Революционеры

 «Ты меня не заставишь молчать, или прятать свое мнение выкриками о том, что я «всех хочу поучать». Будет ли когда-либо положен конец нападкам на меня?»
Иосиф Сталин, . 16 апреля 1929 г, в письме Н. Бухарину
………………

"У нас в стране может быть только две партии – одна у власти, другая в тюрьме"

Н. И. Бухарин

 

В конце 1929 года в СССР случился грандиозный поворот, произошла отмена поощрения частного предпринимательства и взят курс на строительство социалистического государства. Суверенного и крепкого.

Какой режим установился тогда в стране? Все утверждения о личной диктатуре Сталина лишены основания, потому что в СССР все решал Центральный Комитет ВКП (б). Иначе говоря власть сосредоточилась, в руках 70 наиболее влиятельных руководителей. Среди этих людей образовались отдельные фракции, кланы и зоны влияния.

Это происходило в открытой форме. А вот в закрытой форме находилась оппозиция.

...........................................

В политической борьбе проигравшими оказались зиновьевцы,  троцкисты и "правые". Лев Троцкий и Григорий Зиновьев даже немного помогли Сталину победить "правых", но после этой победы стало ясно, что несмотря на согласие по вопросам коллективизации,  Сталин более не желает ставить мировую революцию в качестве главного приоритета руководства партии.

Коминтерн прошел процесс бюрократизации, Совнарком начал сокращать финансирование коминтерновских операций за рубежом. Советской разведке -- ИНО ОГПУ и разведупру РККА было приказано сократить объем сотрудничества с  Коминтерном, по вопросам революционных операций.

Уже в 1929 году Троцкий начал гневную пропаганду против Сталина, критиковал его за ошибки в ходе коллективизации и конечно за Коминтерн.

Но одной пропагандой неистовый Троцкий конечно же ограничиваться не собирался. По своему характеру этот человек был тем, кто стал бы бороться за власть до конца, любыми даже самыми аморальными средствами, вступая в любые союзы, даже с врагами России.

 

Лев Троцкий ни на минуту не прекращал борьбу за власть, потому что только власть давала ему возможности для свершения мировой революции

Он всю жизнь боролся--против царского режима, против временного правительства, против белых, против др. большевиков и против Сталина

Глупо было полагать, что такой человек как Троцкий просто признает победу Сталина и опустит руки

Нет, он стал бороться.

 

У Троцкого было немало верных сторонников, тех людей на которых он мог положится. Среди них были Г.Сокольников, Г. Пятаков, К. Радек, П. Серебряков и многие другие. Он мог твердо положится на Г. Зиновьева и Л. Каменева, своих верных союзников в борьбе с Сталиным.

 

Но у Троцкого был еще один потенциальный и очень сильный союзник -- Николай Бухарин и его сторонники, называемые "правыми". Ранее между ними был очень острый конфликт. Но теперь обе стороны были проигравшими и это все меняло. Ведь золотое правило говорит:

"Враг моего врага -- мой друг".

Теперь троцкисты и "правые" имели общего врага и общую цель. Их союз стал неизбежен. Сам Бухарин ни на минуту не думал сдаваться. И тут к чисто идеологическому аспекту борьбы прибавлялся и личный. Ведь еще недавно Бухарин, главный партийный авторитет, идеолог, ее любимец, которого всегда встречали громкими овациями.

Еще недавно он строил планы мировой революции, планы экономического развития страны, с ним все соглашались. А вот теперь, в 1929 году он стал почти никем.

 

Несложно представить какое унижение испытал еще недавно "любимец партии", когда его выводили из Политбюро, Коминтерна и принуждали каяться в совершенных ошибках

Такого не прощают и борьба "правых" против Сталина примешивалась ненавистью и жаждой мести

 

 

Едва ли молодой революционер Коля Бухарин мог представить, что после  свершения революции, ему снова придется уйти в подполье и вести борьбу против власти, уже советской

 

У большевиков революционной формации был огромный опыт в подпольной работе, конспирации, создании нелегальных организаций. Лазарь Каганович вспоминал об этом так:

«Весь метод Ленина борьбы против буржуазного правительства они использовали и могли использовать против нашего правительства, против нас.»

 

Лазарь Каганович знал о чем говорил, он сам старый большевик, долгие годы вел подпольную работу против царского правительства

Большевикам по ходу дела часто приходилось вступать в союзы с др. революционными группами (эсерами, меньшевиками)

 

Такой метод борьбы очень эффективен против любой действующей власти и советская не была исключением. А люди, которые имели опыт в такой борьбе были революционерами, которые никогда не стали бы прогибаться под Сталина.

Решение о борьбе с Сталиным было принято еще в 1929 году. Так соратник Бухарина, чьи мемуары я уже риводил, швейцарский коммунист и член Исполкома Коминтерна Жюль Эмбер-Дро опубликовал мемуары, где среди прочего поведал:

 «Перед отъездом я зашел, чтобы увидеть Бухарина, не зная, смогу ли по возвращении увидеться с ним вновь. У нас состоялась длинная и откровенная беседа.

Он поставил меня в известность о связях его группы с фракцией Зиновьева—Каменева, чтобы координировать борьбу против власти Сталина.

Я не скрыл от него, что не одобряю эту связь с оппозицией. «Борьба против Сталина — это не политическая программа.

Мы резонно боролись с программой троцкистов по важнейшим вопросам, с кулацкой опасностью в России, с теми, кто выступал против объединенного фронта с социал-демократами, с проблемами Китая, с крайне близорукой революционной перспективой и т.д.

На следующий день после победы над Сталиным политические проблемы разделят нас. Этот блок — блок без принципов, которые разрушатся задолго до достижения каких-либо результатов».

Еще Бухарин сказал мне, что они решили использовать индивидуальный террор, чтобы избавиться от Сталина.

По этому вопросу я тоже выразил свое замечание: превращение индивидуального террора в средство политической борьбы, порожденное русской революцией, способно обернуться против тех, кто его использовал.

Терpop никогда не был революционным оружием. «По моему мнению, мы должны продолжать идеологическую и политическую борьбу против Сталина.

В ближайшем будущем его линия приведет к катастрофе, которая раскроет глаза коммунистам и приведет к изменению ориентации. Фашизм угрожает Германии, и сопротивляться ему наша партия болтунов будет неспособна.

Перед разгромом Коммунистической партии Германии и до распространения фашизма в Польше и Франции Интернационал должен изменить политику. Тот момент и станет тогда нашим часом.

Необходимо соблюдать дисциплину, принимать сектантские решения, борясь и выступая против левацких ошибок и поступков, но продолжать борьбу, оставаясь в строго политических рамках».

Бухарин, несомненно, понял, что я не буду вслепую присоединяться к его фракции, единственная программа которой сводилась к тому, чтобы заставить Сталина исчезнуть.

Это была наша последняя встреча. Ясно, что он не был уверен в предложенной мной тактике»

 

Сталин и Бухарин, зима 1929 г.

Решающий выбор был сделан уже тогда......

Заговор стал постепенно вовлекать в себя все новых и новых людей. Авель Енукидзе так рассказывал об этом:

" Я знал о том, что с 1932 года осуществился блок между подпольной организацией правых и троцкистско-зиновьевской организацией; знал, что блок этих организаций подготавливает совершение террористических актов над руководителями ВКП(б), я был связан с некоторыми руководителями блока и вел работу по подготовке вооруженного переворота в Кремле, но формально ни в состав центра блока, ни в состав этих организаций я не входил.

Впервые о моем участии в этой нелегальной работе со мной говорил М. ТОМСКИЙ в 1930 г. от имени центра правых, а впоследствии от имени блока.

.................................

Переговорам ТОМСКОГО со мной способствовало следующее: формально не принадлежа к правой оппозиции внутри ВКП(б), я все же по своим взглядам на некоторые существенные вопросы политики ЦК ВКП(б) и советского правительства, в частности, в вопросе об обложении крестьянства налогами, о ценах на сельскохозяйственные продукты и т.п. примыкал больше всего к правым. Кроме того, находясь в партии с первых дней ее основания и работая все время среди большевиков, я все же сохранил много личных, дружеских связей с меньшевиками, а также неоднократно колебался по организационным вопросам в РСДРП в сторону, нестойкого большевизма.

Еще до Октябрьской революции, в период острой борьбы между большевиками и меньшевиками, у меня нередко проявлялись меньшевистско-либеральные, соглашательские и примиренческие настроения. Эти настроения еще больше усилились в период двух-трех месяцев Февральской революции 1917 года.

Разговоры, в которых критиковалась политика ВКП(б) и советского правительства, в первую очередь в области сельского хозяйства, относятся к периоду 1930—1931 г.г.

В этот период времени я часто встречался с ТОМСКИМ и РЫКОВЫМ. ТОМСКИЙ являлся моим соседом по дому, с РЫКОВЫМ же, пока он находился на посту Председателя Совнаркома, мне приходилось часто встречаться и по чисто деловым вопросам в его служебном кабинете.

 После его снятия я с ним также встречался. Значительно меньше я встречался в тот период с БУХАРИНЫМ, хотя и с ним у меня бывали отдельные встречи, во время которых он высказывал передо мной свое недовольство отношением к нему со стороны руководителей коммунистической партии."

Енукидзе прямо указывал, что главной причиной недовольства была именно коллективизация:

"Припоминаю, как РЫКОВ, после снятия его с поста Председателя Совнаркома, выражал резкое недовольство политикой ЦК в разрешении вопросов, связанных с коллективизации сельского хозяйства, считая, что она ведет к упадку сельского хозяйства и приведет к большим осложнениям.

При этом он характеризовал положение в деревне таким образом: мы останемся без хлеба, мужик разорен, скот режут, недовольство в деревне растет. Такое положение отражается и на настроениях в армии.

А. И. РЫКОВ и его товарищи указывали, что если бы их не отстранили от руководства и дали бы возможность провести те мероприятия, которые они считают правильными, такого положения в стране не создалось бы."

Енукидзе подчеркивал, что хоть и не играл тогда активной родили в работе "правых", но все же поддерживал их:

" Высказывания РЫКОВА, а тем более ТОМСКОГО, не встречали с моей стороны отпора. Больше того, когда ТОМСКИЙ мне доказывал, что и РЫКОВ и БУХАРИН и он (ТОМСКИЙ) не должны были быть отстранены от своих постов, я говорил ему, что всей стране и РЫКОВ и БУХАРИН и он — ТОМСКИЙ, хорошо известны по своему прошлому и что, в конце концов, они снова будут возвращены к участию в руководстве.

Такое мое отношение к лидерам, так называемой, правой оппозиции, создало, в частности, у ТОМСКОГО впечатление, что я являюсь единомышленником правых.

Поэтому ТОМСКИЙ в конце 1930 г. счел возможным в беседе со мной у меня на квартире в Кремле — заявить, что никаких надежд на привлечение правых к руководящей работе в условиях нынешнего руководства ВКП(б) нет.

 Он — ТОМСКИЙ, РЫКОВ и БУХАРИН могут рассчитывать, по его мнению, на приход обратно на руководящие посты только в случае смены нынешнего руководства ВКП(б).

 

Заговор зрел не только среди партийных деятелей. Многие авторитетные военные разочаровались в партийном курсе или были обижены властью. Одним из них был командарм Красной Армии Михаил Тухачевский, человек очень амбициозный, явно не питавший симпатии к большевистской идеологии.

Тухачевский так это вспоминал об этом:

"В 1928 году я был освобожден от должности начальника штаба РККА и назначен командующим войсками ЛВО.

Будучи недоволен своим положением и отношением ко мне со стороны руководства армии, я стал искать связей с толмачевцами. Прежде всего я связался с Марголиным во время партийной конференции 20-й стр. дивизии, в которой Марголин был начподивом.

Я поддержал его в критике командира дивизии, а затем в разговоре наедине выяснил, что Марголин принадлежит к числу недовольных, что он критикует политику партии в деревне. Я договорился с ним, что мы будем поддерживать связь и будем выявлять не согласных с политикой партии работников.

Летом 1928 года во время полевых занятий, зная, что Туровский — командир 11-й стр. дивизии — голосовал за толмачевскую резолюцию, я заговорил с ним на те же темы, что и с Марголиным, встретил согласие и договорился с Туровским о необходимости выявления недовольных людей.

Туровский указал мне на командира полка Зюка, которому он вполне доверяет. Я переговорил с Зюком и также условился с ним о связях и о выявлении недовольных."

 

Михаил Тухачевский понял, что с правящим в СССР режимом ему больше не по пути.....

Он был обижен советской властью  и понял что ему не по пути с правящим советским режимом

 

Об том, что обида на власть во многом толкала политически активных людей в оппозицию, говорил и Енукидзе:

" Михаил ТОМСКИЙ, приходя ко мне, свои настроения и недовольство, в связи с изменением его положения в руководящих партийных и профсоюзных органах, выражал особо резко.

Он жаловался на то, что его не ценят, хотят свести к нулю все его прошлое и т.д. У меня создалось убеждение, что у ТОМСКОГО, по мере рассеивания надежд на поддержку его со стороны лидеров профсоюзных организаций, возрастало недовольство против существующего руководства ВКП(б).

ТОМСКИЙ обвинял руководителей ВКП(б) в отстранении от руководства страной наиболее опытных людей, известных стране, умевших при обсуждении важных вопросов отстаивать свои взгляды."

 

Михаил Томский в 1929 году лично грозился убить Сталина

Он не только не был согласен с политикой властей, но и затаил личную обиду на власть

 

Каганович вспоминал об этом так:

«Кто же мог поверить, что старые, опытные конспираторы, используя весь опыт большевистской конспиративности и большевистской кооперации, и подпольной организации, что эти люди не будут между собой связываться и не будут составлять организацию?

Они составляли организацию. Томский, который воевал с Зиновьевым и боролся первое время, потом они целовались в издательстве, где работал Томский начальником Госиздата, - встречались они, не отрицали, встречались на даче. О чем говорили?»

Некогда бывшие противники объединялись против общего врага. Тухачевский вспоминал как он пришел к "правым":

"Зимой с 1928 по 1929 год, кажется, во время одной из сессий ЦИКа, со мной заговорил Енукидзе, знавший меня с 1918 года и. видимо, слышавший о моем недовольстве своим положением и о том, что я фрондировал против руководства армии.

Енукидзе говорил о том, что политика Сталина ведет к опасности разрыва смычки между рабочим классом и крестьянством, что правые предлагают более верный путь развития и что армия должна особенно ясно понимать, т. к. военные постоянно соприкасаются с крестьянами. Я рассказал Енукидзе о белорусско-толмачевских настроениях, о большом числе комполитсостава, не согласного с генеральной линией партии, и о том, что я установил связи с рядом командиров и политработников, не согласных с политикой партии.

Енукидзе ответил, что я поступаю вполне правильно и что он не сомневается в том, что восторжествует точка зрения правых. Я обещал продолжать информировать Енукидзе о моей работе.

На протяжении 1929 – 1930 годов я принимал участие в военно-научной работе при Толмачевской академии. Во время этой работы, на одном из докладов, в перерыве я разговаривал с преподавателем академии Нижечек, о котором Марголин говорил как о человеке, не согласном с политикой партии и которого следовало бы приблизить.

Я начал прощупывать Нижечка, и мы очень скоро начали откровенно обмениваться мнениями о не согласных с политикой партии, особенно в деревне, Нижечек сообщил мне, что он связан с рядом преподавателей, настроенных так же, как и он, и что, в частности, так же настроен преподаватель Бочаров.

В 1928 и 1929 годах я много работал над боевой подготовкой округа и, изучая проблемы пятилетнего плана, пришел к выводу, что в случае осуществления этого плана характер Красной Армии должен резко измениться.

Я написал записку о реконструкции РККА, где доказывал необходимость развития металлургии, автотракторостроения и общего машиностроения для подготовки ко времени войны реконструированной армии в составе до 260-ти дивизий, до 50 000 танков и до 40 000 самолетов.

Резкая критика, которой подверглась моя записка со стороны армейского руководства, меня крайне возмутила, и потому, когда на XVI партийном съезде Енукидзе имел со мной второй разговор, я весьма охотно принимал его установки.

Енукидзе, подозвав меня во время перерыва, говорил о том, что правые хотя и побеждены, но не сложили оружия, перенося свою деятельность в подполье.

Поэтому, говорил Енукидзе, надо и мне законспирированно перейти от прощупывания командно-политических кадров к их подпольной организации на платформе борьбы с генеральной линией партии за установки правых.

Енукидзе сказал, что он связан с руководящей верхушкой правых и что я буду от него получать дальнейшие директивы.

Я принял эту установку, однако ничего конкретного предпринять не успел, т. к. осенью 1930 года Какурин выдвинул против меня обвинение в организации военного заговора, и это обстоятельство настолько меня встревожило, что я временно прекратил всякую работу и избегал поддерживать установившиеся связи."

...................................................

Практически одновременно шла вербовка кадров для "правых" в НКВД. Еще в 1928 году Генрих Ягода прямо дал понять, что он разделяет позицию "правых", примкнув к ним. Таким же "правым" был и шеф ИНО ГПУ Меер Триллиссер.

Сам Ягода так писал об своей работе с «правыми»:

«В 1928-1929 гг. я продолжал встречаться с Рыковым. Я снабжал его, по его просьбе, секретными материалами ОГПУ о положении в деревне. В материалах этих я особо выделял настроения кулачества (в связи с чрезвычайными мерами), выдавал их за общие настроения крестьян в целом.

Рыков говорил, что материалы эти они, правые, используют как аргументацию в их борьбе с ЦК.

В 1928 году я присутствовал на совещании правых в квартире Томского. Там были лидеры правых и, кажется, Угланов и Котов. Были общие разговоры о неправильной политике ЦК. Конкретно, что именно говорилось я не помню.

Помню еще совещание на квартире у Рыкова, на котором присутствовали, кроме меня и Рыкова, еще Вася Михайлов и, кажется, Нестеров. Я сидел с Рыковым на диване и беседовал о гибельной политике ЦК, особенно в вопросах сельского хозяйства. Я говорил тогда Рыкову, что все это верно и сослался на материалы ОГПУ, подтверждающие его выводы.

В 1929 году ко мне в ОГПУ приходил Бухарин и требовал от меня материалов о положении в деревне и о крестьянских восстаниях. Я ему давал. Когда я узнал, что Триллисер также однажды дал Бухарину какие-то материалы, я выразил Триллисеру свое отрицательное отношение к этому факту.

В данном случае мне нужно было монополизировать за собой снабжение правых документами, поставить их в некоторую зависимость от себя.»

Обратите внимание, очень сильно затрагивался сельскохозяйственный вопрос. Он станет ключевым для оппозиции.

Генрих Ягода стал "правым" весной-летом 1928 года, прямо заявив это Бухарину

 

Ягода имея очень широкие возможности, сам вел вербовку новых кадров. Одним из таких завербованных был Михаил Фриновский. Ранее в 1928 году он примыкал к "правым", еще в тот период, когда большая часть партии поддерживала Бухарина, а не Сталина.

Фриновский рассказывал об этом так:

"В 1928 году, вскоре после моего назначения командиром и военкомом Дивизии Особого назначения при Коллегии ОГПУ, на состоявшейся районной партийной конференции я был избран в состав пленума, а пленумом в состав бюро партийной организации Сокольнического района.

Еще на конференции я установил контакт с бывшим работником ОГПУ (в 1937 г. покончил самоубийством в связи с арестом ЯГОДЫ) — ПОГРЕБИНСКИМ, который информировал меня о наличии групповой борьбы среди членов райкома. В последующем я примкнул в составе бюро к большинству, оказавшемуся правыми, и вел работу совместно с этой группой членов бюро до ее разоблачения в районной партийной организации.

На следующей партийной конференции в 1929 г. это большинство бюро, в том числе и я, и другие работники ОГПУ: МИРОНОВ, ЛИЗЕРСОН, ПОГРЕБИНСКИЙ, были до конца разоблачены. Я и МИРОНОВ выступали с покаянными речами на конференции, однако не порвали полностью с правой группой в районе.

После конференции в ОГПУ состоялось совещание руководящего состава в связи с указанием ЦК, осуждавшим втягивание партийной организации ОГПУ в групповую борьбу в Сокольническом райкоме.

После районной партийной конференции я заколебался и решил стать на правильный партийный путь, порвать с этой группой. Однако вскоре после этого я был вызван ЯГОДОЙ для служебного доклада по делам дивизии.

После доклада ЯГОДА перешел со мной на разговор о делах партийной организации. Он начал всячески ругать меня, говоря: «Как вы, командир и военком, струсили, начали на конференции каяться, как вам можно доверять после этого дивизию?»

И тут же он сказал: «Имейте в виду, что за вами были еще кое-какие грехи».

Я недоуменно спросил — какие? ЯГОДА ответил: «У вас были попытки дискредитировать РЫКОВА». Я говорю, «когда это было?» Давно, документы о попытке дискредитации РЫКОВА находятся в моих руках, вы имейте это в виду». Когда я спросил ЯГОДУ — в чем же дело, он рассказал, как в 1920 г. в Харькове, во время приезда РЫКОВА с группой работников, в том особняке, где он проживал, мною был произведен обыск.

Тут же ЯГОДА мне сказал:

«Вы имейте в виду, РЫКОВ возьмет свое».

И добавил:

«Постарайтесь в политических делах полностью ориентироваться на меня и почаще советоваться, в частности с ПОГРЕБИНСКИМ. А по политической работе в дивизии вы советуйтесь с МИРОНОВЫМ; он человек политически грамотный и укажет, как вести это дело»."

Из этого текста следует что Фриновский хотел уйти от "правых", но Ягода имел на него какой-то компромат о попытках ими дискредитации Рыкова, который в 1928 году был еще председателем СНК СССР. Ягода убедил Фриновского что надо ориентироваться на Рыкова.

 

Михаил Фриновский хотел уйти от "правых", но подвергся шантажу со стороны Ягоды и стал активным "правым"

 

Одним из «правых» чекистов оказался автор «Азбуки коммунизма» Матвей Погребинский

 

Лев Миронов с начала 1930-х годов взял курс на борьбу с правящим режимом

 

В лагерь «правых» ушел и другой легендарный чекист – Ефим Евдокимов. Фриновский так об этом вспоминал:

«В том же 1929 году в Москву приехал ЕВДОКИМОВ в связи с намечаемым переводом его в качестве начальника СОУ ОГПУ. Я был у него в номере гостиницы «Селект». Вначале ЕВДОКИМОВ расспрашивал меня, как идут дела в Москве, потом сообщил, что он переводится в Москву и что ЦК предлагает ему наладить оперативную работу ОГПУ.

В этой же беседе я поделился с ЕВДОКИМОВЫМ и сообщил, что попал в правые на практике.

В это время уже имели место осложнения в деревне в связи с коллективизацией сельского хозяйства. Я спросил ЕВДОКИМОВА — как у вас на Северном Кавказе идут дела? Он говорит: «Дела сложны, колхозы в казачьих и национальных районах прививаются туго, сопротивление идет большое», и он выразился так: «Черт его знает, выйдет ли из этого дела что-нибудь?»

За время нахождения ЕВДОКИМОВА в Москве, а потом уже после его переезда в Москву у меня с ним было несколько встреч. В процессе этих встреч ЕВДОКИМОВ говорил, что ЦК допускает много безобразий в деревне и «черт его знает, к чему все это приведет».

В 1930 году, после решительного наступления партии и правительства на кулачество, в результате допущенных на местах перегибов начались восстания, и особо сложные формы эти восстания приняли в национальных областях Северного Кавказа, в частности в Дагестане. Меня вызвали в Коллегию ОГПУ и направили в Дагестан. Поговорить с ЕВДОКИМОВЫМ перед отъездом мне не удалось.

Следующая встреча с ЕВДОКИМОВЫМ у меня состоялась уже во время приезда в Закавказье в 1930 году, когда он объезжал районы, в которых проводились операции по борьбе с повстанчеством.

После официальных разговоров я имел с ЕВДОКИМОВЫМ интимную беседу, во время которой он мне говорил, что вооруженным путем, как думает ЦК, колхозов не создашь.

 Вот, говорит он, в Дагестане население говорит, что колхозам капут, и это не только в национальных областях, что обстановка очень сложна и в центральной России.

Может так получиться, говорил ЕВДОКИМОВ, что кулака-то мы разорим и физически уничтожим, а осложнений у нас в стране может быть много и хозяйства в деревне партия не создаст.»

………………….

«В 1933 году, вскоре после назначения меня начальником ГУПВО ОГПУ и приезда в Москву, я встретился с ЕВДОКИМОВЫМ у него на квартире. Он приехал из Ростова.

ЕВДОКИМОВ повел со мной разговор о том, что обстановка в стране, несмотря на, казалось бы, некоторое улучшение положения в деревне с промтоварами и с продовольствием в городах, — все же чрезвычайно сложная. И вот тут же ЕВДОКИМОВ начал со мной откровенный разговор. Он спросил: «Как у тебя, правые настроения, которые у тебя были, — изжились или нет?» Я говорю: «Черт его знает, изжились или нет, не знаю, а что?»

 «Видишь ли, рано или поздно правым удастся доказать Центральному Комитету неправоту линии Центрального Комитета и правильность линии правых». Я попытался возразить, заявив, что положение колхозов становится прочным. Он ответил: «Подожди, колхозы-то начали существовать, но это только начало, а что будет дальше — неизвестно.

Кадры правых — большие, правыми ведется большая подпольная работа и по вербовке кадров, и по созданию недовольства против правительства и Центрального Комитета».

 

Ефим Евдокимов имел богатое революционное прошлое, с 1911 г. он вел подпольную борьбу в составе анархистов

Он был из такого сорта людей, что никогда не сдаются

 

Лазарь Каганович вспоминал так об оппозиции:

«......они рассматривали себя как правительство, как подпольное нелегальное правительство.

Неустойчивое, но правительство. И шли на это. Троцкий, который был хорошим организатором, мог возглавить восстание..."

………………………………….

Но пока шла организационная борьба, революционеры как вполне обычные люди, отдыхали. Отдыхал и Бухарин. Однажды он с супругой, Анной Лариной отправился в поездке по Сибири.

Анна Ларина так это все описала:

«Наша поездка в Сибирь преследовала две цели: моя дипломная работа в планово-экономическом институте "Технико-экономическое обоснование Кузнецкого металлургического комбината" была связана с Сибирью.

Н.И. хотелось свести меня с академиком Иваном Павловичем Бардиным , крупнейшим металлургом нашей страны, руководителем строительства, затем техническим директором Кузнецкого металлургического комбината. Бардин помог нам познакомиться с огромным комбинатом, представил обширный материал для моей работы. Затем мы съездили в Ленинск и Прокопьевск - шахтерские города, основные центры добычи угля в Кузнецком угольном бассейне.

Николай Иванович вместе со мной спускался в шахты, беседовал с рабочими, которые встречали его аплодисментами. Второй причиной, побудившей нас совершить эту поездку, было желание посмотреть Алтайский край , о красоте которого мы много слышали. И действительно, живописный край этот и сейчас живет в моей памяти.

Необузданная река Катунь стремительно несла свои изумрудные воды, пробиваясь сквозь препятствия из нагроможденных замшелых камней к реке Бии, чтобы, слившись с ней, образовать великую Обь.

Отвесные скалы, окаймлявшие берега Катуни, стояли как верные стражи и направляли реку по задуманному природой руслу. Сверкала на солнце снеговая вершина двуглавой горы Белухи, рядом - темно-зеленые, издали кажущиеся бархатными, поросшие кедровыми соснами горы, сказочно контрастирующие с ледниковой голубоватой белизной Белухи.

В ту пору, не знаю, как теперь, шоссейной дороги к Телецкому озеру не было. Кое-как мы пробирались на легковой машине мимо редких деревень. Заслышав шум машины, на дорогу выбегала гурьба ребятишек (русские - блондины с льняными головками, алтайские - как галчата, с иссиня- черными) с криком: "Покатай, покатай, дяденька!".

Николай Иванович просил шофера (шофер местный, не новосибирский) остановиться. Мы выходили из машины, вместо нас с шумом и визгом, отталкивая друг друга - мест на всех не хватало, - влезали дети. Доставив им удовольствие, мы вновь садились в машину, и так до следующей деревни, где повторялось то же самое.

Поэтому только к ночи мы добрались до селения, где вынуждены были заночевать на полу, на грязном тряпье хозяев; ночью не могли уснуть из-за атаки клопов.

Ранним утром верхом на небольших выносливых горных лошадках мы отправились в дальнейший путь. Лошади пробирались вверх и вниз по отвесным горам, и мы еле удерживались в седлах.

Огромное Телецкое озеро лучами заката окрашивалось в золотисто-лиловый цвет, его крутые лесные берега прорезали многочисленные ущелья с низвергающимися водопадами, образуя небольшие речушки, впадающие в озеро. Здесь мы пробыли около недели.

Нас приютили ленинградские ученые-орнитологи, бывшие там в научной экспедиции. Они предоставили нам одну из двух своих комнат, в которой мы разместились на ночлег (вместе с двумя охранниками, приставленными к Николаю Ивановичу, - о них речь дальше) на полу, расстелив медвежьи шкуры.

Однажды, когда Николай Иванович беседовал с учеными на орнитологические темы, поражая их своими знаниями, дверь неожиданно открылась, и в комнату вошел пожилой алтаец. Он внимательно оглядывался по сторонам, пытаясь узнать, кто из присутствовавших Бухарин. На алтайце была надета телогрейка, вся залатанная, на ногах драная обувь, в одной руке он держал небольшой мешочек.

- Что вам угодно? - спросил один из орнитологов.

- Моя пришла твоя смотреть, - сказал алтаец, обращаясь к орнитологу в черной фетровой шляпе с большими полями, что, очевидно, и заставило гостя заподозрить в нем Бухарина. В его представлении Бухарин должен был быть обязательно в шляпе.

- Да, твоя смотреть, - повторил алтаец, глядя на орнитолога.

- Я слышала, она приехала и в этой изба живет. В своей речи он употреблял только женский род, со склонениями и спряжениями знаком тоже не был.

- Ну, раз "твоя" смотреть, так я не "она", - сказал, смеясь, орнитолог, - вот ты и угадай, где "она"?

- Не она? - улыбнулся алтаец. Шляпы ни у кого, кроме орнитолога, не было, и это его совершенно обескуражило. Подумав, он посмотрел в сторону курившего трубку второго орнитолога и показал на него.

- Опять не "она", - сказал, смеясь, тот, что в шляпе, и решил помочь алтайцу опознать Бухарина. Оставались еще трое мужчин, в том числе два охранника.

- Вон тот, смотри! - и орнитолог в шляпе кивнул головой в сторону Бухарина.

- Это она? - удивился алтаец.

- Твоя правду говорит?

Н.И., в сапогах, спортивной куртке, кепке, а вовсе не в Шляпе, небольшого роста, не произвел на алтайца ожидаемого впечатления. - Бухарин же большая, красивая, а эта что! Раздался оглушительный хохот, дольше всех смеясь охранники. Наконец подал голос и Николай Иванович: -

- Зачем же ты пришел меня смотреть, я же не невеста и, как видишь, не большой и не красивый - полное разочарование...

Что такое "разочарование", алтаец не знал, но про невесту все понял.

- Моя не надо невеста, моя баба имей. Она тебе лепешка спекла. - И он протянул Николаю Ивановичу небольшой мешочек с лепешками. Они были испечены из первоклассной пшеничной муки, и, надо сказать, мастерски.

Николай Иванович стал угощать всех присутствующих, что обидело алтайца.

- Моя баба только тебе гостинца спекла, муки мало.

- Но за что мне такая честь? - спросил Бухарин.

- Что? Моя не поняла.

- Почему, я спрашиваю, твоя баба только мне лепешки испекла?

- А моя сказала, спеки гостинца Бухарина за то, что она людя любит -

- Народ, - пояснил орнитолог

- Народ, народ. Да-да-да, - подтвердил алтаец.

- Ну как же вы теперь живете в колхозе? - спросил Бухарин.

- Сказал бы я тебе, да здесь людя много.

- Говори, говори, не бойся.

- Моя все сказала, и так моя понимай - как живем! Говорю, людя много, сказать нельзя. Удовлетворив свое любопытство, алтаец направился к выходу. Мы все пошли провожать пришельца к озеру, на берегу была привязана его самодельная лодка - выдолбленное сиденье в куске отпиленного толстого ствола дерева. Алтаец простился с Бухариным (больше ни с кем): "Будь здорова, моя хорошая!" И отчалил. Вечерело, в тишине слышался плеск воды и еще долго виден был удаляющийся силуэт алтайца.

Николай Иванович проводил свой отпуск, как обычно, погружаясь в природу Жизнелюбие его проявлялось в полной мере. Он купался в холодных горных речках с плавающими льдинками, охотился на диких уток с плотов, плывущих по порожистой Катуни, - что было вовсе не безопасно. Стрелял он метко. Утки падали на плот, и он прыгал от восторга.

У монгольской границы, куда мы добирались на машине по Чуйскому тракту, Николай Иванович охотился на косуль. Жили мы в те дни у пограничников, они умело коптили мясо. Вечером, после охоты, все вместе - двое охранников, шофер, пограничники и мы ужинали у костра.

На Алтае много времени Н.И. отдавал живописи. Мне полюбились и потому хорошо запомнились три из привезенных в Москву картин: "Водопад в горном ущелье", "Телецкое озеро" и "Река Катунь" Эти картины экспонировались на выставке в Третьяковской галерее в конце 1935-го - начале 1936 года.

Когда мы пришли на выставку, у своих полотен Н.И. встретил художника Юона . Работы Юону понравились. "Бросьте заниматься политикой, - сказал Константин Федорович Н.И., - политика ничего хорошего не сулит, занимайтесь живописью.

Живопись - ваше призвание!" Запоздалый совет в Чемале, курортном месте, где был в то время дом отдыха ЦИКа, мы почти не жили, больше путешествовали. Но в последние дни нашего пребывания на Алтае "чрезвычайное" обстоятельство приковало Н.И. к Чемалу он получил великолепный подарок от сторожа чемальского курятника - огромного филина .

Из курятника исчезали куры, однажды ночью сторож выследил и поймал вора. Он покорил Н.И. необычно большим размером, красивым оперением, огромными, кирпичного цвета, глазами и удивительно мощным щелканьем. Н.И. решил во что бы то ни стало увезти филина в Москву.

Он сам соорудил для него вольеру и, научившись щелкать, дразнил филина. Дуэт приводил филина в ярость, от чего он щелкал еще громче, а Н.И. заразительно смеялся. Сторож курятника сплел из прутьев большую корзину, в которой мы везли птицу в купе международного вагона. В Москве филин прожил у нас недолго. Негде было его держать, и некогда было с ним возиться. Кончилось тем, что филин был подарен детям Микояна , но Н.И. часто вспоминал его.»

Простые моменты из жизни Бухарина. А вот Анна Ларина о его поездке в Сибири:

«До поездки в Кузбасс и на Алтай и на обратном пути мы несколько дней жили у Эйхе , бывали у него на даче в окрестностях Новосибирска и на городской квартире.

Судьба еще в 20-е годы забросила известного латышского революционера в Сибирь. Во время нашего пребывания там он был секретарем Запсибкрайкома и кандидатом в члены Политбюро. И теперь так ясно видится мне этот долговязый сухощавый латыш, похожий на Дон-Кихота.

На его всегда утомленном и казавшемся суровым лице нередко проглядывала удивительно добродушная и приятная улыбка. Как он был увлечен стройкой в Сибири и как был любим и популярен там!

Мне хочется напомнить лишь об одном эпизоде из его биографии, завершившем его жизнь. В закрытом докладе на XX съезде партии Н.С. Хрущев огласил письмо Эйхе, написанное в тюрьме и найденное в архиве Сталина после его смерти.

 В этом письме Эйхе отрицал свою виновность в предъявленных ему обвинениях и сообщил о том, что он оговорил сам себя потому, что к нему применяли ужасающие пытки: били по больному позвоночнику.

 Мне запомнился еще один штрих в его письме: Эйхе напоминал Сталину и мотивировал свою невиновность, в частности, и тем, что он никогда не принадлежал ни к одной оппозиции.

 Даже на пороге смерти Эйхе не понимал, что обращается к своему убийце и что принадлежность к оппозиции ни в коей мере не доказывает причастность к преступлениям.

Увы, Эйхе был не одинок в этом заблуждении: сколько людей верили в Сталина, считали свою непринадлежность к оппозиции обстоятельством, оправдывавшим их в глазах палача.»

Анна Ларина несколько абзацов посвятила невиновности Эйхе и «палачу» Сталину, уничтожившему этого чудесного человека……

 

Мало известно, что один из самых кровавых секретарей Роберт Эйхе был близким другом Бухарина, который поддерживал его в 1928 г.

Оба они сходились в необходимости свержения существовавшего в 1930-е годы страны строя

 

Да, Бухарин и Эйхе были одной поля ягоды. Однако, Анна Ларина вообще ни словом не касается темы репрессий, которые Эйхе развернул в Сибкрае в 1937 г.

 «Но в дни нашего пребывания в Новосибирске Николай Иванович , бывший не раз в оппозиции, не казался еще Эйхе страшным. Эйхе ездил с нами по городу, показывал новостройки - Красный проспект, центральную улицу города с большими многоэтажными современными зданиями.

Мы вместе с Эйхе взбирались на плоскую крышу еще не достроенного Театра оперы и балета, откуда был виден Новосибирск.

Эйхе предоставил в распоряжение Н.И. отдельный салон-вагон, от чего Н.И. упорно, но тщетно отказывался; таким вагоном он не пользовался и в бытность свою в Политбюро, считая это излишней роскошью.

Эйхе убедил Н.И., что, совершая поездку в отдельном вагоне, мы никого не будем стеснять. С квартирами в то время было очень трудно, и мы действительно во время пребывания в Кузбассе жили в вагоне, стоявшем в тупике железнодорожной станции.

Два охранника и собака овчарка так же отправились с нами из Новосибирска в путешествие; сколько усилий ни прилагал Н.И., чтобы от них избавиться, это ему не удалось. В Москве у него в последние годы не было охраны.

 Единственный охранник, Рогов, выполнявший эту функцию в течение 10 лет, с 1919-го, после взрыва левоэсеровской бомбы в здании Московского Комитета партии в Леонтьевском переулке в то время, когда Бухарин должен был там делать доклад, был отозван в 1929 году, после вывода Н.И. из Политбюро.

Эйхе объяснял необходимость охраны тем, что во время путешествия охранники будут умерять пыл Николая Ивановича.

"С алтайской природой шутить нельзя, говорил Эйхе, - вы не выберетесь из тайги, этих людей я специально подбирал, они знают край и будут служить вам проводниками". Роберт Индрикович сделал это действительно из добрых побуждений, учитывая отчаянный характер Н.И., опасаясь за его жизнь.

Тем не менее Н.И. не исключал и того, что охрана была приставлена для наблюдения за ним, за его связями с людьми. Подозрительность Сталина всегда заставляла его так думать.

Мне известно, например, что приезжавший к Бухарину не раз молодой секретарь Алтайского крайкома был арестован; предполагаю также, что наша поездка в Сибирь и пребывание у Эйхе были использованы против Роберта Индриковича.

Шофер был своим человеком в семье Эйхе, за обедом он всегда сидел за столом вместе с нами, принимал участие в разговорах, пользовался гостеприимством жены Эйхе (впоследствии разделившей судьбу мужа и тоже расстрелянной), ездил вдвоем с Н.И. на охоту, встречал и провожал нас в Новосибирске.

То, что в мае 1938 года меня встретил именно этот шофер, заставляет меня предположить, что, обслуживая машину Эйхе, он работал "по совместительству".

В Сибири мы были ровно за год до начала следствия. Каково же было мое изумление, когда, знакомясь с показаниями против Н.И., я прочла в них, что его поездка в Сибирь была совершена в целях провоцирования кулацких восстаний и отторжения Сибири от Советского Союза.»

 

Анна Ларина очень тепло вспоминала об Роберте Эйхе, ни словом не помянув об зверствах, которые он учинил там в 1937 г.

 

Да, для нее мерзость этой личности не была тайной, как и для ее супруга, который присутствовал на декабрьском пленуме ЦК, слышавшим такую речь Эйхе:

«Факты, вскрытые следствием, обнаружили звериное лицо троцкистов перед всем миром…

   То, что вскрыто за последнее время не идёт  ни в какое сравнение со всем вредительством со стороны вредителей, которое мы вскрывали...

Вот, т. Сталин, отправляли в ссылку несколько отдельных эшелонов троцкистов, —  я ничего более гнусного не слыхал, чем то, что говорили отправляемые на Колыму троцкисты.  

Они кричали красноармейцам: «Японцы и фашисты будут вас резать, а мы будем им помогать».

 Для какого чёрта, товарищи, отправлять таких людей в ссылку? Их нужно расстреливать.  Товарищ Сталин, мы поступаем слишком мягко. Стоит прочитать эти бесхитростные рапорта,  доклады беспартийных красноармейцев, которые проявили очень большую выдержанность,  когда их сопровождали, сколько троцкисты проявили злобы в отношении нашей родины, в отношении рабочего класса, чтобы расстрелять любого из них.»   

         Роберт Эйхе, Выступление на Пленуме ЦК ВКП(б), 7 декабря 1936

 

Ну, да. Вот такие у Бухарина были друзья, «безвинные жертвы сталинизма». Но такие ли они уж и разные?

Нет, Бухарин ведь ясно дал понять, это такими строками:

«Пролетарское принуждение во всех формах, начиная от расстрелов и кончая трудовой повинностью, является методом выработки коммунистического человечества из человеческого материала капиталистической эпохи»