Феномен нашего века!
На модерации
Отложенный
Пусть отречения свобода
Проникнет в твой тончайший ум,
И дерзкой сущности природа
Его насытит волей дум.
Распробуй песнь мою, милейший,
И звук отчаянья вкуси,
От изумления голоси,
Я слог подам тебе мудрейший:
Что до скупых мне, что до щедрых,
Что мне до мудрости в словах,
Что мне до ценностей бессмертных,
Или до тех – что вечно прах;
Что мне до взлётов, до падений,
Недоуменьем смятых лиц,
До тех, кто высился над всеми,
До тех, кто был повержен ниц;
Что до безудержных и кротких,
До добродетельных и злых,
До подневольных и свободных,
До вечно духом молодых;
До тех, кто от любви сгорает,
До тех, кто чужд таких минут,
Кто к правды голосу внимает,
И тех, кто в исповедях лгут;
До тех, кто глупости срамится,
И кто невежеством оброс,
Кто к простодушию стремится,
Желая искренности слёз;
Что до худых, до толстотелых,
До благородных и свиней,
До нищих духом и до смелых,
Что до врагов и до друзей;
Что мне до умопомрачений,
Сознаний светлых иль дурных,
До громогласных дерзких мнений,
Раздор несущих иль благих;
До лицемеров и до подлых,
Великодушных иль прямых,
До знатных истин всенародных,
До заблуждающихся в них;
Что до стезей благоразумья,
До святой памяти веков,
Что до спасенья от безумья,
До безысходности оков;
Что до иллюзий и реалий,
Что до согнутых рабством спин,
Что до основ – что тщётно пали,
Под градом множества причин;
Что до изящества взысканий,
Что до небрежности слепой,
Что до надежды иссяканий,
И до скорбящих над собой;
Что до мудреных постулатов,
Что до мучительных тревог,
До хитроумных плагиатов,
Что до тернистых мне дорог;
Что дела мне до горделивых,
До одержимых и чудных,
До удручённых и унылых
И до беспечно удалых;
До счастья доли, до несчастных,
Красноречивых и немых,
До мрачных дум, до дум прекрасных,
До искушённых иль святых;
Что мне до праздных, до пристойных,
До тех, кто Дьяволу служил,
До снисхожденья недостойных,
До тех, кто род людской губил;
Что мне до разочарований,
Что до презрения от них,
Что великих созиданий
И до умов творивших их;
Что до науки, испещрённой,
Могучим знаньем бытия,
До редкой степени учёной,
До тех, чьи мысли у меня;
Какое дело до посланий,
Что плод рассудку не дают,
До безответных изреканий,
Что в мире мудростью слывут;
Что до способных, тороватых,
Что до отверженных судьбой,
Что до словесностью богатых,
Иль в чьих устах намёк пустой;
Что мне до праведных и верных,
Что до светил мне мировых,
Что мне до тьмы самозабвенной,
Что до умерших и живых;
Что до сознания Вселенной,
Что до её пространных сфер,
До сути мира неизменной,
В чём лишь неведенья барьер;
Что мне до жизни сокровенной,
До проявлений сил земных,
Что до людей, коль плоть их тленна,
Коль душ подобие лишь в них.
У всевластительной природы,
Дабы смягчить суровый стих,
Есть ухищренья для народа,
Что мне с того, коль дух утих;
Лишь в отречении свобода!
Что мне до них, что мне до них…
Как только это стихотворение соприкоснулось с первыми лучами света, его автор был обвинён в плагиате. Если я не ошибаюсь, в то время Артёму было 25 лет."Как! Столь юный человек, так легко и щедро оперирует столь возвышенными понятиями и жестами?! Этого не может быть". - Возможно, именно так рассуждала в изумлении старенькая учительница литературы, которая посвятила книгам всё свою жизнь и, (кто знает?) может быть, даже пробовала сочинять сама. На столь банальное обвинение Артём не преминул с ответом, и уже на следующее утро старушка изумлялась "О, критикам поэтов"...
«О, критики поэтов…»
О, критики поэтов, вам знакомо ль рвенье,
С которым пела поэтическая лира,
Не зная истин стихотворного сложенья,
А лишь внимая рифмам внутреннего мира.
Придать желая поэтического такта,
Души мерцаниям, таинственности в ней,
Поэт не грезит видеть лица labefacta
От излияния поэзии своей.
Во власти собственных душевных изваяний,
Спускаясь в призрачную сердца глубину,
Он ищет образы любимых созерцаний
И воплощает их в творения волну.
Но вам милей созвучье памятных кумиров,
Чтоб краснословием в блаженство погружать;
Готов разить я всех Лаэртовой рапирой,
Кто вдохновенье смел так низко призывать.
Словам поэта, толкованья нет в трактатах,
И нет у тех, кто с солью мудрости сравним:
Им не постичь, что ум не склонен к плагиату,
Когда он искренностью чувства одержим.
Свойств хищника – самоотверженного зверя,
Полны поэта ощущенья и мечты;
Они в стремленьях диких, разуму не веря,
Летят на зов его душевной красоты.
Так от чего ж взывать к доступности поэта,
Коль повелительней диктуют чувства в нём,
Чем сила разума, что дать могла совета,
Для дерзких рвений закрепившихся письмом.
Царят творенья изощрённых лже-героев,
Народным мнениям безудержно вторят,
Но гений истинный лишь тем и бесподобен,
Что в нём душа и голос чувства говорят.
Labefacta – изумлённые, обомлевшие (латынь).
Комментарии