Четыре подвига Ивана Четвертого

Истерическая реакция нашей рукопожатной общественности на открытие памятника Ивану Грозному в Орле – это событие давно запланированное. После того как при помощи всевозможных «протестов» сорвать установку монумента не удалось, следовало ожидать, что к его открытию будет приурочен сеанс плачей и скрежетов зубовных. Аргументация противников Ивана Васильевича давно известна и практически лишена вариантов: «кровавый тиран, душегуб, убийца, все его исторические достижения – заслуга советников, а все его грехи – личная вина, в царской России памятников ему не было, а потому и сейчас ставить не о чем, так как это только распаляет сталинистов и русских фашистов, мечтающих о новой опричнине». Иногда, впрочем, в этом хоре случаются очаровательные плюхи. Например Сванидзе Николай Карлович, вот уже двадцать лет навязывающий себя нашему обществу как знатока истории, сообщает: «И Генриху VIII, который тоже был кровавой скотиной, никто за это памятников в Англии не ставит». Два клика мышкой и вот уже перед вами статуя прототипа «Синей Бороды» на здании лондонского госпиталя Бартс, установленная еще в XVIII веке, а вот аж две статуи разного стиля и качества в Кембридже. Когда я сообщил своему знакомому из Оксфорда открытие Сванидзе, тот только рассмеялся: «У нас его портрет висит в столовой!» Кровавый душегуб, чьим главным преступлением была отнюдь не штучная выбраковка жен, а массовый разгром монастырей, при разрыве с католицизмом и массовое же жестокое избиение протестовавших против протестантства участников «Благодатного паломничества», оказывается, тем не менее, вполне легитимным и весьма популярным персонажем английской и вообще европейской истории. Нашумевший сериал «Тюдоры» посвящен не отцу и не дочерям Генриха VIII, а именно ему самому. Сериал, кстати сказать, прокатолический, в целом к королю довольно критичный, но главный герой в исполнении Джонатана Рис Майерса все равно сохраняет в нем изрядное обаяние. Эта история, кстати, имеет очень поучительный финал: Генрих заставляет Ганса Гольбейна переписать свой портрет, на котором он изображен стариком, стоящим одной ногой в могиле. «Этот портрет – ложь!» – восклицает он. Ложь не потому, что изображает подлинное лицо коронованного льва в конце его зимы, а потому, что минутно схваченный телесный облик не передает идею царствования Генриха, которое в целом было сколь ужасным, столь и великим. И художник переписывает портрет, создавая то каноническое изображение в полный рост, которое и станет прототипом всех статуй короля, о которых господин Сванидзе оказался не в курсе. Ровно то же можно сказать и об Иване Грозном. Если мы попытаемся охватить одним взглядом, выразить одним образом все полвека его царствования, то образом эпохи станет, конечно, не истерично-кровавое полотно Репина, а величественный образ, созданный Васнецовым – царь суровый, жестокий, горделивый и кровожадный в своей горделивости, но царь собирающий в себе всё величие, всё историческое движение России, выплескивающейся на две части света, всю роскошь и утонченность искусства и литературы той эпохи. Иван Грозный Васнецова ужасен и роскошен, как ужасна и роскошна его эпоха, сотканная из золота и пурпура. Если смотреть на эпоху Ивана Грозного с высоты птичьего полета (а именно на такой взгляд ориентируются памятники), то что мы увидим? Прежде всего, царствование Ивана Грозного имело своим результатом изменение масштаба русского пространства, а следовательно и русской истории. Присоединение Казани, Астрахани, и объединение под царской рукой всего Поволжья. Начало борьбы с Крымским ханством за Дикое Поле, плодом коего было формирование казачества, создание Большой Засечной Черты и строительство городов-крепостей, включая Орел, увековечивший ныне своего основателя. Выход русских на Кубань и Терек. И, наконец, начало блестящей Сибирской эпопеи в которой царь сумел использовать в государственных целях энергию русского предпринимательства в лице дома Строгановых. Россия Ивана Грозного стала той Россией, для которой со всей определенностью начал действовать эффект «отдачи от масштаба», который обязательно рекомендовал принимать во внимание изучая Россию выдающийся американский исследователь Уильям Мак-Нил. Именно при царе Иване Россия стала глобальным геополитическим и геоисторическим игроком, действия которого оказывают долгосрочное влияние на весь ход мировой истории. На южном фланге Россия оказалась невольным участником великой антитурецкой войны. Именно поражения, нанесенные Османской империи и её крымско-татарскому вассалу на Мальте (1565), под Астраханью (1569), при Лепанто (1571) и у Молодей (1572) остановили раскручивание маховика османской экспансии в Европе и Азии. Султаны стали переходить к обороне. Однако по загадочным причинам война за Астрахань, в которой князь Серебряный разгромил присланное из Константинополя 30-тысячное турецкое войско, в нашей истории забыта. Еще более чудовищным является пренебрежение битвой при Молодях, хотя в ней решалась сама судьба России. Эта битва по праву должна находиться в одном ряду с Куликовской, Полтавской, Бородинской и Сталинградской, а её герои – князь Воротынский и воевода Хворостинин – войти в пантеон величайших русских полководцев. Столь же драматичным было и вхождение России в глобализацию на северном европейском направлении. Развернув интенсивный торг с англичанами и голландцами в районе Печенги, а затем Холмогор и Архангельска, Россия Ивана Грозного подключилась к самому ядру формировавшейся европейской капиталистической мир-системы. Для обеих северных протестантских капиталистических стран именно «московская торговля» была теми парусами, которые вынесли их на командные позиции в мир-экономике. Глобальный вызов в XVI веке был столь же неоднозначен, каким и остается в XXI. Англичане старались выбивать себе торговые привилегии и влиять на политику Москвы, пытались даже поставить царя под контроль через доктора и астролога Бомелия, пользовавшего Ивана опийными настойками и натравливавшего на собственных бояр и воевод. Не случайно смерть Ивана была встречена радостным восклицанием главы русской дипломатии дьяка Щелкалова: «помер ваш английский царь!». Но в целом, нельзя не признать, что царь Иван встретил этот глобалистский вызов достойно. Он заставил англичан рассматривать Россию как равного партнера, превратил масштабную торговлю с Лондоном в неиссякаемый источник серебра для царской казны, позволявший вести масштабную политику. Борьбу за Ливонию невозможно понять, если не ставить её в этот двойной контекст – русской ирреденты, формируемой представлением о границах «вотчины Рюриковичей», и поиска удобных торговых маршрутов, в рамках которого царь сразу же развернул бойкую торговлю в Нарве и снарядил на Балтике целый корсарский флот в стиле Хокинса и Дрейка. Именно Ивану Грозному первому пришлось столкнуться с феноменом «санитарного кордона» которым восточноевропейские соседи России пытались отгородить Россию от стран европейского ядра. Именно эти санитарные задачи преследовала развязанная против царя истеричная клеветническая кампания. Нельзя сказать, что Иван IV справился с задачей прорыва этого кордона – к сожалению тут он потерпел поражение, в том числе и из-за своей несдержанности как дипломата, но он вел трудную борьбу более двух десятилетий и заставил противника изрядно понервничать. Изнурительная Ливонская война была проиграна, но заложила предпосылки того, что в течение следующих полутора столетий все поставленные Иваном задачи были выполнены и перевыполнены. Эпоха Ивана Грозного – это период становления России в формате «national state» — современного суверенного государства с властной вертикалью, внятной административной системой, постоянной армией, регулярными финансами, системой сословно-представительных учреждений. Первый этап этого становления связан со своеобразной революцией отечественных «джентри» и «буржуазии», ход которой был запущен в 1549 году, после пожара Москвы и последующего восстания москвичей. В результате этого восстания старая боярская олигархия была свергнута, а власть перешла в руки революционного правительства лидерами которого были представитель дворян Алексей Адашев и выходец из городского среднего класса священник Сильвестр. Их эффективную связь с молодым царем осуществлял митрополит Макарий. Деятельность этого правительства и вошла в историю как блестящий период «Избранной рады» — поток быстрых впечатляющих реформ, выковавший современную Россию. Революция снизу перетекла в революцию сверху. В этом была ее первончальная сила, пока намерения преобразователей совпадали с намерениями царя, но и последующая слабость – когда программа царя изменилась у правительства реформаторов не оказалось низовой поддержки, да вряд ли они и мыслили всерьез о ней.

Программа самого царя состояла в утверждении самовластия, централизованной военной монархии по османскому образцу, заданному в сочинениях Ивана Пересветова. Многие исследователи справедливо полагают, что это — публицистический псевдоним царя. Стремясь создать монархическую систему, послушную лишь единоличной воле, Иван закономерно вступал в противоречие и с боярским сословием с его круговой порукой, и с Церковью, с её административной и нравственной автономией, и с горожанами, не вполне лишенными чувства привилегий и собственных прав. Отсюда и попытка создания государства-в-государстве – опричнины с разделением страны на две зоны и созданием лично преданного властителю черного корпуса. Современные фантазии о новой опричинине, о пытках и казнях как методе изведения «крамолы» со стороны всевозможной «пятой колонны» – свидетельство изрядной политической неадекватности. И тут наших либералов можно понять, когда они усматривая в установке памятников Ивану Грозному свидетельство укрепления неоопричных настроений, ничего хорошего не ждут. Я сам лично неоднократно ругался с патриотическими коллегами, начинавшими фантазировать о неоопричнине с «пыточными камерами». Но, простите, истерично ненавидящие царя либералы, рассуждающие о «России от учреждения опричнины до оккупации Крыма» – ничем не лучше, кроме того, что хуже – ибо русофобы. Исторический опыт опричнины показал, что это был очень неудачный политический инструмент – царь залил страну кровью не только не истребив измену, но и заложив предпосылки десятилетней гражданской войны Смутного Времени. Ослабление автономных социальных структур и слоев сделало державу скорее слабее, что сказалось в последовавших событиях смуты. Однако при оценке опричнины нужно отказаться от одного ложного убеждения – а именно мнения о гражданской недоразвитости России XV-XVI веков, безгласности и безропотности её сословий, покорности, делавшей излишними и параноидальными жестокие меры царя. Напротив, русское общество иоанновой поры было весьма активным, своеовольным и упорным. Оно осуществило переворот 1549 года и создало новые гражданские учреждения. Ивану понадобилось разделить государство, чтобы хотя бы часть подчинилась беспрекословно. Даже такое учреждение как земские соборы продолжало не только действовать, но и перечить царю, как, к примеру, собор 1575 года, отказавшийся утвердить отмену льгот для Церкви. Ивану пришлось пойти на трюк с назначением «царя» Симеона Бекбулатовича, чтобы продавить это решение. Если мы обратимся к публицистике Ивана Грозного мы обнаружим у него выраженный страх перед парламентским правлением, за допущение которого он так раздражается на своего контрагента Елизавету. Ни одному из монархов-тиранов той страшной эпохи не был брошен публичный словесный вызов, как это случилось с посланиями князя Курбского. И уж тем более ни один монарх не счел бы нужным на такой вызов ответить, как это сделал Иван. Та дошедшая до точки кипения атмосфера публицистических споров, начавшихся в России с конца XV века, попросту исключала отказ от ответа. Россия Ивана Грозного – это страна исключительно высокой культуры, скрестившей православную русскую традицию со стремительно усвоенными культурными принципами ренессанса. В литературе, архитектуре, живописи это период активного, высокоидеологизированного масштабного творчества в котором мизерное количество делателей компенсировалось необычайной их плодовитостью и масштабностью работ – Храм Покрова на Рву и церковь Усекновения главы Иоанна Предтечи в Коломенском, икона «Церковь воинствующая», «Домострой», «Великие Четьи Минеи», «Лицевой свод», «Казанская история», «Степенная книга», публицистика включая произведения самого царя. Невозможно переоценить вклад учителя царя митрополита Макария в то, что множество региональных культур удельной Руси было собрано в единое организованное целое общерусской культуры. Именно при Иване Грозном и не без его решающего участия русская культура оформилась как система. Итак, если говорить о царствовании Иоанна Грозного, то это было оформление России, причем сразу в четырех аспектах: оформление России как пространства, оформление места России в глобальной системе, оформление России как национального государства современного типа, и оформление русской культуры как целостной системы. Совершенно очевидно, что исторический масштаб государя в правление которого совершились такие тектонические изменения заслуживает определенной фиксации монументальными средствами. В истории принято ставить памятники людям такого масштаба, даже если они были виновниками множества страданий и смертей – как Август, Людовик XIV, Петр Великий, Фридрих Великий, Наполеон. Чтобы отрицать право царя Ивана на эту историческую справедливость его противники, чье поведение начинает изрядно напоминать повадки секты, пускаются во все тяжкие, настаивая на то, что все хорошие и позитивные деяния его царствования – результат деятельности советников, а все дурные – его и только его личная вина. Перед нами заведомый абсурд, до которого не договаривался даже Карамзин, поделивший царствование Иоанна на добрую и дурную половины (и старавшийся не акцентировать подвигов и достижений второй) – все-таки и то и другое он приписывал лично царю. Каждый властный монарх выдвигает целую плеяду советников и деятелей, которые и составляют славу его царствования и их слава вплетается в его славу. Наличие таких энергичных «птенцов гнезда» говорит многое о талантах самого монарха. Именно поэтому на царских памятниках по всему миру зачастую рядом изображаются и деятели эпохи, как, к примеру, на памятнике Екатерине II в Санкт-Петербурге. Иван Грозный тоже выдвинул целый ряд великих советников. Вначале это были его наставники – митрополит Макарий, Адашев, Сильвестр, а так же такие значительные фигуры как дьяк Иван Висковатый, боярин Михаил Воротынский, военный инженер Иван Выродков. Эти советники и соратники сошли с исторической сцены или были казнены царем. Но если бы он был той бездарностью, которой его ославляют клеветники, то им на смену никто бы не пришел. Однако, не говоря об опричниках, среди которых было немало одаренных людей, однако попавших под нож породившей их системы, на день своего ухода царь Иван оставил целую плеяду выдающихся личностей, которым смело мог оставить государство. Князь Иван Мстиславский – выдающийся полководец и один из столпов государства. Князь Иван Шуйский – славный защитник Пскова. Воевода Дмитрий Хворостинин, настоящий военный гений, герой Молодей, выигравший войну-реванш 1590 года у Швеции, что позволило России вернуть все потери собственной территории по итогам Ливонской Войны. Братья дьяки Андрей и Василий Яковлевич Щелкаловы, руководившие внешней политикой и администрацией России и ограничившие английские торговые привилегии. По смерти Иван Грозный оставил не менее сильную команду, нежели та, что помогала ему в молодости. Хотя характер этой команды, не буду спорить, изменился – на смену масштабным и самостоятельным политикам пришли надежные и хитроумные исполнители. Что свидетельствует – «абсолютистский» замысел царя в целом ему удался. Вряд ли возможно вынести однозначную оценку личности Ивана Грозного и тому историческому пути, который проделала при нем Россия. Царь был личностью яркой, харизматичной, нервной, жестокой, он был амбициозным политиком с грандиозными замыслами, и слишком своевольным и злоязычным дипломатом для их воплощения, он истомил себя излишествами и управлял последние десятилетия через чудовищные боли, порой мутившие ясный рассудок, способный к сильным решениям он проявлял в них бессмысленную театрализованную жестокость. Способный каяться за свои зверства и замаливать грехи, он так и не осознал, похоже, системной проблемы развязанного им террора. Глубоко религиозному православному христианину ему категорически не хватало смирения перед Церковью. Однако когда мы ставим памятник правителю – мы ставим памятник не столько индивидуальному характеру, сколько эпохе, которую он воплощает. А кто может сказать, что великая эпоха Ивана Грозного не достойна увековечения, а сам царь – недостоен её представлять? В стране, где с каждого угла тебе машут шесть тысяч Ильичей, упрекать памятники царям в излишней жестокости, право же, отдает лицемерием. Егор Холмогоров