой минутой перещелкивалась все громче и громче. Половина выделенного на экзамен по русской литературе времени уже давно прошла, а Тимофей все рисовал какие-то не то углы, не то заборы – лабиринты на черновике, никак не решаясь написать хотя бы название сочинения. Из трех предложенных тем он сразу же отмел первые две, которые требовали отличного знания школьных произведений и решил уже давным-давно, что какой бы ни была свободная, так сказать, тема, он выберет именно ее.

Тимофей никогда не любил делать что-то по принуждению или по чьему-то плану, а потому школьные произведения читал исключительно в том случае, если это на самом деле было интересно. Он читал много, но читал свое, другое. Чаще – то, что советовал дед.  Дед заходил к нему в комнату, подавал новую книгу, говорил только: «Вот это почитай», и уходил.

Довольно хорошая вольная тема предлагалась в этом году выпускникам — «Главный человек в моей жизни — это…». Пиши – не хочу! Хочешь — про маму, которая и есть самый главный человек в жизни любого; хочешь — подойди к этому делу образно и пиши про первую учительницу, про бабушку или любимую девушку. Можно — про соседа – фронтовика, можно — про сказочницу из телевизора, под мягкий голос которой тебя отправляли в кроватку лет десять кряду. Да мало ли…

Есть только одна закавыка — настоятельно рекомендуется сочинение подкреплять цитатами из художественных произведений. Тут нужно крепко подумать и подогнать повествование к этим самым цитатам.

Вообще-то, у Тимофея сомнений как-то сразу не было. Людмила Людвиговна, проходя по рядам бодрыми шагами с простой целью — вдохновить ребят к выбору правильной темы, шепнула в адрес своего любимчика Тимки Чеханкова: «Ну, а теме и думать нечего — есть про кого писать»!

Повинуясь этой, в принципе, лишней подсказке, Тимофей тут же аккуратно написал заголовок: «Главный человек в моей жизни — это мой дед». Но вдруг вспомнив что-то, буквально тут же зачеркнул название. Потом — еще раз, еще раз. И черкал долго вдоль и поперек до тех пор, пока слово «дед» стало окончательно неузнаваемым, пока тонкий стержень не изорвал бумагу до дырки.

А потом он уже сидел и думал не о сочинении, а о нем, своем знаменитом дедушке Алексее Алексеевиче Чеханкове.

Если просто перечислить все дедовы звания, регалии и статусы, можно уже пару страниц заполнить, но почему-то совсем теперь не хотелось писать о нем,  как о важной персоне в жизни страны.

Еще год назад Тимофей ни на каплю бы не посмел засомневаться в своих чувствах.  А сейчас, особенно после той телепередачи, которую снимали в их доме в честь деда и его юбилея, он не мог вспоминать без горечи откровения старшего Чеханкова, он не мог честно признаться себе в том,  что разлюбил деда. Он не мог забыть предательские слова бабули, которая почему-то сказала в камеру на всю страну на полном серьезе, но весело смеясь: «Да, да, это — правда, Алексей Алексеевич детей не то, что не любит, он их терпеть не может. И чужих, и, тем более своих. Они его особенно раздражают».

Тимофей грыз ручку и вспоминал, как вся съемочная группа тогда удивилась,  с каким сожалением посмотрела на него, на Петьку и Лизу, на совсем маленьких двойняшек Сашку и Дашку. И, словно очнувшись, тогда, дед приказал бабушке: «Вера! Ну, все! Показали весь выводок внучачий — гони их на улицу. Там, там пусть… качели, футбол, песочница… Нечего им тут толкаться, уведи, родная»! И всех внуков – правнуков, включая и взрослого Тимку,  вытолкали во двор.

Тимофей слышал и, в отличие от других, маленьких еще Чеханковых, понимал, какие обидные  слова сейчас дед говорит на всю страну. И он даже почти успел возненавидеть и деда, и эти слова, и всю съемочную группу, а потом и саму передачу. Он ждал эфира с надеждой, что признание деда вырежут из жалости к ним, внукам. Но этого не произошло.

- А сейчас мы в гостях у знаменитого Алексея Чеханкова. Алексей Алексеевич, расскажите, как в вашей семье воспитывают детей, внуков? Думаю, всем интересно поучиться именно у Вас этому нелегкому делу?  — задала двадцать какой-то уже вопрос журналистка.

- Уважаемая, я детей не люблю. Тем более, внуков. Давайте, о чем-нибудь другом,  — ошарашил задорную блондинку дед.

- Да, да, вы знаете, — пришла вдруг на выручку бабуля, вгоняя в еще больший ступор телевизионщиков,  — Леша когда работает (а работает он круглые сутки), к нему лучше вообще не подходить. Мы по дому ходим на цыпочках, мы даже к столу его не зовем, чтобы не раздражать. Услышит, как звенят стаканы, стучат ножи-вилки, захочет кушать — сам выйдет. А если внук, не дай Бог, в рабочую комнату заглянет, может и тапком в лоб получить. Что под руками есть у Алексея Алексеевича, то и запустить в ребенка может.

Разговор умело перевели на другое — на награды, на его вклад в жизнь страны и прочая, прочая, прочая…

А Тимофей обиделся. Обиделся впервые и всерьез. Потом, правда, когда вдруг вскоре деда не стало, обида тоже ушла куда-то туда, далеко. Может, в могилу с дедом, может,  в небеса, вместе с дедовой душой. Тимка не мог и сейчас сказать, верил ли дед в Бога, в душу. Он, вообще, вдруг подумал тогда, что совсем деда не знал. Не понимал. Как дед не понимал, не знал его, Тимофея, его родителей. Зато так хорошо понимал других.

Сыновья и дочери женились, разводились, уезжали на год и на пять в другие города и страны, внуки рождались, делились между мамами-папами, а он, дед, все работал, работал, работал…

Было, конечно, кое-что светлое, доброе, каминно-теплое, редкое, и оттого, очень дорогое, родное. Раз в месяц примерно звонила вдруг бабушка и просила срочно привезти детей — дедушка хочет пообщаться. И тогда  срочно, чтобы не обидеть старика, в дом за городом  свозили, как в пионерский лагерь, всю малышню. И дед не работал. Дед сидел в центре комнаты в кресле – качалке, накрывшись пушистым пледом, собрав всю ватагу вокруг себя на полу.

Взрослые дяди и тети, его сыновья, дочери и их супруги, бывшие, будущие или настоящие, сидели за огромным столом, пили чай с вареньем, стараясь не греметь ложечками и блюдцами. Бабуля тихо и довольно вздыхала, улыбаясь такой идиллии. А дед говорил. Или рассказывал что-то или что-то читал. Читал для детей, после каждого предложения вглядываясь внимательно в их глаза, чтобы убедиться, что его слушают. И теперь Тимофею открылось — дед  даже это делал потому, что это было нужно ему, необходимо для работы.

Конечно же, слушали все, разинув рты. Внимательно. Так внимательно, как этого хотел дедушка. А потом обсуждали рассказанное или прочитанное. Взрослые на каком-то своем, непонятном языке. Дети — на своем, воробьином, детском. Дед задавал вопросы, как учительница в школе, а потом, довольный, откладывал бумаги, снимал очки, скидывал плед и шел с детьми во двор играть, гулять по саду, разговаривать откровенные разговоры о житье-бытье.

И каждый старался в такой вечер выложиться максимально — ведь уже завтра к деду будет не достучаться. Завтра дед опять закроется в своей рабочей комнате (так называл он маленькую спальню с балконом  под  самым чердаком), и уже ничего не спросишь, ни о чем не расскажешь, ни на кого не пожалуешься.

Даже в тот последний день, когда деда не стало, к нему опять было не подойти — толпы людей говорили о нем, как об очень дорогом человеке и друге, плакали так скорбно, что Тимофей даже позавидовал им — ему таким близким дед никогда не казался.

- Нашли о чем говорить! – думал Тимофей, стоя у гроба и разглядывая деда, может быть, впервые внимательно и столько, сколько хочется. И дед, казалось, просто уснул — совсем не было страшно, было как-то грустно и спокойно.

 - Какое наследие оставил! – поглаживал какой-то важный человек Тимку по голове.

- Молодец, Алексей Алексеевич! Такому наследству любой позавидует, счастливые вы дети,  – скорбно и не без зависти причитала соседка по даче Марина Викторовна.

Двоюродная сестра, первоклассница Лизка долго приставала к Тимофею с расспросами о наследстве.

- Тим, а, Тим, а дедушка на всех золото и деньги поделил? — шептала она с надеждой, что и для нее где-то зарыт сундучок с драгоценностями.

- Лизка, не будь дурой! — злился Тимофей, в своем возрасте уже и без подсказки взрослых понимая, что такое интеллектуальная собственность. Бабушка сказала, что дед всякую ерунду в виде домов, машин, дач и мебели завещал ей и детям, а им, внукам, самое дорогое и вечное — интеллектуальную собственность.

Тимофей поднял глаза и встретил перепуганный взгляд Людмилы Людвиговны. Поняв по расположению стрелок на часах, что времени на сочинение осталось с гулькин нос, он вдруг очнулся и написал заголовок: «Главный человек в моей жизни – это мой дед».

Сердце задышало какими-то новыми чувствами, а рука послушно выводила красивые буквы красивых слов: «Раньше, когда я был маленьким, я не понимал, что я — счастливый человек уже потому, что мой дедушка – детский писатель. Я не понимал, что сочинение сказок — это работа, не менее тяжелая, чем управлять самолетом или разводить редкие сорта деревьев или цветов. Я думал, что мой дед живет какой-то своей жизнью, совершенно не интересуясь тем, как живу я, как живет его сын – мой папа. Я ошибался ровно до того дня, когда  деда не стало.

Так же, как в детстве,  меня согревали по воскресеньям бабушкины тонкие блины, сейчас мое сердце греют воспоминания о дедушке Леше. Я иду по школе и вижу, как, разложив на подоконнике букварь, первоклассник складывает слова из стихотворения моего деда. Я слышу песни на стихи Алексея Чеханкова и вспоминаю тот день, когда сонный дед вышел на веранду и впервые читал нам слова этой будущей песни. Я помню то время, когда дедуля не спал всю ночь и сочинял сказку о маленьком воробышке Тимке — именно тогда я тяжело переживал развод своих родителей. Именно дедушка вернул меня к жизни. Он не водил меня в кружок рисования или музыкальную школу, не учил меня забивать гвозди, не смотрел со мной мультики. Но он жил моей жизнью, он всегда был рядом и охранял меня. Я думал, что он пишет свои рассказы  и стихи для детей всей страны, и только сейчас я понял — писал он сказки мне и про меня.

Дедушки нет на этом свете, а я чувствую, что он всегда рядом со мной: в школе звонок напевает мелодии его песенки, все первоклассники учатся грамоте на его стихах, в любом магазине на прилавках детского отдела его книги лежат на самом видном месте, в моей комнате на подоконнике — дедова незавершенная рукопись.

Дед, давай поговорим.  Зачем ты тогда наврал, что не любишь детей? Я так это переживал, а сейчас понимаю, что так, как ты нас любил и любишь, вряд ли может еще кто-то любить.  Разве можно ТАК врать про свои чувства?! Ты выбрал самый трудный способ их выражать — просто стал детским писателем».

Тимофей уже не мог остановиться. Он совершенно забыл, что пишет сочинение. Он просто разговаривал с дедом. Не с великим русским детским писателем, а просто с другом. Он только сейчас обнаружил, что, оказывается, все рассказы и стихи помнит наизусть, слово в слово, и о цитатах можно не переживать.

***

В одно воскресное утро я смотрела передачу о Сергее Михалкове. Беседу постоянно прерывали смеющиеся, сгрудившиеся вокруг писателя,  внуки и правнуки. И когда он пояснил между прочим, что, вообще-то, детей на дух не переносит — они ему постоянно мешают работать, я буквально пришла в какое-то шоковое замороженное состояние — да как же такое может вообще иметь место — детский писатель детей просто обожать должен! Ведущие той программы еле вышли из положения — после слов Михалкова повисла неловкая долгая пауза. Детей из комнаты увели.

Я долго думала об этом. Мне кажется, я его очень хорошо поняла. Он обожал детей, и он посвятил  им всю свою жизнь.