"…И рассказал сыну своему"

Л.М.Смиловицкий с боевыми товарищами

Ветеранов Второй мировой надо слушать — и сохранять то, что они рассказывают

Григорий РЕЙХМАН

Поколение ветеранов Второй мировой уходит в Вечность. Печальный, но непреложный факт. Людей, которые встретили 22 июня 1941 года в призывном возрасте и приняли участие в войне, осталось немного. Всем им уже за 90 лет — как, впрочем, и тем, кто познал вместе с родителями тяготы бегства и эвакуации, а затем был призван в ряды Красной армии из глубокого советского тыла или ушел добровольцем на фронт, приняв участие в сражениях на более поздних этапах войны, до самой Победы.

Личные воспоминания о пережитом и тех, и других, сумевших выжить в гигантской мясорубке войны, победить смерть и нацизм, вернуться на родное пепелище, завести семьи, родить и вырастить детей, дождаться внуков и репатриироваться в Израиль, имеют большую ценность. В центре каждого из них, очень разных по форме и содержанию, — человек на войне, со своими мыслями и чувствами, посреди урагана огня и смерти, поставленный в экстремальные условия выживания и необходимости воевать с врагом.

Эти ручейки воспоминаний, образно говоря, сливаются в реку коллективной памяти. Опыт пережитого передается из поколения в поколения, от отца к сыну, от деда к внуку, и так далее. Эстафету памяти о той страшной войне и победе можно сравнить с традицией пасхального седера, в котором участвуют Отец и Сын. "И расскажи сыну своему в этот день, говоря: ради этого сделал мне Г-сподь при выходе моем из Египта" (Исход 13:8). Традиция рассказывать об Исходе, переживая его вновь и вновь — это одна из незыблемых основ иудаизма.

Именно в этом ключе и следует рассматривать вышедшую в канун 75-й годовщины вторжения нацистов на территорию СССР книгу "Из опыта пережитого" (Иерусалим, 2016 г. 191 c., 93 илл.) ветерана Второй мировой Льва Матвеевича (Лейбы Мотелевича) Смиловицкого (да будет благословлена Его память!),. Она была подготовлена сыном Л.М.Смиловицкого, Леонидом, израильским историком, который в настоящее время является старшим научным сотрудником Центра диаспоры при Тель-Авивском университете. Наиболее известные монографии ученого — "Катастрофа евреев в Белоруссии, 1941-1944 гг." (2000), "Евреи в Турове. История местечка Мозырского Полесья"(2008), "Цензура в БССР: послевоенные годы, 1944-1956" (2015), Jewish Life in Belarus. The final decade of the Stalin regime, 1944-1953, Central European University Press (CEU Press), Budapest-New York, (2014, 346 pp.), не говоря уже о многочисленных статьях в престижных научных изданиях как в нашей стране, так и за ее пределами.

Историк ответственен перед обществом, временем и людьми. Его работа не терпит суеты и требует профессионального отношения. В том числе — умения разговорить собеседника, через субъективное восприятие которого мы узнаем историческое событие. Внимательно выслушать, а затем сравнить с тем, что уже известно, осмыслить и сделать выводы.

Леонид Смиловицкий слушал своего отца не только как сын, но и как историк. Это было в 1988 году в Минске, почти тридцать лет назад. Сохранились аудиозаписи этих бесед. Но опубликовать их он решился не сразу, по горячим следам, а спустя много лет, подкрепив документами из семейного архива.

В приложении к книге приводятся наградные документы на Смиловицких, близких и дальних родственников Льва Матвеевича, бойцов и командиров Красной Армии — чернорабочих войны. Невольно ловлю себя на мысли: все эти уникальные свидетельства мужества представителей только одной большой еврейской семьи достойны занять почетное место и в экспозиции Военно-исторического музея "Энергия мужества" (Израиль, город Хадера), его интегральной части — выставке "На линии огня. Евреи СССР в годы Великой Отечественной войны 1941-1945гг. Опыт коллективного портрета". Повторим эти имена: Ефим Маркович (1920 г.р., старший лейтенант, командир батареи ПВО), Петр Аромович (1909 г.р., рядовой, шофер), Самсон Менделевич (1910 г.р., стрелок), Федор Ефремович (1922 г.р., лейтенант, командир стрелковой роты), Владимир Исаакович (1911 г.р., ст. сержант автомобильного взвода), Юрий Рувимович (1911 г.р., ефрейтор, автомеханик), Рувим Менделевич (1911 г.р., мл. сержант, телефонист), Матвей Борисович (1915 г.р., лейтенант, пехота), Янкель Эльевич (1922 г.р., рядовой), Яков Ильич (1922 г.р., член диверсионной группы, заброшенной к партизанам) и других.

Согласившись на интервью с сыном, Лев Матвеевич не предполагал, что когда-то это обернется книгой. Более того: первоначально весь разговор не выходил за рамки семейной хроники. Но когда два историка беседуют друг с другом, обобщения возникают сами собой. Неизбежно встает вопрос: кто придет на смену поколению, опаленному войной?

Не исключено, что порой у автора срабатывал и "внутренний цензор", воспитанный десятилетиями советской жизни. Не каждый человек, прошедший ад войны, способен признаться в своих сомнениях, недостатках, ошибках и просчетах. Не бравировать, не сотрясать воздух героико-патриотической риторикой, говорить без пафоса, в сдержанных, порой полных щемящей боли тонах: "В 1945 году, когда окончилась война, я был уже молодым старичком. Не было чувства веселья, озорства, юношеской живости, которая присуща моему возрасту. Это было у нас все убито и похоронено… Говорю это честно, положа руку на сердце".

"Если завтра война, если завтра в поход…"

Лейба Смиловицкий, шестнадцатилетний юноша из Речицы, провинциального городка на юго-востоке Белоруссии, принадлежал к поколению молодежи, воспитанному в постоянной готовности к войне с "внутренними и внешними врагами" советской власти. 22 июня 1941-го многие молодые люди поспешили изъявить желание уйти в армию, боялись, что война закончится без них. Вместе с двумя одноклассниками Лев записался в народное ополчение. Конечно, это была не только романтика, чувство долга было развито очень высоко. Они охраняли военные объекты, аэродром с боевыми самолетами… из фанеры, которую можно проткнуть штыком. В сознании мелькало: так с какой же техникой мы вступили в войну?

Когда нацисты были уже около Речицы, половина еврейских семей решилась на эвакуацию. Другие — остались, помня поведение немцев в годы Первой мировой войны, когда кайзеровские солдаты не громили, а защищали евреев от местных погромщиков. В первые дни войны никто не предполагал, что нацизм несет евреям поголовное уничтожения. Иначе разве Мотл-Борух Лейвикович Смиловицкий, отец Льва Матвеевича, оставил бы свою 74-летнюю мать Басю сторожить их дом на улице Комсомольской? Уже вернувшись из эвакуации в 1945 году, родители Льва узнали от соседей, как Басю полицаи по приказу немцев живой столкнули в погреб ее собственного дома, где она умерла от голода. Погибли брат Мотл-Борух, Юдка Смиловицкий с женой Хаей и пятилетним сыном Левушкой.

Поразительно, что Леониду Смиловицкому понадобилась репатриация в Израиль в 1992 году, чтобы узнать подробности гибели своих родных, оставшихся в оккупации и погибших в Речице от рук нацистов и их пособников осенью 1941 года, которые он вычитал, работая в "Яд ва-Шем" с материалами ЧГК СССР.

Лев Смиловицкий ушел на фронт со станции Туймаза Уфимской области Башкирской АССР, где его семья находилась в эвакуации. С февраля до мая 1943-го Лев находился в учебном полку.  Затем — знаменитые Гороховецкие запасные лагеря в Горьковской области. Настоящий город из палаток и землянок под открытым небом для десятков тысяч новоприбывших и мобилизованных, куда везли солдат со всех фронтов на переформирование. Именно оттуда черпались людские ресурсы, пушечное мясо войны. Лев Матвеевич рассказывал: "Жуткое дело, как мы жили. Хватали шайки с едой. Принесут обед: кто сильнее, тот и схватит. Не схватил — не съел, остался голодным, поэтому оттуда "дезертировали" на фронт".

Восемнадцатилетний мальчик стал водителем полуторки ЗИС-5. На прицепе — 120 мм миномет, в кузове — боеприпасы. Полковая минометная артиллерия. Боевое крещение он принял под Вязьмой в Смоленской области. Лев Матвеевич вспоминает: "Проехали десятка полтора километров, даже меньше, не успели разгрузиться, и тут налетели немецкие мессершмитты. Мы шли колонной, заехали в лесочек, и два этих самолета из всей нашей батареи сделали "котлету"… До сих пор помню ту бомбежку. Жуткое зрелище: убило несколько офицеров, у одного, молодого лейтенанта, оторвало ноги. Лошади убитые лежали, потроха наружу вывалились. Все кричат, кровища льется. И все это — за какие-то несколько минут… Кончилась бомбежка, я смотрю: в моей машине баллоны пробиты, в других тоже. Люди плачут. Раненые стонут. Мы начали их перевязывать, кто как мог. Из двух-трех машин собрали одну, раненых положили и отправили куда-то обратно в тыл. Ну а мы остались. Так началась моя настоящая военная жизнь".

Во время минометного обстрела Смиловицкий получил осколочное ранение в бедро. Притащил раненого товарища, солдата Сервирова, в санчасть, сам идти отказался: "…Существовало убеждение, что без нас победы не будет, поэтому пока способен двигаться — нужно быть на передовой! Всего себя отдать! И я считал, что не настолько серьезно ранен, чтобы отправляться в госпиталь, что я могу воевать".

С раной он сумел продержаться 11 дней, пока не возникла опасность заражения крови.

Первичная санобработка в Калуге, потом сортировочный госпиталь под Москвой на территории Тимирязевской сельхозакадемии, через который проходило не менее тысячи раненых в сутки (главным хирургом служил человек с выразительной фамилией Каплан), затем госпиталь в Ярославской области, операция, запасной полк и — снова фронт.

После возвращения в строй Лев попал в 13-ю Истребительную противотанковую бригаду Резерва Главного Командования (РВГК), 649 истребительно-противотанковый артиллерийский полк. В конце 1943-го — начале 1944 годов шли бои "местного значения". Бригада стояла на передовых позициях, непосредственно против немцев. Пехота при желании могла отступить влево, вправо, а они? Под Витебском полк истекал кровью, но никого на переформирование не отправляли. Пригоняли по этапу солдат из запасных полков, давали уцелевшие орудия или машины — и снова в бой. Л.М.Смиловицкий пишет: "Сколько мы ни старались взять населенные пункты, которые были перед нами,  ничего не получалось. Немцы укрепились и стояли насмерть. Помню такой случай: выпрыгнул из кабины своей машины после попадания снаряда: машина горит, вот-вот начнут рваться снаряды, и мне тут, понимаю, конец. И такое странное, даже дикое ощущение. Нам выдавали сахар на десять дней вперед. Мы лежим с одним солдатом, Пашей Чуркиным, ни живые, ни мертвые от страха, а он предлагает: "Давай скорее сахар съедим, а то убьет, и сахар останется…" И мы давай есть этот сахар. Лежим под таким жутким обстрелом, кругом огонь, смерть, а мы едим сахар". А рядом — труп убитого немца.

Или эпизод в дни Белорусской операции. Смиловицкий вез подорвавшегося на мине-ловушке командира своего орудия в тыл. Медсанбаты переполнены, раненого не принимали. И тогда Лева снял с предохранителя автомат: "Не положите Дмитриева — сейчас, гады, всех вас тут перестреляю!" И только под дулом автомата они у нас его взяли".

Понимал ли солдат-мальчишка, что рисковал попасть под трибунал? На этот вопрос ответа нет. Был так воспитан? Или на войне поодиночке не выживали? Сегодня спасешь ты, завтра — тебя. В любом случае, Лева поступил по законам фронтового братства.

Многие товарищи погибли на его глазах — бесстрашный комвзвода лейтенант Николай Каюк, похороненный в Белостоке, шофер Афиногенов, старшина Кострица, узнавший  на войне любовь и короткое семейное счастье. С теплотой говорит он о молодых фронтовых медсестрах, которым приходилось намного труднее, чем мужчинам, и которые выполняли свой долг до конца.

На войне вопрос — жить или не жить, — решается мгновенно. Особенно когда по твоей машине прицельно бьет из засады закопавшийся в землю "тигр". Старшина батареи, сидевший справа от водителя, вывалился из кабины, а Лева не потерял хладнокровия. За считанные секунды он развернул машину, повалил забор и вырвался из зоны обстрела. За проявленные им смелость и находчивость Смиловицкого наградили медалью "За отвагу".

Дорожил солдат и медалью "За взятие Кенигсберга". В книге мы читаем: "Это была сильнейшая крепость Восточной Пруссии, которую Гитлер считал неприступной. Круглосуточно гремела канонада советской артиллерии, но в первые дни мы не могли продвинуться вперед. Доты и дзоты стояли буквально рядами. Через несколько дней я стал свидетелем необычной картины. Из дота выскочил немец, вскинул вверх руки и, непрерывно крича, побежал в сторону наших окопов. Он орал голосом ненормального человека. Стало ясно, что этот человек просто сошел с ума от канонады: непрерывная бомбардировка помутила его разум…"

Далее — Восточная Пруссия, Польша, Германия. Участие в форсировании Одера, встреча на Эльбе с американскими войсками: "Целовались, стреляли в воздух, обменивались оружием. Кстати, мы не боялись дарить им свои автоматы. Но долго мы не общались: вышло решение развести войска за демаркационную линию."

Двадцатилетний Лева встретил окончание войны в 80-ти километрах от Берлина: "Поздним вечером 8 мая мы были на марше. Вдруг по колонне пронеслось: "Война окончилась!", "Война окончилась!", "Война окончилась!" Мы сразу и не поверили, да и вообще уже привыкли к войне настолько, что она стала уже частью нашего образа жизни и мыслей… Лишь спустя некоторое время, когда мы осознали, что это действительно правда, началась такая пальба! Каждый старался выстрелить весь свой боезапас: раз война закончилась, то он не нужен. У кого что было — все стреляли вверх и кричали…"

Лев Матвеевич искренне признавался: не верил, что доживет до Победы. На вопрос, было ли настроение обреченности, он отвечал: задумываться о будущем было некогда. Нужно было бить врага: "Такая тяжелая была боевая обстановка, мы постоянно были в трудах и заботах, что так не думалось. Но в сознании мысль об этом жила — у меня, по крайней мере. Не знаю, как у других. Обязательно убьют. Поэтому, когда закончилась война, мне еще долго не верилось, что я живой и останусь дальше жить. Состояние подавленности от войны и пережитого на ней осталось на всю жизнь. Это сказывается и на моем поведении, и на образе мыслей, и на всем облике, если хочешь знать. Без следа такое не проходит…"

Знакомясь с воспоминаниями Льва Смиловицкого, невольно задаешься вопросом — знал ли он, уже находясь на фронте, о массовом уничтожении евреев, оказавшихся под оккупацией? Или узнал лишь после войны, вернувшись в родную Речицу? Прямого ответа найти не удалось, поскольку вопрос об этом в 1988 году задан не был. И все же…

Бои за освобождение Могилева. "У немцев была тактика: стоять насмерть на укрепленных рубежах, а потом они могли отступать сотню километров до следующего рубежа. Да так отступали, что их догнать нельзя было. Едешь, едешь, едешь — и никого, ничего нет. Мы же были на машинах, а пехота пока добредет… Мы сами думали, как бы в плен не попасть. Очень странное чувство, когда впереди никого нет, и сзади тоже".

"Как бы в плен не попасть"… Эта фраза, даже вырванная из контекста, говорит о многом. Для солдата-нееврея попадание в немецкий плен могло окончиться концлагерем, что давало хотя бы призрачные надежды на выживание, а сведения о пленении превращали его родных в советском тылу в изгоев, лишенных помощи государства, где плен считался позором. Для солдат и офицеров Красной армии — евреев нацистский плен означал одно: неизбежную мученическую гибель. Солдат-еврей не мог не знать о том, что в плену его ждет жестокая смерть, об информации "позаботилась" нацистская пропаганда. Логика подсказывает, что Льву Смиловицкому было известно об убийствах евреев, но о масштабах трагедии он узнал лишь после войны, а дополнил эти тяжкие знания уже в Израиле…

А впереди была целая жизнь. Служба в СМЕРШе, учеба в Минском юридическом институте, работа в ЦК комсомола республики, в Министерстве культуры и издательстве "Беларусь", научная и педагогическая деятельность. Нелегкое и противоречивое время, когда миллионы советских людей находились в плену идеологических догм, добросовестно заблуждались. Автор книги не был исключением. Важно другое: где бы Л.М.Смиловицкий не оказывался, во главу угла он всегда ставил такие непреходящие ценности, как честь, порядочность, принципиальность, трудолюбие, внимание и отзывчивость.

"Опыт пережитого" Льва Смиловицкого унаследован семьей. Его сын Леонид надеется, что черты характера ветерана почувствуют в себе и его внуки. Вот что он пишет в послесловии к книге "Из опыта пережитого": "Отца нет с нами уже 18 лет. Старший сын Алекс уже отслужил в Армии обороны Израиля (2005-2008 гг.), а младший, Моше, призывается этим летом, и обязательно в боевые части, как и его старший брат. Пример деда для них очень важен, и сохранившиеся записи — это единственная возможность не только услышать его голос, узнать о своих корнях, но и ощутить преемственность"…

Книга прекрасно оформлена и иллюстрирована. По сути это — ценный человеческий документ, несущий неприкрашенную правду о перипетиях и тяжелейших испытаниях, выпавших на долю целого поколения, евреев и неевреев Беларуси, на фоне исторических событий минувшего жестокого столетия, включая войну, Холокост и послевоенную жизнь. Леонид Смиловицкий продолжил традицию, передавая отцовский "опыт пережитого".

Помните? "И расскажи сыну своему…"

Книга — некоммерческое издание и выложена составителем в интернет. Найти и прочитать ее можно по ссылке.