Юбилейная байка

Все в этой истории правда. Я ничего не придумываю, просто рассказываю. Да и кто станет таким шутить

К тому времени, о котором я собираюсь рассказать, мы прожили в Америке уже целый год. Он был полон всякими событиями. Я сдала свои медицинские экзамены и планировала начать педиатрическую резидентуру. Юра ходил в вечерний колледж и получил первую работу — вычерчивать планы улиц на компьютере, чтобы пожарные машины могли быстро найти нужный адрес (системы GPS в те времена существовали только для авиации).

Чтобы добираться до работы, нужен был автомобиль. И тогда еврейская община, которая нас принимала, "продала" нам машину. За десять долларов. Это была старая, очень старая Субару. Но она ездила! Юра научился водить, сдал на права и ездил на ней на работу.

Девочки отходили год в местную еврейско-американскую школу, пережили свои трудности первого года жизни в новой стране. В общем, год получился очень насыщенным, и мы решили, что пора сделать маленькую передышку. Куда же направить свои стопы семье из четырёх человек, практически без денег, недавно из России? Конечно же, на кемпинг! Туристическое оборудование мы привезли с собой. Машина у нас уже была, бензин тогда стоил дешево, а стоянка на кемпинге обходилась в 10–15 долларов за ночь. Тем более, что платить мы собирались пополам с нашими друзьями, такими же бедными новыми иммигрантами, как мы сами. Мы тогда жили в Коннектикуте, а их судьба забросила в Бостон. Они присмотрели чудесный кемпинг в штате Нью-Хэмпшир, и мы решили отправиться туда все вместе. Лес, озеро, костёр — что может быть лучше.

И вот в одно прекрасное летнее утро мы загрузили в нашу первую машину туристическое оборудование, продукты, бутылку вина, чтобы отпраздновать одно чудесное событие, о котором речь впереди, одежду, игрушки и отправились навстречу приключениям. От Стэмфорда до Бостона мы доехали за один день и заночевали у наших друзей. Мы давно знали друг друга в Москве, дружили, вместе участвовали в еврейской культурной жизни и уехали практически одновременно. У них было двое мальчишек примерно возраста наших девочек. Так что вечер прошёл очень насыщенно — шумно, гамно и весело. Когда мы наконец отправились спать, нам с Катей и Надей выделили комнату, где стояла огромная кровать с балдахином. Там было ещё одно спальное место, но мы почему-то улеглись все вместе. У меня не было в обычае спать со своими детьми. Я хорошо запомнила ту ночь — бесшумное дыхание Кати, которая всегда засыпала мгновенно и не шевелилась всю ночь, и Надечку, которая непрерывно крутилась, что-то бормотала, клала на меня то ноги, то голову и пахла, как обычно — молоком и цветами.

Утром мы долго и суматошно собирались, завтракали и упаковывали наших друзей. Юра с Семёном — так звали главу семьи — загружали тяжелые вещи и пристраивали на верхний багажник чемодан, который едва не забыли в суматохе, и который никак не хотел умещаться в салоне универсала. Тамара — так звали мать семейства — заворачивала последние бутерброды, а я следила, чтобы дети не разбежались. К полудню мы тронулись в путь. От Бостона до штата Нью-Хэмпшир рукой подать, и вскоре Массачусетс остался позади. Мы катили по лесистому Нью-Хэмпширу, ребята впереди, мы за ними, и я наслаждалась моментом. Мы вместе едем отдыхать, впереди — чудесная беззаботная неделя. Девочки что-то радостно бубнили на заднем сидении, Юра сосредоточенно наблюдал за дорогой, и ехать оставалось не более получаса. Вдруг меня что-то кольнуло. Я почему-то вспомнила что вчера вечером забыла сказать благословение над своими детьми.

Я сама завела обычай благословлять детей, хотя меня совсем нельзя было назвать религиозным человеком. Мне нравилось, что мои девочки воспринимают моё благословение как нормальную часть жизни, как поцелуй на ночь и пожелание доброй ночи. Мне нравилось, как они серьёзно подходили ко мне и подставляли свои головки, чтобы я могла прикоснуться и произнести над ними слова молитвы. Из традиционной еврейской молитвы для благословения детей я намеренно убрала различия между мальчиками и девочками, и в такой интерпретации она звучала совсем нетрадиционно.

Но накануне, к тому моменту как мы угомонились и отправились спать, все были в невменяемом состоянии, и никто об этом не вспомнил.

"Нехорошо", — подумала я. Обстановка в машине для вечернего благословения была совсем неподходящая. Но я нарушила ещё одну традицию (увы, не первую и не последнюю) и мысленно произнесла благословение два раза, сосредоточившись отдельно на Кате и на Наде. После этого вроде бы можно было и успокоиться, но этого не произошло.

Почему я никогда не благословляю Юру, ведь он значит для меня не меньше, чем дети, подумала я и произнесла ту же молитву, сосредоточившись на нем. Никто ничего не заметил. Юра продолжал серьезно рулить. Он был молодой водитель и относился к процессу с большой ответственностью.

Мысль, которая пришла мне в голову следом за этим, была очень странной. Если там где положено, услышат мои молитвы о детях и муже, то и мне зачтется. После этого я совершенно успокоилась и принялась снова любоваться пейзажем.

А через две минуты мы перевернулись. Авария была ужасной, хотя пострадала в ней только одна машина — наша. Помните тот чемодан, который наши мужчины пристраивали на крыше машины Семёна перед началом путешествия? Там что-то отстегнулось или оторвалось. Чемодан поднялся на крыше автомобиля, как наполненный воздухом парус, и замер на мгновение в таком положении. Затем еще что-то лопнуло, и он воспарил над землёй. Мы шли на скорости миль 70 в час по четырехрядному скоростному шоссе, во втором слева ряду. В этот момент между нами и нашими друзьями была ещё одна машина. Она ловко вильнула в сторону, и чемодан грохнулся прямо к нам под колеса. Машина встала на бок, на два левых колеса. Юра отчаянно закрутил баранку, но никто бы не мог выровнять машину из такого положения.

"Ой!" — успела только сказать я, и мы полетели на обочину, чудом не задев того, кто ехал слева, и покатились кувырком по широкой травяной полосе, разделявшей два противоположных направления хайвэя. Машина перевернулась три раза и встала на колёса. Все произошло за несколько секунд. Интересно, что мой разум продолжал чётко работать, а эмоции всхлипнули и ушли куда-то в глубину. По моим представлениям, почерпнутым исключительно из кинематографа, машина должна была немедленно взорваться. Мою дверь почему-то не заклинило и выскочив, я стала вытаскивать из машины Катю, которая сидела за мной. И тут услышала крик Юры: "А где Надя?!"

Нади в машине не было.

Лишь долю секунды я пыталась осмыслить эту информацию, потому что сразу увидела Надю. Она сидела на травянистом холмике метрах в 50 от нас и причитала по английски: "Oh, my leg, my leg!" До этого говорить дома по-английски она категорически отказывалась.

Моя следующая мысль была: "Слава богу, у неё сломана нога!" Думаю, что ни одна мать так не радовалась сломанной ноге у своей дочки, как я в тот момент. Такой и осталась эта сцена в моей памяти — потрясённое лицо Юры, Катя, в слезах, прижимающая к груди обломок какого-то предмета, Надя на холмике вдалеке.

И люди, бегущие к нам со всех сторон.

— Мэм, вам надо лечь, успокойтесь, сейчас прибудет помощь, — уговаривал меня на ходу какой-то молодой парень, но я мчалась к Наде. Не обращая ни на что внимания, я плюхнулась перед ней на колени и принялась ощупывать её ногу. Нога была вовсе не сломана! На коленке красовалась ссадина, и чуть ниже — несколько царапин.

Забегая вперёд, скажу, что домашнее расследование выяснило следующее: Незадолго до аварии озорная Надя втихаря расстегнула свой ремень безопасности. Она потом утверждала, что у неё заболел живот, а разрешения она не спрашивала, потому, что знала, что все равно не разрешат. То есть в момент аварии мы трое были пристегнуты и остались в машине. Надя же вылетела в окошко! Когда машина покатилась, стекла разбились вдребезги, и непристегнутую Надю вынесло из машины. Так она попала на свой холмик. А мы втроём покатились дальше.

Но, разумеется, в тот момент я ни о чем таком не думала. Реальность случившегося начала постепенно доходить до меня. Движение на хайвее полностью остановилось. Откуда ни возьмись, будто только и ждали этого момента, со страшным воем примчались штук десять машин скорой помощи и полиции. От падения чемодан раскрылся и пролетел по дороге еще метров сто, теряя по пути свое содержимое.

А наше туристическое оборудование и разные другие вещи были разбросаны по всей спасительной травянистой лощине. Бутылка вина разбилась и наполнила винными парами салон смятой машины. Один из полицейских подозрительно внюхивался в этот запах, но вскоре разобрался, что к чему. Нас четверых быстро уложили на носилки.

— Не надо меня на носилки, — отбивался Юра, — со мной все в порядке! Как моя жена?

— Лежите смирно, мистер, — у вас шок! — отвечал парамедик, пристегивая его к носилкам.

— У нас нет медицинской страховки! — вторила я.

— И у вас шок, — отвечали мне.

На нас смотрели с жалостью, но не уступали.

***

А что же наши друзья? Они некоторое время продолжали движение вперёд в счастливом неведении, но быстро поняли, что что-то не так. Движение за ними по хайвею полностью прекратилось. А потом завыли сирены. Предчувствуя нехорошее, Семён подал назад и пятился так, пока не достиг места аварии. Когда они подбежали к нам, уже лежащим на носилках, лица у них были безумные.

После беседы с полицейскими им разрешили собрать уцелевшие вещи и поехать вслед за нами в больницу. Наша машина, разумеется, была полностью разбита (здесь это называют totaled). В больнице нас крутили и вертели часа три. Врачи никак не могли поверить, что ни у кого из нас четверых, переживших такую аварию, нет никаких серьёзных повреждений. У нас троих были ссадины от ремней безопасности и несколько порезов на руках от разбитых стёкол, у Нади — умеренно расцарапанная нога, просто промыли и помазали йодом. Просканировав что только можно и вкатив всем по дозе противостолбнячной сыворотки, нас наконец отпустили.

На пороге больницы нас подобрали наши друзья, и мы отправились обратно в Бостон. Ещё одно чудо, как мы — ввосьмером! — и остатки наших вещей поместились в их большую, но не резиновую же машину. Правда, у них тоже стало на один чемодан меньше, и мальчикам пришлось ехать в пространстве за задним сиденьем. Под вечер мы снова были в доме, из которого стартовали утром.

Я уложила девочек спать на той же кровати с балдахином и сидела с ними, пока они не уснули. После этого я выползла в столовую.

Теперь я открою вам первый секрет. Этот секрет — дата. Наш семейный Большой Переворот произошёл 20 августа 1991 года.

Слухи о военном путче в СССР и событиях в Москве стали просачиваться к нам накануне. Но мы за событиями следить не могли, поскольку все время были в дороге, а теперь попали к телевизору.

— Оля, иди скорей сюда, — позвали меня. Я взглянула на экран, по которому бежала красная лента Breaking News. По всем каналам показывали только Москву. В обычной ситуации я бы припала к телевизору и не отходила от него сутки. Но в тот вечер мой эмоциональный резерв был исчерпан полностью, и для переворота в СССР у меня сил не осталось. Уже потом я увидела все — и трясущиеся руки Янаева, и баррикады перед Белым Домом, и танки на улицах Москвы. А тогда я вяло кивнула и отправилась спать к своим девочкам. Ушла и Тамара. А Юра с Семёном остались смотреть до утра. Это ли не доказательство, что мужчины и женщины по-разному переживают одни и те же события.

Теперь пора открыть второй секрет — и это опять дата. 21 августа. Десять лет назад, 21 августа 1981 года мы с Юрой расписались. Этому простому гражданскому акту предшествовала череда необычных событий и, казалось бы, непреодолимых препятствий. В схему "встретились — полюбили, комнату дадут — поженимся" мы определенно не укладывались. Именно это событие мы и хотели отметить за бутылкой хорошего вина у костра с друзьями.

Наутро ребята погрузили нас четверых в свою машину и отвезли обратно домой.

Приключение было закончено.

Жизнь вступала в свои права.

Новорожденная демократия в России делала свои первые шаги. Мы получили от автомобильной страховки две тысячи долларов за старушку Субару и потерянные вещи, и купили другую старую машину. Та же автомобильная страховка оплатили все наши больничные счета.

Потом у нас были другие отпуска и другие юбилеи. Я долго не рассказывала никому подробности этой невероятной истории. Все, конечно знали, что мы были в аварии, но и только. Зато я сама мысленно возвращалась к этим событиям постоянно. Чудеса и совпадения были необычными даже для нашей богатой необычными событиями жизни. Разум никак не хотел смириться с выводами. Ведь мы должны были если не все, то некоторые погибнуть в этой аварии, или хотя бы переломать себе шеи, руки и ноги. А Надя, по которой просто прокатилась машина, оставив в назидание расцарапанную ногу? Приходилось признать, что единственным выходившим за рамки обычной жизни явлением была моя молитва. Молитва, произнесённая по еврейской традиции неправильно, не так, не там и не тогда, просто по внутреннему импульсу. А потом нам разбили эту бутылку, как разбивают бутылку о борт нового корабля, желая долгого и счастливого плавания. Нас поздравили с вновь начинающейся жизнью. При этом исторический переворот в СССР для нашей семьи стал вехой, отделяющей Тот День от всех других дней нашей жизни.

Здесь я остановлюсь, чтобы не впадать в мистику. Пусть каждый сам делает выводы, если желает. Я свой вывод сделала, и мне достаточно.

С тех пор прошло четверть века. Дети выросли и идут по жизни своими нелегкими путями. Они теперь самостоятельно переживают свои перевороты. На днях мы будем отмечать два юбилея. У Оли с Юрой — 35 лет тому штампу в советских паспортах. А на нас четверых — 100 лет жизни после Большого Переворота.

И похоже, что ни у детей, ни у нас с Юрой не было защиты сильнее той молитвы.

Ольга Гольдфарб