«Сила Пэ-э»

Какое прекрасное время жизни – «отрочество, переходящее в юность», когда перестаешь чувствовать себя ребенком, но еще не можешь представить себя взрослым. Здесь жизненный путь может разветвляться: одни остаются в «детской фазе», другие, наоборот, мужают, принимая на себя частично обязанности и заботы взрослых.

Я помню, как мы, первоклашки, с уважением смотрели на учеников Ремесленного Училища, которые ходили в форменной одежде в фуражках, с большими бляхами на ремнях с надписью «РУ». Они смотрели на нас «сверху вниз», называли мудреными кличками, например, «шпиндель». Они тайком курили за забором Училища, ходили на завод на практику и зарабатывали деньги.

Переход человека от школьного образования к специальному это интереснейший этап жизни, который предопределяет будущую судьбу. Ошибка в выборе специальности и «потерянный виток» жизни. Я часто слышал от своих друзей: «Какие у тебя хорошие родители!». Мне было странно это слышать. Я думал, что так, как у нас, во всех семьях. От рождения меня была прекрасная память, а логикой я обязан своим родителям, которые уделяли нам, детям, большое внимание. Мне «пророчили» карьеру математика, но жизнь иногда ставит на пути «подножки».

В 7 классе Рижской средней школы я повздорил в конце учебного года в мае месяце с классной руководительницей. Не помню причину, но она была страшно зла на меня. Мать пыталась выяснить отношения, но классная была грозна и непреклонна: «Он у меня с таким аттестатом выйдет, что ни один ВУЗ его не примет!».

Вечером родители позвали меня на серьезный разговор. Мама сказала: «Кто-то ей «понаушничал» и она не желает разбираться!». Мы сидели молча. Наконец, отец предложил: «Мы с матерью закончили техникум. В Риге их 10. Выбирай любой по желанию и учись. В армию пойдешь, имея специальность. А придешь на гражданку, опять специальность позволит иметь свой хлеб». Я подумал и согласился.

Взяв из школы документы, я подал их в Рижский Электро - Механический техникум при заводе ВЭФ на радиотехнический факультет. В то время ВЭФ был головным предприятием по производству бытовых радиоприемников и славился в СССР своей продукцией. Вступительные экзамены были пройдены успешно. Так я стал студентом РЭМ техникума.

В сентябре начались занятия. В нашей группе было 25 человек. Мы сдружились. Я обнаружил громадное отличие «духа» в нашей группе от «духа» в школьном классе. В школьном классе все были как бы сами по себе, индивидуалы. Одноклассники образовывали небольшие группки по интересам вокруг лидеров. Школьными занятиями мы тогда интересовались мало. Никто не думал о будущей профессии, о будущей жизни. Процесс шел по стандартной схеме от 1 класса до 10-го. Я успевал на уроках, и мне было на них скучно. Кроме математики ничто меня обсобенно не интересовало. Общих интересов с одноклассниками было мало, но зато было много сплетен и разговоров о том, кто на кого как посмотрел, кто что сказал, кто за кем ухаживает и т.д. Были в классе и свои «стукачи».

В техникуме была совсем иная атмосфера. Во-первых, прошло 5 лет после окончания войны. В преподавательском коллективе царил дух созидания, который увлекал и нас. Во вторых, мы знали для чего пришли учиться, мы знали чему мы будем учиться и кем мы станем. Это объединяло и сплачивало нас. Мы чувствовали себя коллективом и всегда были готовы помочь друг другу. Не знаю: что сейчас творится в техникумах? – но тогда это было интересно и здорово.

И еще одна сторона учебы. В школе у учителей были свои «любимчики». В техникуме подобрался весьма квалифицированный педагогический состав. Нам преподавали специалисты завода ВЭФ, преподаватели Рижского Университета, и т.д. Их имена в памяти: Л.Д. Волосников (бывший конструктор радиоприемника «Балтика», преподавал радиотехнику), Н.Т. Волосникова (английский), Я.Я. Канепс (высшая математика), С.С. Кузнецов (радиопередающие устройства), Я.Я. Леиньш (Механика, сопромат), К.Д. Приедите (математика) и другие.

Они относились к нам с любовью, как к своим детям, прощая мелкие шалости. Они заражали нас любовью к своим предметам. В нашем выпуске из 25 человек 6 получили дипломы с отличием. Это была хорошая школа – школа созидания, не только давшая специальность, но и воспитавшая прочное мировоззрение и нравственные качества. С каждым из преподавателей связаны забавные и поучительные истории. Одну такую историю я сейчас расскажу.

Лекции во втором семестре по механике нам читал Ян Янович Леиньш. Это был полный пожилой медлительный человек 77-80 лет, среднего роста, с немного обрюзгшим лицом. Лекции читал он медленно, не торопясь, чтобы студенты успевали за ним записывать. Чертил на доске красивые рисунки. Мы любили его и относились к нему несколько снисходительно, зная его доброту. Как и всем преподавателям, ему мы дали свою кличку «Сила Пэ-э» за произношение этого «вектора» с характерным акцентом.

Когда в аудитории на его занятиях студенты начинали переговариваться и шуметь, он молча вставал и ждал. Если шум не успокаивался, он произносил с акцентом, растягивая гласные и «приглушая звонкие согласные»: «В этой аутитории, я лишний. Я ухошу!», и медленно направлялся к двери. «Ян Янович!» - кричали мы, - «не уходите, пожалуйста! Мы будем вести себя тихо!». Он останавливался, ждал, пока гомон не прекратится и возвращался на свое место.

Память породила во мне дурное качество – лень. Я небрежно писал конспекты, но задачи всегда «щелкал» отменно, т.к. любил решать! Логика сильно помогала мне в этом. Закончился май, началась сессия и сдача экзаменов. В то время, если в зачетке был, хотя бы один «уд.», стипендию не платили. Нужно было, во что бы то ни стало, сдавать на «хор.» и «отл.».

Я сдал предыдущие экзамены успешно. Остался последний экзамен по механике. Аудитория представляла собой комнату с двумя рядами столов вдоль стен со скамейками и проходом к громадному окну (от стены до стены).

С противоположной стороны рядом с дверью висела доска, перед которой был стол преподавателя. Это было не очень удобно, т.к. отблеск от окна мешал рассматривать рисунки на доске. Справа от доски располагалась дверь. Студенты входили, брали билет и садились за каждый стол по одному готовиться. Набиралось 6 человек. Потом по очереди они шли к преподавательскому столу, садились и сдавали экзамен.

Наконец, очередь дошла и до меня. Я вошел, взял билет, получил два листа со штампом (во избежание «шпаргалочной» подмены) и пошел к своему столу. В билете было два вопроса. Ответ на первый я знал прекрасно. А вот со вторым меня «заело»: я никак не мог вспомнить: что такое «момент сил»? Прекрасная память подвела меня. Я мучительно пытался вспомнить, но все было напрасно.

Наконец очередь отвечать дошла и до меня. Ян Янович пригласил меня к своему столу. Я понуро сел на стул рядом с ним. Первый вопрос я ответил прекрасно, а на второй начал мямлить что-то невразумительное. Ян Янович посмотрел на меня сквозь очки и сказал: «Три!». Тут я понял, что не видать мне моей стипендии! «Ян Янович!» - взмолился я, - «дайте мне еще немного подумать!». Он удивленно посмотрел на меня и кивнул головой. Я встал и понуро поплелся к своему столу.

Прежде, чем продолжать рассказ я сделаю небольшое пояснение. Нам во втором семестре преподавали черчение. У каждого была своя деревянная доска под размер листа А4, к которой кнопками крепился лист бумаги, готовальня с циркулем и рейсфедерами, тушь, ручки с перьями для вписывания текста и т.д. Самым маленьким было перышко шириной 3 миллиметра с очень узким кончиком. Этим пером можно было чертить линии толщиной в волос.

Студенты – народ творческий. Некоторые умельцы наловчились делать шпаргалки в виде книжечек 2х2 сантиметра. Листы сшивались обычной нитью. На каждом листике тонкими линиями выписывались формулы, делались рисунки и пояснения. Пользоваться такой шпаргалкой было удобно: шпаргалка вкладывалась в носовой платок. При необходимости его вместе со шпаргалкой доставали из кармана, как бы сморкались и незаметно раскрывали на нужной странице. При опасности платок со шпаргалкой сжимался в кулаке и незамедлительно отправлялся в карман. Были и другие способы, но этот мне всегда казался наиболее изящным, хотя я никогда не писал для себя шпаргалок.

Итак, я понуро плелся к своему столу. Когда я проходил мимо моего друга Сашки Ямщикова, он незаметно вставил в мою ладонь листик 2х2 сантиметра. Я сел, аккуратно раскрыл кулак и увидел рисунок и формулу. На рисунке был изображен колодец, на котором воротом поднималось ведро и рядом записана формула: FR = Pr. И тут меня как будто поразило током! Память мгновенно воскресила прошлое. Я полностью вспомнил ту лекцию и те пояснения, которые диктовал Ян Яныч.

Я даже не успел взять карандаш, как Ян Янович неожиданно возвратил меня: «Сатитесь, молотой челофек, рядом и готофьтесь стесь со мной рятом!». Позже я понял причину. О, видимо, предположил, что я постараюсь списать. Ян Янович посадил меня за свой стол, встал и прошел между столами, пытаясь обнаружить «контробандные материалы» (конспекты, шпаргалки). Затем, развернувшись, быстро вернулся назад: «Фи уше готофы, молотой челофек?» спросил он, немного растягивая гласные.

Он, видимо, ожидал, что я вновь буду мямлить что-то невнятное. И тут я ему выпалил быстро и без запинки весь ответ на второй вопрос: условие равновесия, определение момента и т.д., иллюстрируя все на рисунке. Ян Янович с большим удивлением взглянул на меня и задал вопрос: «А что такое «плечо»»? Я, не задумываясь, дал определение: «Плечо есть кратчайшее расстояние от линии действия силы до оси вращения!».

Ян Янович снова с удивлением посмотрел на меня, подумал и предложил: «Фот фам еще затача. Скамейка шириной L= ab. На расстоянии sот края скамейки села папушка фесом Пэ-э» Он нарисовал вектор Р. «Найтите реакцию опор скамейки N_aи N_b». И он нарисовал рисунок и разместил вектора. Его глаза пристально следили за мной сквозь линзы очков.

Я быстро и молча написал уравнения и решил их. Я взглянул на Яна Яновича. От удивления его очки поднялись на лоб. Он, опираясь на свой большой опыт, был внутренне глубоко убежден, что я виртуозно списал, но не мог понять: как я это сделал? Вновь он предложил еще задачку – я тут же решил!

Растерянный Ян Янович встал из-за стола. Он внутренне был убежден, что этого не может быть, что я умудрился как то все незаметно списать. Он посмотрел на меня сверху вниз, затем взгляд его обратился к окну. «Пять минут назад этот молотой челофек гофорил глупости. А сейчас он грамотно отфечает на вопросы!...». Он замолчал, подумал и добавил: «Нет! Такие люди роштаются рас в столетие!». Он нагнулся, написал «хор.» и вручил мне зачетку.

Я поблагодарил и выскочил за дверь. «Сколько?» - спрашивали кругом. «Хор»- отвечал я. Друзья хлопали меня по плечу и поздравляли. Я был на седьмом небе от счастья. Во-первых, я буду иметь стипендию. А во вторых, меня поразили слова Ян Яновича: «Такие люди рождаются раз в столетие!». Нет, я не возгордился и не хвастал его похвалой. Но для меня 15 летнего студента эти слова от маститого преподавателя были «нектаром для души».

Ян Янович позже читал нам сопромат, детали машин, теорию машин и механизмов. После этого экзамена я полюбил механику и стал первым учеником по его предметам.

Давно ушел из жизни Ян Янович Леиньш, нет и Саши Ямщикова. Но они до сих пор живут в моем сердце, и я искренне им благодарен за этот случай, определивший мою дальнейшую судьбу.