Юзеф Мацкевич и история Катыни

Весной 1943-го, во время германо-советской войны 1941—1945 годов, один из могильников, находившийся в Катынском лесу, в местечке Косогоры (иначе Козьи Горы) неподалеку от Смоленска, был обнаружен германскими оккупационными властями. Объявив о страшном открытии на весь мир, немцы начали расследование этого большевистского преступления. 

Важнейшую роль в деле, вошедшем в историю человеческой цивилизации под названием «Катынская бойня», сыграл польский журналист и писатель Юзеф Мацкевич. 

Тайная история Катыни, начавшись в марте 1940-го, оставалась такой ровно три года — до того момента, когда об этом узнали миллионы людей по всему миру. 

13 апреля 1943 года в 16 часов по местному времени берлинское радио передало специальное сообщение о раскрытии германскими оккупационными властями чудовищного преступления, совершенного большевиками по отношению к захваченным ими в плен в 1939 году польским офицерам. Текст коммюнике гласил: 

«Из Смоленска сообщают, что местное население указало немецким властям место тайных массовых казней, произведенных большевиками, где ГПУ истребило 10 000 польских офицеров. Немецкие власти отправились в Косогоры, бывшую советскую здравницу, расположенную в 16 километрах к западу от Смоленска, где и сделали страшное открытие. Они обнаружили братскую могилу 28 метров длиной и 16 метров шириной, в которой были зарыты в 12 пластов 3000 трупов польских офицеров. Они были в полном воинском обмундировании, некоторые связаны, у всех были пистолетные раны в затылке. Опознание трупов не представит трудностей, так как они находятся в состоянии мумификации ввиду особенностей почвы, а также потому, что большевики оставили на их телах личные документы. Уже сегодня установлено, что в числе убитых находится, в частности, генерал Сморавинский из Люблина. Офицеры находились сначала в Козельске под Калугой, откуда в феврале-марте 1940 года были перевезены в вагонах для скота под Смоленск, а оттуда на грузовиках в Косогоры, где большевики их всех перебили. Поиски и раскрытие новых братских могил продолжаются. Под уже раскопанными пластами находятся еще другие пласты. Общее число убитых офицеров исчисляется в 10 000, что более или менее отвечает численности всего польского офицерского состава, взятого в плен большевиками»

В апреле 1943 года, когда в эфире берлинского радио взорвалась информационная бомба под названием Катынь, польский писатель и публицист Юзеф Мацкевич продолжал жить в своем доме в селе Черный Бор в двенадцати километрах от Вильно. Вероятнее всего, в тот момент, когда немцы стали ежедневно передавать по радио и расклеивать на афишных тумбах списки имен идентифицированных во время эксгумационных работ польских офицеров, он еще не предполагал, какую роль во всем этом деле предстоит сыграть именно ему. Он не принимал никакого участия в том, что происходило в оккупированной немцами Литве, хотя и установил контакт с польским вооруженным подпольем и не воспринимался аковцами (партизанами Армии Крайовой) как потенциальный коллаборационист. 

Примерно за неделю до католической Пасхи (приходившейся в том году на 25 апреля), продавая на виленской барахолке весеннее пальто, Мацкевич столкнулся со своим приятелем, служащим в редакции издававшейся оккупантами на польском языке газеты Goniec Codzienny («Ежедневный вестник»), которую сам он отказался редактировать еще летом 1941-го, когда немцы ему это предложили. Приятель сообщил Мацкевичу, что того разыскивает Вернер Клау, начальник бюро печати Виленского городского комиссариата. На вопрос, с какой целью он понадобился этому немецкому чиновнику, Мацкевич получил ответ: «Он хочет пригласить тебя в Катынь».

Мацкевич, которому не терпелось увидеть все собственными глазами, решил поступить осторожно. Прежде чем дать ответ на инициативу немецкого чиновника, он запросил мнение руководства польского подполья — можно ли ему это приглашение принять и не последует ли каких-либо неприятностей по возвращении. Подполье дало добро. Мацкевич приглашение Вернера Клау принял. 

*** 

Между тем в стане антинацистской коалиции стремительно разрастался крайне болезненный скандал. 
Сутки спустя после передачи берлинского радио советский пропагандистский рупор ТАСС обвинил в Катынской бойне — немцев. Которые-де, перебив невесть каким образом оказавшихся под Смоленском летом 1941 года бывших польских офицеров, закопали их в братских могилах в Катынском лесу, выдержали года полтора под землей, после чего начали доставать полуразложившиеся трупы и вешать ответственность на правительство Советского Союза. Которое на такие вещи просто не способно — по определению. 

Никакой иной «ответки» в Берлине и не ожидали. Но там не очень любопытствовали насчет того, какие вопли раздадутся из Москвы, — Гитлера гораздо больше интересовало, что скажут из Лондона. И не столько Черчилль, сколько опекаемые им поляки из польского правительства в изгнании.

Как и следовало ожидать, польское эмигрантское правительство, возглавляемое генералом Владиславом Сикорским, потребовало от Сталина разъяснений. Вместо разъяснений из Москвы последовала нота, извещающая Сикорского, что правительство Советского Союза не считает возможным далее поддерживать дипломатические отношения с правительством Польши, поддавшимся на подлую гитлеровскую провокацию и ставшим игрушкой в руках его главного врага. 

Уже одна эта сталинская хамская выходка свидетельствовала о верности русской народной поговорки «на воре и шапка горит». Однако ни принудить хама к ответу, ни призвать сделать это кого-либо еще у находящихся в Лондоне поляков не было ни малейшего шанса. Взбешенный генерал Сикорский потребовал от правительства Великобритании в ответ также разорвать дипотношения с Советским Союзом. Уинстон Черчилль ему в этом решительно отказал. Британский премьер, прекрасно понимавший, что именно происходит, не мог допустить раскола в антинацистской коалиции. Он думал в первую очередь о государственных интересах Великобритании, а обо всех прочих государственных интересах или думал во вторую очередь, или не думал вовсе. Черчилль был убежден, что нет и не может быть такой мерзости, на которую не был бы способен главарь большевиков, в том числе и акт геноцида, подобный тому, что был выявлен под Смоленском немцами. Но до тех пор, пока на германо-советском фронте перемалывались лучшие дивизии вермахта и горели в «юнкерсах» и «мессершмитах» лучшие пилоты люфтваффе, — до этих пор он не мог, не имел права позволить себе ни малейшего давления на своего вынужденного союзника. И польскому премьеру это было дано понять открытым текстом. 

Как именно чувствовал себя в те весенние дни 1943 года генерал Сикорский, можно только гадать. Вероятнее всего, так, что и врагу не пожелаешь. Он не только был бессилен чего бы то ни было требовать от Черчилля, но и не мог делать вид, что он ни на что не способен.

И пытался, хотя и безо всякого успеха, взывать к совести своих союзников. Разумеется, генерал не знал, что жить ему осталось всего ничего — меньше трех месяцев. И в высшей степени странная авиакатастрофа, случившаяся 4 июля 1943 года на английской военной базе в Гибралтаре, в которой генерал Сикорский погиб, стала для Черчилля и Рузвельта тем самым чудом, которое иной раз так вовремя случается, когда человеческая совесть испытывает крайне неприятные переживания — от ощущения собственного отсутствия в душе ее владельца.

После того как генерал Сикорский погиб, а польское правительство в изгнании возглавил пронырливый штатский Станислав Миколайчик, дипломатический скандал между союзниками по катынскому вопросу быстро иссяк, словно бы его и не было.

___

А Мацкевич продолжал работу в Катыни.

Обнаружение в катынских ямах расстрелянной женщины стало для немцев крайне неприятным казусом, поскольку оно категорически не вписывалось в их стройную версию совершенного в Катыни преступления. И не то чтобы они не в состоянии были допустить, что в польской армии могли служить женщины — это-то как раз никакого удивления у них не вызывало: нет, дело было в том, что у немецких следователей не укладывалось в голове, что женщин можно расстреливать. Особенно военнопленных. И они бы с радостью скрыли сам факт обнаружения этого «неудобного» для них трупа, если бы это не произошло прямо на глазах стоявших на краю расстрельной ямы журналистов из нейтральных стран. Юзеф Мацкевич писал: 

«Обнаруженный в Катыни труп женщины застиг немцев настолько врасплох, что они решили умолчать об этом факте и до конца так и не упоминали о нем в своих официальных отчетах. Не без основания им казалось, что этот немыслимый случай — труп женщины в массе убитых военнопленных офицеров — станет исходным пунктом для новых сомнений, подорвет подлинность сенсации, внесет сумятицу в общую картину событий, которая до сих пор складывалась так прекрасно и стройно, — что этот случай потребует объяснений, которых они не смогут дать. Немцы тогда не знали и знать не могли, что в лагере польских военнопленных в Козельске до весны 1940 года находилась одна женщина, поручик авиации, и что ее труп, обнаруженный теперь в катынской могиле, не опровергал и не подрывал, а как раз наоборот — подтверждал обстоятельства, о которых знало польское правительство» [4]. 

Извлеченный из ямы труп женщины без особого труда прошел процедуру идентификации. Убитой выстрелом в голову оказалась 32-летняя Янина Левандовская, урожденная Довбор-Мусницкая, — дочь российского, а после 1917 года польского генерала Юзефа Довбор-Мусницкого. 

Польское коммунистическое подполье, действуя по указке из Москвы, заочно приговорило Юзефа Мацкевича к ликвидации как предателя и гитлеровского прихвостня. Однако вследствие того, что удельный вес коммунистов в структурах польского подполья был ничтожный (почти все оно ориентировалось на польское правительство в Лондоне), реализовать свой приговор в отношении Мацкевича коммунистам так никогда и не удалось. Тем не менее писатель, понимая, что с такими вещами в условиях военного времени шутить не следует, постарался принять все меры к тому, чтобы коммунисты — без разницы, какие именно, советские или польские — никогда до него не добрались.

Цитата из статьи Мацкевича:

Немцам, кроме того, было важно обработать общественное мнение у себя в Рейхе, но еще важнее — продемонстрировать оккупированным народам Европы, особенно Восточной, <…> какая судьба ждет их под большевистским господством. Но пропагандистская игра на неслыханном преступлении имела и еще одну цель: пробудить совесть демократического мира, который вступил в союз с большевиками ради общей борьбы с Гитлером» [8]. 

Как показали последующие события, в 1943 году совесть демократического мира осталась глуха к потугам Министерства пропаганды Третьего рейха. Она проснулась, но произошло это значительно позже — лишь после того, как Сталин, явно неудовлетворенный тем, что вместо всей Европы ему удалось оттяпать лишь меньшую ее часть, развязал против этого мира новую войну, вошедшую в историю под названием холодной. Но преступники будут отпираться еще долго 

http://rv-mo.ru/rekomendyem/katynskaya-bojnya-kak-o-n..

О Мацкевче:

В 1920 году Мацкевич ушел на фронт против большевиков и служил в "литовско-белорусском" полку, в составе которого были и русские белые, и донские казаки. Тогда-то он и полюбил казачество. Поэтому не случайно, что в 1950-е он написал повесть "Контра" о трагедии Лиенца. Двадцать лет спустя Николай Толстой прочтет эту повесть и отталкиваясь от нее напишет свою знаменитую книгу "Жертвы Ялты". Толстой рассказывал, что написать эту книгу он решил, когда после прочтения Мацкевича он понял, что не родись он в Лондоне, а в Белграде или в Праге, он сам, его отец, его родные и знакомые могли бы стать такой жертвой.
Его знаменитая фраза: "Немецкая оккупация делала нас героями, советская оккупация делает нас говном". Истоки общей трагедии России и Польши он анализирует в своем большом романе "Дело полковника Мясоедова". Там повествование начинается перед великой войной, а заканчивается в 1945 году. В этом "анти-британском" романе Мацкевич одним из первых описал жуткую бомбардировку Дрездена фосфорными бомбами, когда за несколько часов заживо сгорело от 300 до 400 тысяч мирных жителей, больше, чем в Хиросиме. Иногда Мацкевич писал и по-русски для русской периодики, в частности, для "Нового журнала", на польские темы. 
По своим убеждениям он считал себя литвином, гражданином Великого Княжества Литовского. Он был одним из видных краёвцев 30-х годов, сторонником равноправно-национальной многонациональной многоконфессиональной Литвы в союзе с Польшей. В знак протеста против шовинистической политики властей демонстративно перешел в Православие. Когда его спрашивали о национальности, отвечал: анти-коммунист. Он был непримиримым анти-большевиком, поэтому в "народной Польше" входил в черные списки "неупоминаемых". Из-за своего анти-национализма и даже особой "фасцинации" Россией не особо жалуют его и после 1989 года. Несмотря на попытки замалчивания и искусственные трудности в публикации его наследия (мутная история с авторскими правами), Юзеф Мацкевич является одним из самых читаемых авторов в современной Польше. 

http://jan-pirx.livejournal.com/181755.html