В лифте есть кто-нибудь?

Помню, давным-давно, когда деревья были не то, что теперь, колбаса - по 
рупь-дватцать, экономика - экономной, а эти самые, которые лифты ещё 
выключали на ночь, в нашем доме, и даже, более того, в нашем подъезде, 
заночевал в лифте мужичок, возвращающийся домой после тяжёлого трудового 
дня в состояние не менее тяжёлого опьянения. Заночевал не просто так, 
потому, что сильно ему в лифте заночевать захотелось, вовсе нет. А 
потому, что не нашёл в себе сил достойно ответить на вопрос лифтёрши "В 
лифте есть кто-нибудь?" (лифтёрши всегда перед тем, как дёрнуть 
рубильник, бросали этот сакраментальный зычный вопрос из машинного 
отделения в шахтные глубины). Наверное, слишком долго соображал, откуда 
же этот вопрос исходит, и стоит ли отвечать невидимому голосу. Вот и 
заночевал. Не приведи, господь, конечно. С перепою, да в тесной 
клетушке, без воды, света и хоть какого-то мало-мальского понимания. 
Но не в этом дело.

А в том, что когда утром лифт наконец-то включили, 
когда мужичок (скорее всего, зарёкшийся пить навсегда-навсегда-навсегда) 
обрёл долгожданную свободу и попытался возроптать на тяжести постигшей 
его судьбы, его тихий стон выбравшегося из заточения пленника был 
жестоко прерван увесистыми оплеухами, зуботычинами и даже, наверное, 
подзатыльниками. Что характерно, била его вовсе не соскучившаяся жена. А 
совершенно незнакомая тётка. Била и приговаривала "Что ж ты, падло 
невразумительное, всю ночь завывал? Что ж ты, кобель пропойный голосил - 
люди, вы меня слышите, люди, вы меня слышите? Ну я, я тебя слышала, всю 
ночь, козёл, только тебя и слышала! Легче тебе от этого было, легче?"