ЧАСТЬ ПЕРВАЯ «Сорок первое лето двадцатого века»

Глава 1. «Где-то на Смоленщине, утро 11-го июля 1941 года, пятница» 

-Эй, командир! – раздался рядом чей-то громкий, зовущий меня голос. – Иди сюда!
Я обернулся на этот окрик и увидел в нескольких шагах от себя бригадного комиссара Бронштейна Якова Моисеевича, а также стоявших рядом с ним моего командира майора-пограничника Иванова Василия Ивановича и какого-то незнакомого мне подполковника-артиллериста, делавших обход позиций намечаемой обороны, проводя спешную рекогносцировку и отдавая последние указания.

-По вашему приказанию прибыл! – сделав пару шагов и приложив правую руку к оплавленному козырьку своей фуражки, очень громко выкрикнул я, вытягиваясь перед ними по стойке «смирно», как  положено по армейскому уставу.

Отрапортовал я действительно очень сильно (хотя, не замечая этого), что даже бригадный комиссар Бронштейн чуть вздрогнул от неожиданности. Он удивленно, сквозь стекла своих очков, посмотрел на меня, бросая строгий и сердитый взгляд.

- Что орешь?! Как фамилия?! – сурово спросил бригадный комиссар и, прищурив свои выпученные глаза, стал внимательно и серьезно вглядываться в мое лицо, а затем поинтересовался: - Контуженный, что ли?!

От пристального взгляда Бронштейна я немного оробел, словно под лупой разглядывал в свои золотые окуляры, а от заданного вопроса  вдруг совсем растерялся. Дело в том, что в те дни я был немного не здоров, скорее всего, у меня тогда было некое психическое расстройство, связанное с первыми неделями войны, порой уже вообще ничего не соображал и не очень хорошо слышал, особенно левым ухом. Вот поэтому я просто не знал, что сказать бригадному комиссару Бронштейну. Заметив полное замешательство, непосредственный начальник Иванов, попытался ответить за меня: - Это лейтенант Круглов из моего…

-Я майор не тебя спрашиваю, - произнес бригадный командир, перебивая его.

Тут очнулся я и тихо промолвил: «Лейтенант Круглов. Вы меня звали?» А сам подумал: «Может меня никто и не звал, может, голос просто померещился?»

-Да, звал! Дело есть, - немного спокойнее заговорил Яков Моисеевич, - во втором батальоне только что комбат погиб, скончался от полученных сегодня ночью тяжелых ран. Так что принимай батальон. - Приказал Бронштейн.- Людей в нем мало осталось, всего полторы сотни, но со сборного пункта еще пришлем, будет подкрепление, да ещё и свежие армии на подходе.

-Товарищ бригадный комиссар, у меня же нет опыта! – неожиданно для самого себя попытался я возразить. В тот момент вдруг представил, как несколько минут назад трагично умер от смертельных ранений бывший командир батальона капитан Петренко, хороший мужик был, я знал его не более недели, но сослуживцы, отзывались очень хорошо. С восхищением рассказывали, про то, как капитан водил в контратаки, в одном из боев первых дней войны, лично уничтожил и покалечил свыше 40 немцев, а теперь сам голову сложил, и тут же в голове пронеслась услышанная от кого-то фраза, что «комбаты долго не живут».  Молодой, крепкий командир-кадровик, на вид не старше 30 лет, жить да жить, поймал сегодня ночью в грудь пару пуль. Перед тем как умереть, несколько часов хрипел, кашлял и плевался кровью, часто стонал, звал кого-то, наверно погибших товарищей, поскольку никто так и не откликнулся. Раненого капитана ребята вынесли под шквалом огня, завернув в шинель, когда других подстреленных парней бросали. И теперь его нет, наверно где-то остались жена, дети, родные, а он навсегда ушел, теперь ему на смену назначили меня, значит, недолго и мне осталось, прикажут в атаку и вперед, за мной батальон, ура. А я пограничник, не пехота, можно сказать другая специализация, никогда в штыковую не ходил. Да и из-за маленькой армейской практики, просто не знал, как бойцов на верную смерть поднимать, вероятно, только как этот капитан, ценой жизни.

-Что-о-о?! Как нет опыта?! – Бронштейн уставился на меня злыми, почти взбешенными глазами и мимика пожилого, морщинистого лица выразила агрессивную гримасу. Он метнул в меня испепеляющий взгляд, затем посмотрел сердито на майора Иванова и после взглянул на подполковника-артиллериста. Иванов Василий Иванович спокойно выдержал пристальный взгляд Бронштейна, а вот незнакомец-подполковник испуганно опустил глаза, видя, как тот разозлился.

Бригадный комиссар снова посмотрел на меня, в его глазах на выкате читалось бешенство и гнев; после короткой паузы он заорал диким голосом, от которого я чуть не упал в обморок, поскольку четко расслышал и не ожидал подобного поворота разговора, что он так в ответ крикнет.

-Нет опыта?! Вот и набирайся!  Понял, Круглов?! Не выполнишь приказа – пристрелю! Задачу своего батальона узнаешь от Иванова!

-Так точно! Разрешите выполнять? – испуганно и взволнованно ответил я.

Бригадный комиссар не ответил, вместе с подполковником-артиллеристом пошли туда, где расположилась и стояла целая батарея противотанковых орудий, возле которой суетилось много красноармейцев-артиллеристов – боевых расчетов этих пушек, одни закапывали орудия, другие уже маскировали готовые огневые позиции, подносили ящики со снарядами.

А мы с майором Ивановым остались вдвоем и до нас еще некоторое время доносились выкрики, точнее, долетали обрывки фраз бригадного комиссара Бронштейна, типа: «Видишь, они тут уже все совсем с ума посходили! Не выполнят, застрелю на хрен!»
Похлопывая деревянную кобуру - приклад, болтавшейся на ремешке через плечо справа на боку, достававшую почти до колена, с наградным «Маузером» внутри. Мы видели, как он из него вчера двух красноармейцев уложил несколькими выстрелами, прямо перед строем, за паникёрство и распространение немецкой пропаганды, они якобы вели среди бойцов антисоветские разговоры. При обыске у них нашли фашистские листовки с призывами сдаваться в плен или прочими лозунгами о борьбе с еврейским комиссарством и большевизмом. Одновременно листовка служила пропуском для трусов и дезертиров, немцы обещали хорошие условия содержания до конца войны, а потом уверяли, что всех отпустят по домам, жить в свободной от коммунистической чумы стране, во главе с Гитлером-освободителем строить светлое будущее и стать частью европейской культуры и цивилизации. Оба красноармейца по слухам не были трусами, первый бой приняли в Прибалтике, их часть дралась не хуже других, да и в плен не сдавались и даже не собирались, коль с оружием в руках были и столько вёрст прошли. Просто идею идти в прорыв всей гурьбой не поддержали, предлагали мелкими группами, нащупать разрывы между немецкими дивизиями и без боя перейти условную линию фронта, проще говоря, найти дырку и как вода через неё просочиться, без шума и пальбы. Несмотря на то, что они были рядовыми красноармейцами, вообще без званий, под их руководством была группа из 15-20 бойцов и младших командиров, а долговязый, небритый парень лет 27-28, видно, что из запасников, стал для них главным. Он уверял, что тонкая типографская бумага листовок идеальна для самокруток, почти как папиросная, но Бронштейн был непреклонен, приказал их разоружить и затем публично пристрелил перед всеми, не вдаваясь в дебаты. Теперь вот и нам угрожал, «Маузер» свой поглаживал, словно предвкушая новые выстрелы.

- Совсем озверел комиссар,- тихо, как змея прошипел майор, затем по - злому ругнулся и смачно сплюнул,- жидовская морда.

Оно и понятно, Бронштейну бывшему начальнику отдела из ГлавПура РККА (Главное Политическое управление Красной Армии)  по сути, жизнь спасли под Минском, взяли с собой, всю дорогу кормили и поили, телами защищали в перестрелках, несколько парней погибло, прикрывая его, большинство сегодня ночью. А он теперь кричит – пристрелю. Вот неблагодарный человек и фамилию мою знал прекрасно, только вышли к своим, мигом поменялся, власть над всеми взял, орал на людей постоянно, оскорблял. Тут и ещё один нюанс был, там под Минском, Василий Иванович заставил Бронштейна обратно гимнастёрочку одеть, хотя немецкие войска были кругом, очень близко и в плен комиссаров не брали, как и лиц еврейской национальности. А то шёл Яков Моисеевич в пиджаке, словно не крупный армейский политработник, а обычный беженец. Хотя его водитель был с оружием и в форме сержанта, он подтвердил личность бригадного комиссара, да и документы и китель свой Бронштейн сохранил и беспрекословно подчинился, надел обратно, имел ордена Красного Знамени, Красной Звезды и медаль «ХХ лет РККА», но не руководил, даже почти не говорил. И пусть он был среди нас самым старшим по званию и по возрасту, окруженцы слушались только майора. А комиссар в основном тише воды, ниже травы, как мышь серенькая, а теперь петухом ходит, всеми командует.

На нас  не добро смотрит, словно хотел быстрее избавиться от случайных свидетелей своего позора, уже этой ночью пытался, в группу прорыва назначил погранотряд и других окруженцев, а мы уцелели, пусть и не все.

- Поздравляю с назначеницем, комбат,- невесело усмехнулся Василий Иванович,- растёшь.

Вот таким образом, я лейтенант-пограничник Круглов Алексей, в девятнадцать лет стал командиром пехотного батальона сводного полка Красной Армии. Это знаменательное в моей жизни событие случилось примерно около одиннадцати часов утра одиннадцатого июля 1941 года.

 

Лишь накануне вечером, мы наконец-то вырвались из вражеского окружения. Такого счастья я не испытывал давно. Повезло, не то слово. Ведь я до сих пор живой, пройдя столько передряг, воюя буквально с первых минут войны, от самой границы! Но только я не знал, и никто тогда не знал, что те передряги были еще цветочками, ягодки ожидали нас всех впереди!

 

 

Еще никто из нас не знал, что вчера началось Смоленское сражение, вошедшее в мировую историю, как самое ожесточенное и кровопролитное противоборство первых недель Великой Отечественной войны. Таких потерь вермахт еще не знал за все два года глобальной войны. А жертвы врага  на Восточном фронте за первые недели, сразу превысили всю прошлую убыль войск и боевой техники. Наши потери, к сожалению, были намного больше, в разы. Такого нападения, вероломной агрессии страна не знала с Киевской Руси, нашествие татаро-монгол и Наполеона и прочие военные конфликты вместе взятые, не шли ни в какое сравнение немецко-фашистскому наступлению на СССР.

 

 

·              ·             ·

- Слушай меня внимательно, комбат,- перед тем как уйти на свой участок обороны, напутствовал майор Иванов, теперь он был начштаба полка РККА (Рабоче-Крестьянской Красной Армии) под командой бригадного комиссара Бронштейна,- главное, не давай немцам близко подойти к окопам, лучше издали лупите  из всех винтовок и пулеметов. Если враг приблизится на полста метров, готовь контратаку. Прав Круглов, опыта у тебя маловато, да и я тебя этому не учил, не думал, что нам погранцам в окопах придется сидеть за сотни верст от границы. Так что придется тебе сразу на практике военную науку постигать, без лишней теории. Пойми, если фашисты близко подберутся, сидящие в окопах лишаются преимущества, поэтому смело поднимай бойцов в рукопашную, они знают, что делать. По команде бросайте гранаты и сразу на врага, с криками, с напором. Если «гансы» драпанут, за ними не бегите, лучше в спины пальните, быстро трофеи соберите и бегом обратно в окопы и снова издали встречайте прицельным огнем. Если надо все по-новой повторите, важно не подпустить их на расстояние броска гранаты, бросайте их первыми и в штыковую. Ничего не бойся, это не сложно. Уяснил комбат?

- Так точно, спасибо Вам, Василий Иванович,- сердечно поблагодарил я своего командира, что бы я без него делал, не знаю. После его инструктажа, стало спокойнее на душе, теперь я точно знал, что от меня требуется и как этого добиться. Не будь майора рядом, наверное, наломал бы дров в своем первом крупном сражении.

На прощанье он крепко пожал мне руку, дал еще парочку дельных советов и отправился на командный пункт к Бронштейну.

 

Двести шестьдесят два бойца моего батальона уже начали подготовку оборонительного рубежа немного в стороне, чуть левее основных сил нашего сводного полка Красной Армии, в соответствии с приказом бригадного комиссара Бронштейна. Согласно его приказу, главной задачей второго батальона, находящегося под моим командованием, являлась защита левого фланга нашей линии обороны. То есть красноармейцы моего батальона должны были отбивать все попытки вражеской пехоты обойти, окружить или обхватить слева оборонительные позиции полка. Вот поэтому мои бойцы и сержанты, обливаясь потом, копали окопы, рыли траншеи и ходы сообщения, возводили бруствер, словом, зарывались в землю, предчувствуя жестокую битву.

Справа от второго батальона расположился отдельный истребительный дивизион из трех десятков 45-мм противотанковых орудий и тяжелый танк «КВ-1».

Такой танк я видел впервые, их передали в войска совсем недавно и в очень ограниченном количестве, экипажу здесь предстоял первый бой, прислали на усиление обороны артдивизиона, а теперь, сводного полка РККА.  Беглого взгляда на стальную громаду «Клим Ворошилова - один» было видного, что наши новейшие танки намного мощнее немецких танкеток. Ребята артиллеристы говорили, что видели пятидесяти тонный танк «КВ-2», тот вообще намного больше «КВ-1», гораздо внушительнее. Новые тяжелые танки вселяли оптимизм, подкрепляли уверенность в победе, да и средние танки Т-34 говорили, что серьёзно о себе заявили в первых сражениях с немецкими танковыми армадами.

Жаль всего один тяжелый танк прислали, но всё равно с ним лучше, чем без него.

Думал посмотреть во время боя, как он будет защищать орудия ПТО, его замаскировали рядом с сорокопятками, чтобы останавливать прорвавшиеся танки и пехоту противника. Не видел никогда советских танков в действии, первые недели в основном германское танковое нашествие и масштабное отступление РККА от них, но тут создали крепкий оборонительный рубеж, предстояла первая крупная битва, отсюда лёгкий мандраж и порой страшная тревога. Неизвестно какое количество войск враг против нас пошлёт, вдруг дивизию или корпус, но несмотря на это, настроение было какое-то торжественно-боевое. То что хотели – случилось, мечтали вырваться из кольца окружения и выйти к своим, получите, желали драться плечо к плечу с красноармейцами и ополченцами, на те, пожалуйста.

Многое другое в то утро было для меня в новинку, чувствовал, фашистам здесь крепко достанется. Ощущал сопричастность к большой силе, скопившейся почти на стыке границ России и Беларуси, здесь фашистов мы были просто обязаны остановить, дальше, в пределы РСФСР, к Москве их пускать было нельзя, их чудовищную, варварскую войну, навязанную нам пора прекращать.

Регулярная воинская часть, к которой мы с боем вышли из вражеского окружения, была вооружена до зубов, прибыла сюда накануне, из Подмосковья, имела несколько бронемашин с башенными пушками и пулеметами, их тоже вкопали в землю, усилив в центре оборону полка, превратив в долговременные огневые точки. Но самое главное, это наличие тридцати «сорокопяток», маленькие пушки представляли большую угрозу танкам и бронетранспортерам врага, а также пехоте. Не даром эти замечательные орудия некоторые бойцы ласково называли «Аннушками», удобные, приземистые, обладавшие огромной убойной силой, особенно с близких дистанций, пробивали броню любого немецкого танка начального периода войны, с такими пушками воевать было гораздо легче, тем более имея их целый дивизион под командованием того подполковника-незнакомца и его обученных артиллеристов. В их усиленном отдельном противотанковом артдивизионе служили парни не первого года службы, многие кадровые военные и сверхсрочники, обучавшиеся, проводившие стрельбы, тренировки, повышали навыки, боевые расчеты работали как один механизм, слажено, во взаимодействии. Эта воинская часть была в качестве оперативного резерва Верховного командования, часть повышенной боевой готовности, могла перекрыть шоссе, на время задержать или остановить прорыв вражеской бронетехники и  пехоты, а окруженцы и ополченцы-добровольцы отлично дополняли ударную мощь

На правом фланге нашей обороны окопались бойцы первого и третьего стрелковых батальонов, в резерве находился разведвзвод, саперная часть и немного конницы с обозом. Всего нас собралось и заняло оборону в тот июльский день более полутора тысячи бойцов и командиров Красной Армии.

И пусть нас всего была половина от стандартной численности обычного стрелкового полка РККА (согласно штатному расписанию полк должен иметь не менее 180 человек старшего и среднего комсостава, более 400 младших командиров и около 2500 красноармейцев), но зато какая половина! Почти 200 автоматов и пулемётов, более 1200 винтовок и карабинов, гранаты и бутылки с бензином, чуть позади окопов расположилась миномётная батарея с десятком ротных миномётов 50-мм, поле впереди и саму дорогу обильно заминировал взвод саперов-инженеров.

Я был уверен, что закопавшиеся в землю красноармейцы серьёзно осложнят наступательную задачу противнику, а там глядишь придут обещанные подкрепления, краем уха слышал, что наши танки на подходе, главное здесь задержать немцев, не дать врагам прорваться к Смоленску, до которого по этой дороге было рукой подать, каких-то 60-70 километров. Как нам сказали при выходе из окружения, там под Смоленском прибывают наши войска из глубины страны, разворачиваются новые армии, что успех фашистов временный, связанный только с коварным нападением, скоро они получат по полной. Такие сведения среди нас распространяли ополченцы, которые пришли колонной со стороны Смоленска, они единственные, кто двигался на запад, все остальные бежали без оглядки строго на восток, от шума приближавшейся канонады. Мужчины разных лет  в штатском (рабочие заводов и предприятий, с винтовками и гранатами, все добровольцы), мальчишки и даже девчонки с медицинскими сумками и мелкокалиберными винтовками на плечах пришли к нам на помощь. Всего человек 100-120, без лишних слов вставали в окопы или рыли свои, готовые  разделить участь  битвы вместе с воинами, на равных, не забывая делиться свежей информацией из советского тыла, согревая сердца одичавших и измученных окруженцев, с радостью помогавшим вновь прибывшим обосноваться на новом месте, в преддверии первого и возможно последнего боя. Война пришла на русскую землю, скоро докатится до колхозных полей Смоленщины, ещё месяц назад таких событий даже в бреду не ожидали.  Подмога всегда приятна, может когда-нибудь и смена придёт, в тыл пошлют на переформировку, ведь три недели без выходных, с первых минут войны, без сна и покоя, под ежеминутной угрозой убийства, хотелось немного поспать, отдохнуть и обратно в поход. Утром артиллеристы рассказали, что во всех городах и сёлах военкоматы переполнены, идет круглосуточная запись добровольцев, от желающих нет отбоя, вся огромная и великая страна встала на отпор врагу, ополченцы тоже подтверждали, прежде всего, своим присутствием.

От этих новостей, я был счастлив также как и от долгожданной встречи с регулярной Красной Армией, выстраданной долгими походами по лесам и болотам от самой западной границы, омраченными смертями и ранениями многих товарищей, голодом, унижениями и лишениями, попавших в кольцо германского окружения. И, наконец, воссоединение с нашими войсками произошло, что придало дополнительных сил, подняло боевой дух и настроение, прогнало прежние тяжелые мысли и уныние. То о чем долго мечтали, наконец-то сбылось, причем даже лучше, чем представлялось. Теперь мы имеем возможность драться в открытом бою, а не в «котлах» и «огненных мешках», в которых нахлебались своей крови через край, наголодались и настрадались до предела, озлобились. Настала пора дать в морду зарвавшимся захватчикам, по крайней мере, всё необходимое для достойного отпора врагу у нас было, осталось их только дождаться и как следует встретить.… Надоело бегать и прятаться как трусливые зайчики, вон всю Беларусь проскакали, отдали фашистам столько земли, с родными городами и деревнями, лесами и лугами, озёрами и реками, а главное и самое страшное, что вместе с нашими согражданами, их было жаль больше всего, не смогли защитить, хотя и были обязаны. На то и армию народ содержит, чтоб охранял, а мы пока только отступали, а кое-где в панике бежали под немецким натиском. Всё, надоело бегать, дальше не куда, началась российская территория, приказано стоять насмерть,  не пропустить врага вперед,  храбро держаться до прихода наших главных сил. А коль кому доведется голову сложить, так некуда деваться, теперь кругом война, от судьбы не уйти. Важно успеть напоследок, прихватить с собой в мир иной, как можно больше вражеских солдат и офицеров, продать подороже свою драгоценную жизнь, а если повезет, то и уцелеть в бою и пережить всю битву до полной победы. Сомнений не было, что Советский Союз выиграет в конечном итоге войну с Фашистской Германией и их союзниками, наши люди были так воспитаны, верили, что скоро дойдем до Берлина. С такой верой, возможно и умирать не страшно, но каждый хотел спастись от немецкой пули или осколка, инстинкт самосохранения заставлял надеяться на лучшую долю, чем близкую погибель, дурные мысли старались отгонять как можно дальше, но и о чём-то уж слишком хорошем, думать не получалось. Хотя утро 11 июля выдалось лично для меня радостное, к тому же досыта накормили, угостили махорочкой, обнадежили хорошими новостями, настороженная тревога закралась в душу, жить дальше очень хотелось, а тут бой скоро. Если сбежишь, то трусом и дезертиром объявят и расстреляют, а мне только через месяц двадцать стукнет, и война с фашистами никого не щадила, уже столько смертей видел, а калечила как, не передать, такое можно понять, если только на себе испытать, всё остальное демагогия. Порой думаешь, уж лучше сразу на небеса, чем по земле без ног ползать, в тоже время не стоило забывать, что жизнь у человека одна, по сути, бесценна.

То, что нас ожидало тяжелейшее испытание в жизни, никто не сомневался, ведь если немецкая армада двинет по этой дороге, то мимо нас им никак не пройти. Полк наглухо перекрыл грунтовку…

…Все люди разные, поэтому каждый по-своему ждал предстоявшего боя, продолжая готовить оборону и настраиваться на схватку с сильным противником, значительная часть бойцов немцев и в глаза ещё не видела, другие уже успели от них натерпеться, поэтому больше их опасались и ненавидели, жаждали мести. В возводимых траншеях разговаривали, курили, шутили, кто-то даже пел, кажется, ребята и девчата из народного ополчения. Кто-то молча молился или тихо смотрел на дорогу, некоторые умудрялись дремать в отрытом окопчике, а один пожилой, рослый красноармеец с усами вслух читал стихи собственного сочинения, с солёнными словечками, в основном про любовь и отношения между мужчиной и женщиной, под дружный хохот молодых парней.

Глядя со стороны, чудилось, словно время не повисло в тревожно-томительном ожидании перед битвой, а вернулось в мирную жизнь. Оказывается, я так отвык от смеха и шуток, песен и прибауток, а ведь война началась совсем недавно, и кончаться в ближайшие дни не собиралась. Еле уловимый привкус нервозности все-таки летал над нами, теми, кто уже нюхал пороху, а вот новобранцам и необстрелянным красноармейцам, судя по их юмору, вроде все ни почём, море по колено, война не война, а так весёлая прогулка за город. Конечно, задорный настрой лучше, чем страх, но «бывалые» не шутили, больше о чём-то думали, каждый о своём, почти не разговаривая друг с другом. Может, и вспоминали прошлое или представляли будущее, но в них я был уверен, все-таки кадровые военные, такие не должны были дрогнуть в бою, за плечами большинства годы службы, некоторые ветераны прошлых войн. И то, что именно они выбрались живыми из окружения, говорило о многом. По очень примерной статистике, поскольку точные цифры не известны (всех не посчитаешь), из разбитых возле границ армий, дивизий, корпусов, рот, взводов и прочих подразделений Красной Армии, потерпевших полное фиаско и разгром в приграничных сражениях, к своим через фронт пробился каждый десятый или сотый из уцелевших, проще говоря, единицы, остальные как мухи гибли в котлах или попадали в плен.

 

Одного взгляда на мой батальон с поредевшими ротами было достаточно, чтоб понять, что общая трагедия катастрофического начала Великой Отечественной войны не сломила волю красноармейцев и сержантов к ожесточенному и упорному сопротивлению. Они лягут костьми, но не побегут, не сдадутся на милость врагу, это было видно по их лицам, можно у каждого, как говорится, прочитать на лбу, что с данного рубежа обороны никто без приказа не отойдет. Было в них нечто обреченного покорства военной судьбе, куда кривая выведет, как кому повезет, наверно имелись среди нас такие, которые изначально считали бой на картофельном поле возле смоленской деревушки последним, лично я верил, что доживу до великого дня нашей победы, иначе жизнь потеряла бы смысл.

Немецкого наступления здесь никто не хотел, но, скорее всего оно было неизбежно и вполне вероятно, что именно сегодня, в самые ближайшие часы.

Появление немецких войск и танков после полудня стали ожидать с минуты на минуту, поскольку в небе над нами все чаще и чаще кружил вражеский самолет-разведчик, а также летали истребители и бомбардировщики противника. Эти фашистские летающие машины обстреливали и бомбили дорогу, проходящую между населенным пунктом N и тем картофельным полем, на котором занимал оборону наш сводный полк РККА (Рабоче-Крестьянская Красная Армия). По этой уходящей на восток (к Смоленску) дороге все реже и реже двигались колонны, вернее толпы мирных жителей, проезжали обозы с беженцами, которые торопились покинуть места боевых действий и попытаться спастись от бежавшей за ними войны. По дороге, вместе со стариками, женщинами и детьми, уходили на восток, точнее, пытались отойти командиры и бойцы из разрозненных отступающих частей советских войск. Но контрольно-пропускной пункт (КПП), организованный бригадным комиссаром Бронштейном возле деревни N, немедленно задерживал военнослужащих РККА и тут же пополнял ими ряды нашего сводного полка. От влившихся в наш полк красноармейцев доносились тревожные слухи о том, что уже очень близко, всего в десяти километрах отсюда, в нашу сторону по этой дороге мчалось большое количество танков и двигались огромные полчища фашистов, многокилометровые колонны сухопутных сил. 

- Их много, сотни танков!  Такая силища! Сейчас сами увидите! Эх, помирать-то рановато, а придётся!!! Не окопы, а могилы себе роем!!!

Пессимистов пресекали, а осадок оставался внутри.

От этих сообщений прибывших в наш полк бойцов и командиров из разрозненных отступающих частей Красной Армии, честно признаться, было неспокойно на душе, а если еще более правильно выразиться, то можно сказать, что у многих в тот день кровь застыла в жилах перед ожиданием схватки с многочисленным противником.

А пока немцев не было, только вражеская авиация иногда подвергала бомбардировке дорогу, поле и населенный пункт. От бомбежки возник пожар в деревне, сразу несколько домов и деревянных построек запылали, сначала повалил сизый дым, потом чёрный, в жару хорошо разгорелось, с треском и копотью в голубое небо. На дороге, возле нескольких глубоких воронок, лежали трупы мирных граждан, военных, догорал подбитый грузовик, валялись щепки, оставшиеся от телег.

Палящее солнце обжигало своими лучами измученных красноармейцев, которые, махая саперными лопатками и копая землю, продолжали приготовления к скорой и неминуемой встрече с врагами. 

Тем временем, пока бойцы и несколько сержантов моего батальона зарывались поглубже в землю, отдав им распоряжения и обозначив окончательные контуры обороны,  я позволил себе немного отдохнуть и укрыться от жарких солнечных лучей раскаленного, душного и знойного июльского дня. Я ненадолго присел в тени одиноко стоявшей березы и спиной прижался к ее стволу, сказывалось напряжение последних недель. Казалось, что ноги уже не держат, частые головокружения буквально выбивали землю из под меня. Вероятно остаточные явления после контузии, полученной в первые часы, начавшейся три недели назад страшной войны ещё имели место. Жуткие головные боли, и приступы недомогания преследовали меня регулярно, я даже стал привыкать к ним. Снял с ремня флягу, открыл ее, хотел, было сделать несколько глотков, но она оказалась пуста.

«Эх, какая досада!» – печально подумал я, ведь в горле моем пересохло и жажда начала мучить меня.

Метрах в десяти-пятнадцати от березки, возле которой я уселся, была по левому краю огромного картофельного поля небольшая березовая роща, где по моему приказу расположились две пулеметные точки. К моему счастью, в рощу мимо меня проходили два вторых номера пулеметных расчетов, которые несли в руках сразу несколько коробок с пулеметными лентами для своих «максимов» и целое ведро воды.

-Ребята, дайте воды попить, - окликнул я красноармейцев.

-Пожалуйста, товарищ комбат, - сказали бойцы.

Наполнив свою флягу и напившись вдоволь студеной воды, я сердечно поблагодарил двух солдат и сказал им: «Когда попрут немцы, сразу себя не обнаруживайте, а лучше, выждав момент, ударьте по ним во фланг, да так, чтобы покрошить как можно больше гадов. Ясно?»

-Так точно, ясно, товарищ комбат, - ответили мне пулеметчики, и пошли в свои укрытия.

Я сам не знал, зачем это сказал, просто я, наверное, устал от тяжелых дум и молчания. Как часто это на войне случалось, что порой, бывало, только перекинешься парой слов с кем-то, как через мгновение твоего собеседника не стало. Не забуду, как на одном привале парень с Урала, наш пограничник, Женька Баженов, травил байки у костра, рядом рванул снаряд, все в рассыпную, а он так и остался сидеть с дымившимся в руках котелком, только полголовы осколком снесло и кровища хлынула. Ещё двоих тогда ранило, меня к счастью пронесло, а был рядом, слегка опять оглушило, а так ничего. За последние дни я так вымотался, что уже ничего не соображал и не понимал, а просто выживал среди кошмара. В те самые тревожные и трудные дни конца июня-начала июля физические и духовные силы покидали меня, точнее я, как и многие, был на пределе человеческих сил, даже молодой организм начал давать сбой.

Сидя в тени березы и облокотившись на нее, я уже невольно закрывал слипающиеся от усталости глаза и почти моментально погружался в дремоту. Я не помню, сколько суток я не спал, только помню, как шел и воевал, как шагали от самой границы, как прорывались из окружения. Чтобы отогнать эти тяжелые воспоминания своего недавнего прошлого, я силой воли заставлял себя открыть глаза. Глядел на бойцов своего батальона, передо мной мелькали усталые лица и потные спины солдат, рывших землю. Они копали землю, не обращая на меня никакого внимания, каждый думал и беспокоился о себе, каждый готовил свой личный рубеж обороны.

Мои веки снова слипались и тогда перед глазами в моем сознании снова мелькали видения, и образы пережитых недавно самых жутких дней начала войны, они становились отчетливее, словно заново их  проживал.

Нечеловеческими усилиями я вновь открывал глаза и опять всматривался в лица красноармейцев своего батальона. Я видел лица, которые были мне совершенно незнакомы. Я не знал даже фамилий и имен этих людей, но в то же время, в те печальные летние деньки и ночи, которые для многих бойцов и командиров Красной Армии слились в один бесконечный бой, одним словом, у большинства на фронте лица и судьбы были очень и очень похожи. Почерневшие от солнца, пороха и пыли, исхудавшие и небритые лица наших военных выражали мужество и решимость к самопожертвованию ради ратного подвига. Но в глазах, в почерневших от усталости и человеческого горя глазах, читалась у многих какая-то трагическая обреченность, а также невозможность понимания всего происходившего вокруг, у большинства в воспаленных глазах просматривалось почти полное безумие и даже страх. Действительно, у бойцов и командиров Красной Армии на фронте, в самом начале войны, порой ум заходил за разум от всего увиденного и пережитого. Ведь многие люди, оказавшиеся в такой жестокой для жизни ситуации, каковой явилась  смертельно опасная война, честно пытались задержать германский вермахт, гибли не жалея себя, дрались до последнего вздоха. С тех самых первых ее минут, когда враги вероломно перешли государственную границу, Красная Армия оказалась вовлеченной в смертельную битву с сильнейшим и превосходившим по многим показателям и во многих отношениях противником, всячески пыталась оказать сопротивление стремительно продвигавшейся вглубь нашей страны немецко-фашистской военщине, а остановить их агрессию никак не могли. В самый начальный период боевых действий с вооруженными силами противника многие из нас не только не могли опомниться от полученных серьезных и разрушительных ударов судьбы, но и просто хоть как-нибудь осмыслить, понять суть происходивших с нами событий военного времени. Например, почему, несмотря на мужество и отвагу проявленные нашими первыми эшелонами войск прикрытия, враг сумел глубоко прорваться вперед и захватить значительную часть нашей территории за столь короткий срок и вообще, где наши танки, самолёты, почему к пограничникам не пришла подмога и война не перенеслась на землю врага и таких вопросов до бесконечности. В долгом пути отступления нам попадалась на глаза только разбитая или брошенная советская техника, превращенная в хлам, а так чтобы видеть танки в бою не доводилось, не говоря уже про самолёты. Зато на немецкие, крестатые боевые машины насмотрелись и на земле и в небе. У страха глаза велики, хаос и паника привели к массовому исходу войск с недавно занятой земли, ещё не до конца превращенных в полноценную советскую территорию, воевать там было сложно по многим причинам. Два года назад часть восточной Польши, стали Западными Беларусью и Украиной, часть населения бывшей панской страны, особенно среди буржуев, помещиков и националистов была настроена враждебно. Причем не открыто, как в послереволюционные годы и на протяжении 20-летия с окончания Первой Мировой войны, когда Польша из провинциального уезда Российской Империи откололась и стала независимым государством и затем долгие годы враждовавшей с Советской Россией и Белоруссией, ведя против нас подлую подрывную деятельность, в результате которой борьба носила затяжной и жестокий характер, с обеих сторон совершались военные преступления.  Поэтому значительная часть красноармейцев устремились за так называемую линию Сталина, условно проходившей вдоль старой польской границы 1939 года, до освободительного похода против белополяков. Кстати тогда многие бывшие польские жители встретили РККА радушно, их армия против нас почти не воевала. Гитлеровская Германия и Сталинский СССР легко разделили польское государство на две части и создали между собой непосредственную границу. А линия Сталина проходила за сотни вёрст на восток и считалась нашей территорией, там считали, для нас будет спасение, там германец уж точно надолго застрянет. К сожалению, когда погранотряд добрался до туда, от мощного фронта остались «одни рожки да ножки» и толпы разрозненных красноармейцев, напоминавших скорее анархистов, чем регулярное войско, каждый двигался куда и как хотел, некоторые вообще бросали оружие и сдавались. Вермахт наступал стремительно и с размахом, в нескольких местах прорвал укрепрайоны на старой границе, и пришлось снова топать по лесам и полям, через реки и болота, под угрозой полного окружения и истребления в местах концентрации или передислокации крупных группировок войск противника.

            Теперь ситуация сложилась иначе, мы заняли оборону перед врагом и на русской земле, за каждый клочок нужно сражаться, отступать дальше не куда, здесь держать врага и ждать резервов Западного фронта…

Чтоб компенсировать скудное наличие противотанковых гранат, бойцы крутили связки из обычных гранат, соединяли их шнурами или бечевкой от трёх до пяти РГД-ЗЗ, готовили зажигательные бутылки и спички. Немного неудобные бутылки оказались, выполненные кустарным образом на одном ликероводочном предприятии Смоленска, прежде чем бросить, нужно было запалить фитиль, поэтому бойцы делились друг с другом спичками и «черкалями», клали их в нагрудные карманы гимнастерок, чтоб в бою были под рукой. В других  бутылках, были засунуты тряпочки, пропитанные керосином или бензином, они были снаружи и внутри бутылки, перед метанием их тоже следовало поджигать…

Против вражеской авиации «Люфтваффе» нам защититься было не чем, кроме окопов и ручных пулемётов и винтовок, гранату не докинешь при всём огромном желании. Сколько не палили в небо, сбить самолёт не получалось, а они продолжали бомбить. Горизонтальные бомбовозы «Хенкель» плыли на высоте, а пикировщики «Юнкерс-Штука» после первых залпов, низко не опускались, противно воя сиренами на верху, больше нагоняя страху.

-Эх, щас бы пару зениток, а нату,- сокрушался вслух усатый солдат рядом.

Было страшно на самом деле, только дураки не боятся. Ведь, сколько до войны бравых песен пели и трубили на каждом шагу, мол, пусть только сунуться фашисты проклятые, так дадим, что костей не соберут.  И все случилось с точностью наоборот. Еще месяца не прошло, а фашисты до границ Смоленщины добрались! Отсюда до Москвы по прямой всего 500-550 километров.  Всего полтыщи вёрст и стены Кремля можно рукой потрогать, до сердца России на скоростной машине можно за пол дня добраться или на поезде ещё быстрее. Вон куда «фрицы» пришли, теперь их так многие стали называть, поскольку не все немцы были фашистами. Мы надеялись, что трудовой народ Германии восстанет против Гитлера, ведь существовала же, пусть и недолго Баварская Советская Республика, имелись немецкие коммунисты и антифашисты, но нацисты давно подавили оппозицию и какое-либо сопротивление внутри страны, затем внутри Европы, теперь хотели разгромить и захватить советскую империю, потом весь мир.

Если думать глобально, то наш полк можно представить как один из заслонов на пути фашистов к осуществлению агрессии планетарного масштаба и обычное русское поле может стать ареной, на которой развернётся битва не только за Русь-матушку, а ещё и за будущее всего человечества. Подобные размышления придавали уверенности в праведности нашей войны, не мы первые на них напали, они вероломно вторглись, нарушив все прежние договоры и договорённости на высшем уровне, остаётся только обороняться на каждом шагу и сражаться за каждый рубеж, сдерживая немецкое наступление на Смоленск до подхода главных сил. Такими ожесточёнными боями можно изматывать и сковывать противника повсеместно, а затем, накопив силы перейти в решительное контрнаступление и прогнать фашистов со своей земли и добить гадов в их зверином логове. Беспощадно, также как они нас громили и крушили в первые дни Великой Отечественной войны, заставляя порой драпать на Восток со всех ног, из последних сил. Ну, бегству пришёл конец, сейчас дадим фрицам прикурить, пусть только сунутся сволочи, многих положим, и даст Бог сами, не умрём. Замаскированный и укрепленный противотанковый артдивизион, миномётчики, экипажи боевых машин - ДОТов и зарытая пехота уже были полностью готовы к отражению вражеских атак. Все были взвинчены до предела, главное не перегореть в томительном и тревожном ожидании, надо перебороть страхи и настраиваться на бой с холодной головой. Теперь более 370 пар глаз моего батальона обращены на мою скромную до этого персону, струхнуть не имел права, зелённая фуражка чекиста-пограничника обязывала ко многому, также как и звёзды политрука на рукавах. В бою должен быть героем, таким же, как бывший комбат Петренко, лишь бы не сгинуть в самом начале войны, пожить хотелось неописуемо.  Помню, как сидел целый день под дождём, промокшее до нитки потрепанное обмундирование прилипло к телу. Вода с небес была тёплой, душ приятным,  да и форма стиралась, освежалась от пыли и пота, только пятна крови и следы пороховых газов так не отмыть. Раздеваться нельзя было, сидели в канаве и ждали темноты, чтобы открытую местность и шоссе пересечь, днём по нему часто проезжали немецкие войска, сидели тихо до самой ночи, потому и проскочили без боя, на одном рывке. Тот дождь наполнил меня необычной энергией, впервые тогда ощутил, что поживу ещё какое-то время, неизвестно сколько, но ничего плохого в ближайшие дни не случится, несмотря, ни на что. Откуда взялась такая уверенность необъяснимо, но с таким настроением было легче выбираться из передряг и опасных скитаний вражеского окружения.  Как сейчас мне не хватало того дождя, слишком было жарко и душно и нервишки натянуты словно тугие струны, успокоится сложно, в голове целый рой разных мыслей, но, представив капли дождя на себе сначала провалился в черную пустоту, затем сладко задремал под берёзкой…

·          ·          ·

Мои глаза снова закрылись и тут же, почти мгновенно на меня нахлынула волна воспоминаний недавно прожитых моментов жизни. Тогда я, молодой парень, сразу же после окончания Московской Высшей школы НКВД СССР был направлен в звании лейтенанта погранвойск в Белорусский пограничный округ (Западный Особый Военный Округ) на пограничную заставу №13, находившуюся недалеко от города Брест-Литовска в Западной Белоруссии. Школу я закончил за полтора года вместо трёх положенных, по ускоренной программе, стране срочно были нужны молодые командиры с политическим уклоном, решили, что доучимся на практике. Кто же знал, что на такой суровой и крайне опасной службе придется не учиться, а выживать под шквалом огня и градом настоящих осколков бомб, снарядов и мин. А тогда не терпелось  оказаться на границе, в бинокли разглядывать настоящих фашистов, поделивших с нами Польское государство 2 года назад, проложив новые пограничные рубежи между Третьим Рейхом и Советским Союзом. В мае возле стен Кремля и Мавзолея на Красной площади перед выпускниками выступал товарищ Сталин, он особо подчеркивал важность западного направления, не исключал войну с фашизмом, поэтому все рвались в ту сторону. С другой стороны, на восточной границе, Отчизне угрожали японцы, но я был сильно обрадован местом службы и от столицы близко, где я родился в 21 году 20 века и вырос и куда на поезде максимум двое суток в пути, можно друг к другу в гости ездить, если разрешат.

Только благодаря двоюродному брату отца мне удалось по блату попасть в школу пограничных командиров, минуя трёхгодичную службу. Дядя занимал высокий пост в органах НКВД-НКГБ СССР, поэтому попал по личному его приказу, зачислили сразу после обычной средней школы и вот учёба в Высшей школе позади, пролетели быстро 15 месяцев, появилось много новых друзей и знакомых, курсантские казармы и часто выходные дома, с мамиными обедами. А теперь вот новая, самостоятельная и интересная жизнь в самой западной части Советского Союза, на государственной границе, проходившей по бывшей польской территории.  
Отгуляв в Москве свой короткий отпуск, оформив все документы, я попрощался с родными и близкими людьми на Белорусском вокзале и отбыл к месту назначения в комфортабельном полупустом вагоне…

…Уже тринадцатого июня 1941 года, ровно в 13 часов, я стоял в кабинете начальника 13-ой погранзаставы  майора Иванова Василия Ивановича. Чертовщина какая-то, тем более пятница была, но мы комсомольцы, в «бабкины приметы» не верили, просто так всё сложилось, до заставы добрался благополучно, от самого вокзала на попутной машине домчался, даже на день раньше положенного срока.

Я предстал перед Ивановым в новой суконной гимнастерке, с двумя красными кубиками в зеленых петлицах и с белоснежным подворотничком, пришитом утром в поезде, побрился, хотя сбривать было особо нечего, освежился одеколоном, который подарила мне сестра, аромат изумительный. На коротко стриженной голове у меня была новая командирская фуражка с зеленым верхом, красной звездочкой на синем околыше и с черным лакированным козырьком. На совсем новом кожаном ремне висела кобура с ТТ, а через плечо – кожаный ремешок портупеи. Моя прямоугольная пряжка командирского ремня сияла натертой до золотистого блеска звездочкой. Широкие брюки-галифе синего цвета с красной ниточкой - окантовочкой и начищенные почти до зеркального блеска хромовые сапоги, в общем, все это говорило о том, что владелец обмундирования только совсем недавно надел новую форму лейтенанта-пограничника и был в полном восторге от своего внешнего вида. В детстве я очень мечтал стать командиром, и вот она сбылась, да так хорошо, как и представить не мог. В начале сороковых годов красные командиры были в почете и в уважении, можно сказать, привилегированная категория граждан, с довольствием и жалованием намного выше среднего достатка. После выпуска всем бывшим курсантам, ставшим командирами, из ГУПВ (Главное Управление Пограничных войск) выплатили солидную по тем временам  премию, мне хватило на дорогие подарки родным, на походы в рестораны, в парки отдыха, кино, выставки, музеи, пускали почти везде бесплатно, денег полные карманы, друзья и девчонки смотрели с восхищением. С друганами детства из двора и средней школы, с однокурсниками и девушками кутили сутки напролёт, собирали большие компании, весело проводили время, разумеется, форму не снимал. Даже ещё одну заказал, более лучшего покроя и оплатил в ателье запасную форму по своей фигуре из качественного материала. Жаль до отъезда портные не успели парадный китель сделать. Родители обещали, потом посылкой прислать или самим привезти, если получится или может, меня в командировку пошлют, сам заберу. Поэтому обмундирование берёг, буквально пылинки сдувал, таким чистюлей стал, как говорится, всё с иголочки.

Начальник 13-ой заставы майор Иванов, внимательно разглядывая меня с ног до головы, все это, конечно, понял и в его пристальном и изучающем взгляде виделся явный интерес к моей персоне. После недолгого осмотра моей внешности он посмотрел мне прямо в глаза и немного удивленно спросил, с лёгкой иронией:

-Вы, собственно, ко мне по какому вопросу?

Я поставил свой большой фанерный чемодан на пол и торжественно ему доложил:

-Лейтенант Круглов! Прибыл к вам на заставу для прохождения армейской службы!

Я достал из кармана гимнастерки бумагу, в которой ясно и понятно, черным по белому, было написано и указано, кто я такой и почему я здесь. Вынув этот листок бумаги, я гордо протянул его майору.

Тот взял, равнодушно развернул и, быстро пробежав глазами, прочитал документ, а затем весело произнес:

-А, выпускник школы НКВД! Очень рад! Добро пожаловать к нам! Меня уже предупредили по поводу тебя. Из самой Москвы несколько дней назад звонили, сказали жди нового зама! Завтра  ждал!

Он вернул мне бумагу и очень крепко пожал руку.

-Садись. Чай будешь?

Я кивнул головой и облегченно улыбнулся, продолжая при этом взглядом изучать стоявшего передо мной человека – моего нового командира. Он высунулся во двор, кому-то крикнул самовар поставить и принести нам кипятку.

Василию Ивановичу на вид было около сорока лет. Это был рослый мужчина крепкого телосложения, с бритой наголо головой и с густыми черными бровями, со сломанным носом и массивным, почти квадратным подбородком, с выпуклыми скулами, пухлыми губами и с большим, глубоким шрамом на правой щеке. В его петлицах зеленого цвета горели по две малиновые шпалы, а на широкой богатырской груди гордо и ярко сверкал орден Боевого Красного Знамени. Заметив явное мое любопытство по поводу своей боевой награды, он не без гордости спросил:

-Нравится?

-Ага! То есть, так точно, товарищ майор! – очень восхищенно, почти с восторгом ответил я, поскольку очень долго, с самого детства мечтал совершить какой-нибудь выдающийся подвиг и стать обладателем любого ордена или на худой конец хотя бы медали.

Надев военную форму, я думал постоянно об этом, потому что на груди моей новенькой гимнастерки в тот момент кроме комсомольского значка и пуговиц больше ничего и не было.

-Товарищ майор, скажите, а этот орден вы здесь заслужили? – поинтересовался я.

В глазах майора Иванова вдруг промелькнула горькая усмешка типа: «Эх ты, мальчишка», но затем его суровые брови нахмурились, и лицо стало совсем серьезным.

-Ты про Ханхил-Гол в Монголии слышал? Так вот, видишь этот шрам, - он указал рукой на лицо, - этот рубец и этот орден неразрывно связаны между собой! Понимаешь?!  А сюда, на эту заставу, я попал после своего ранения. Но могу тебе уверенно сказать, сообщить по секрету, что и здесь, на границе, можно заработать и получить такой же. Запомни, сейчас тут обстановка не спокойная, можно сказать, почти напряженная. Понял?!

-Так точно! – вдруг обрадовано выкрикнул я, очень желая, чтобы во время моей службы на нашем участке границы обязательно произошло бы побольше всяческих там приключений, чтобы задержать какого-нибудь лазутчика или поймать вражеского шпиона и получить за это настоящий боевой орден или хотя бы, на крайний случай, любую медальку. Я был тогда просто переполнен наивными и романтическими мечтами о совершении подвига.

Но после первой встречи и разговора с майором Ивановым как назло потекли самые обыкновенные пограничные будни по круглосуточной охране государственной границы СССР. Участок западного рубежа нашей страны, защищавшийся пограничниками 13-ой погранзаставы в количестве 64 человек, был южнее города Бреста и был протяженностью более 7 км по берегу реки Западный Буг.

Я день за днем постепенно втягивался в работу заместителя начальника погранотряда по политической части, во всем старался помочь майору, брался за любую работу и поручения, и буквально глядя в рот Иванову, запоминал почти каждое слово опытного командира, учился у него всему, он стал мне хорошим наставником. «Эх, как же хорошо здесь в Западной Белоруссии. И с командиром мне повезло, и застава вполне подходящая, и пограничники относились ко мне с уважением, я один со всей заставы был из Москвы. Если так все пойдет и дальше, то армейские будни могут пролететь незаметно и служба на границе подойдет к концу, а далее мое воображение и фантазия рисовали радужные перспективы будущего, думал потом в военную академию поступать, чтоб затем полковником или даже генералом стать». Примерно так я мечтал незадолго до начала войны.

Но откуда мне было тогда знать, что всем этим мечтам не суждено было сбыться и воплотиться в реальность. Откуда и от кого я мог бы узнать точно, что скоро начнется Великая Отечественная война, которая сама по себе представляла лишь только важную составляющую часть всемирного и всеобщего человеческого безумия и жестокости – Второй Мировой войны, которая стала самым крупным вооруженным конфликтом в истории человечества. И кроме этого, откуда мне было известно, что скоро начнется моя личная война, которая сделала вместо мечтательного молодого человека настоящего мужчину – воина-участника настоящих боевых действий и жестокой войны, которая разом и навсегда изменила все мои жизненные планы и цели. Мне, как и многим людям, было очень сложно разобраться в тех предвоенных днях, в тех июньских теплых деньках уходившей навсегда в прошлое мирной жизни. С одной стороны, мы верили, что войны не будет, а если все-таки она начнется, то будет намного позже. С другой стороны, здесь, на границе, начиная с середины июня 1941 года, четко и конкретно повисло в воздухе незнакомое для многих слово «война», вокруг нас постоянно начали раздаваться многочисленные слухи о скором нападении фашистов. Многие местные жители приграничных районов закупали самые необходимые товары, такие как соль и спички, либо покидали свои дома и отправлялись подальше от границы. Почти каждый день наши пограничники ловили нарушителей госграницы, в основном евреев из Польши, бежавших от фашизма на нашу территорию; именно они уверяли нас, что скоро начнется.

Все было странно и запутанно, недаром говорят, что самое таинственное в Войне – это ее начало.

Помню, как утром 16-го июня майор Иванов, замученный вопросами пограничников нашего отряда, которые постоянно его спрашивали: «Товарищ майор, а правда война с немцами будет?» «А скоро война?», заставил меня как заместителя по политической части провести политзанятия с нашими бойцами и всунул мне в руки газету «Правда», в которой было опубликовано сообщение ТАСС от 14 июня 1941 года. Собрав пограничников нашей заставы за исключением тех, кто был на боевом дежурстве, я перед всеми зачитал вслух это сообщение, основным смыслом которого являлось, что слухи о войне с Германией – это ложь и что советско-германский договор о дружбе и о ненападении будет соблюдаться, как и прежде, даже ещё лучше.

После меня речь держал командир нашего погранотряда Иванов, который сделал короткий доклад о мировой обстановке и о некоторой напряженности на границе. А в заключение своего выступления он уверенно заявил, что война с немцами сейчас невозможна и что они просто не посмеют на нас напасть, вести битву на два фронта могли только безумцы. Но если враги нарушат договор и начнут войну с нами, то мы их быстро разгромим, Красная Армия всех сильней и в том же духе.

- Сначала им Англию надо разгромить и только потом к нам. Никому ещё не получалось выиграть войну на два фронта. Время на нашей стороне. Хочешь мира готовься к войне. Это мудрая пословица. Вот и продолжим готовиться. Пока война не началась, следует обучаться военному ремеслу. Будем постигать вершины боевой подготовки, перевооружаться новейшими образцами оружия, прежде всего автоматическим. Вот нам недавно прислали на заставу новые автоматы ППД-40. Их необходимо освоить каждому пограничнику. Жаль, что мало прислали, всего пять, но позже обещали еще, а пока и на том спасибо. Чтоб каждый знал автомат на зубок, мог собрать, разобрать и почистить закрытыми глазами, в субботу проведем соревнование. Победители получат увольнение в город. За автоматами будущее, запомните мои слова. Продолжим исправно нести погранслужбу, во много раз усилив бдительность, как подобает настоящим чекистам и, не тратя время попусту будем учиться, учиться и ещё раз учиться. Как завещал великий Ленин. Разойдись!!!

В общем, обо всем этом поведал командир, ставя точку многим разговорам и домыслам последних дней накануне катастрофы, в преддверии чёрного дня нашей истории, никому верить в скорую войну не хотелось, так устроены люди, тем более, когда первый месяц лета, тепло, солнечно, птички поют, красота вокруг. Скажи любому, что завтра война начнётся, все равно до последнего верить не будешь…

 

…Вечером того же дня майору позвонил комендант нашего участка госграницы и еще раз серьезно предупредил: «Запомни, Иванов, в случае обстрела со стороны немцев приказано ответного огня не открывать и избегать любых конфликтов. Усек, любых! Если на твоем участке будет что-то не так, сразу звони мне и никакой самодеятельности, а то под суд можно попасть и под трибунал всех подвести. Ни в коем случае не поддавайся на провокации фашистов, даже если стрелять будут! Головой отвечаешь! Меня понял?! В случае чего звони, держи связь только со мной! Конец связи!» во время этого телефонного разговора я присутствовал в кабинете майора и видел, как начальник заставы внимательно слушал, хмуря брови, делая морщину между ними всё глубже, становясь всё серьёзнее.

А после немного взволнованно сказал мне:

-Это полковник Хренов, комендант погранучастка звонил,  предупредил, чтобы были осторожны, бдительны и не отвечали на всевозможные провокации, даже на крупные. Чушь, какая! Они в нас палить будут, а нам приказано не отвечать, молчать! Понимаешь, Круглов?!

-Не совсем, - честно ответил я. И по этому распоряжению вышестоящего руководства и прочих военноначальников Белорусского приграничного округа и Западного Особого Военного Округа служба по охране госграницы, несмотря на часто возникавшие перестрелки и провокационные обстрелы со стороны немецких пограничников и солдат, в последние предвоенные дни осуществлялась, как и прежде. Только за исключением того, что майор Иванов на свой страх и риск усилил наши дозоры, секреты, всю систему охранения вверенных 13-ой погранзаставе рубежей и объектов вдоль берега реки Буг. Наши пограничные посты, патрули, выходившие в наряды, были усилены количественно и огневой мощью. Все остальное на нашей заставе, да, наверное, и на соседних пограничных заслонах, было, как и прежде. Мы свято верили своему военному командованию и руководству и, несмотря на возможность начала войны, просто продолжали нести обычную погранслужбу по круглосуточной охране рубежей нашей Родины. На 13-ой заставе Брестской комендатуры был полный порядок, несмотря на несчастливую нумерацию, никаких происшествий, даже маленьких, всё было расписано по часам и минутам, выполнялось строго и ответственно, время такое было, малейшее разгильдяйство могло покараться жестоко, вплоть до трибунала.
 
 ***

(отрывок из черновика-рукописи)

Смоленщина 11-го июля 1941 года

·          ·         ·

Часть1. Глава 2.

Тяжелый и трагичный след в моей памяти оставило роковое начало войны. Мне навсегда запомнилась воскресная ночь 22-го июня 1941 года, с которой все и началось. Самое страшное и неожиданное для многих произошло, когда ночную мглу постепенно сменял тревожный рассвет.

Около трех часов ночи в небо взметнулись ракеты, это наши недремлющие наряды, дозоры, секреты засигналили о нарушении государственной границы СССР, точнее его воздушного пространства. Вскоре с запада на восток пролетели многочисленные стаи немецких самолетов. Прямо над нами проплывала бесконечным потоком вражеская авиация, нарушая гулом множества моторов предрассветную тишину и спокойствие мирной жизни.

И вдруг, еще до команды «Боевая тревога! Застава в ружье!», большинство красноармейцев-пограничников, разбуженные рокотом авиационных двигателей, тревожно вслушивались в этот странный гул и, вскочив с кроватей, подбегали к окну, показывая руками в небо, будили своих спящих товарищей, которые сквозь сон ворчали по поводу того, что их рано потревожили: «Сегодня же выходной! Ни минуты покоя даже в воскресенье! Чего кричите, тревоги же не было» и так далее.

В тот момент, когда многие отходили от сна, совершенно неожиданно рев немецких самолетов заглушил пронзительный свист падавших прямо на нас авиационных бомб, в то же мгновение где-то совсем близко к этому свисту добавился ужасный вой пикирующих бомбардировщиков.

Разом взметнулись в небо столбы земли, дыма и огня, буквально все вокруг задрожало и затряслось от мощных разрывов большого количества бомб, упавших и взорвавшихся рядом с нами, на нашей заставе.

Лишь немногим из нас удалось выбежать на улицу или спрятаться в укромном месте, что позволило пережить налет вражеской авиации и остаться в живых.

Самые первые, страшнейшие минуты войны запомнились мне поднявшейся паникой среди ребят, принявших на себя основной удар вражеской бомбежки, громкими криками и стонами гибнущих наших товарищей, первыми убитыми и ранеными друзьями, жутким грохотом взрывов и звоном разбитого стекла, дымом и гарью загоревшейся в один миг 13-ой погранзаставы. Вспыхнул пожар и объятая губительным огнем казарма, в которой той ночью находилось большинство пограничников, оказалась для многих горящей братской могилой. Многие парни в первые минуты начавшейся войны навсегда покинули нас, сгорев заживо. Больше половины ребят погибли, даже толком не поняв, что же произошло.

В один миг обрушилось кирпичное здание казармы, в соседних домах со звоном разбитого стекла вылетали оконные рамы.

На том месте, где стояло здание казармы, в небо из глубоких воронок и обугленных руин поднимались языки пламени и копоть черного дыма. В дымящихся развалинах догорали тела погибшей в первые минуты войны большей части нашего гарнизона.

«Ну что же такое творится?! А где же наши самолеты?! Где они?! Почему они позволили немецкой авиации так жестоко подвергнуть бомбардировке нашу погранзаставу?!» Ответ был прост.

Только потом, немного позднее (несколько суток спустя) нам стало известно, что на ближайшем от нашей заставы аэродроме, который был в 30 км вглубь советской территории, вражеские воздушные эскадры на рассвете 22-го июня очень быстро сделали свое дело. Немецкая авиация, пользуясь слабым прикрытием нашей ПВО (зенитки, истребители), смогла совершенно внезапно совершить налет и нанести сокрушительный удар по советским самолетам. Ни один самолет не успел подняться с этого аэродрома, поскольку почти все стояли, покрытые брезентом и без горючего. Наши самолеты и летчики на этом военном аэродроме в Белоруссии не были готовы к войне против немецкого воздушного флота. Поэтому и были уничтожены наши истребители, стоя и сгорая на летном поле, не имея возможности защитить воздушные рубежи нашей Родины и гибнущих под бомбами советских людей, пограничные заставы, военные городки и гарнизоны, склады, шоссейные и железные дороги. Да, не смогли наши доблестные «соколы» разом подняться в воздух и помешать врагу беспощадно бомбить города и села, важные объекты, ВВС противника «Люффтваффе» с первых минут войны стали нагло хозяйничать в советском небе, нанося огромные потери наземным целям в живой силе и технике, разрушениями.

Помня, как, отступая, остатки погрангруппы вышли на летное  поле, которое было усеяно обломками разбитых и сгоревших советских самолетов. Там же в отряд окруженцев влилось несколько уже пеших летчиков, которые со слезами на глазах покидали уничтоженный в пух и прах аэродром истребительной авиации и крылатую технику, которая так и не смогла достойно встретить в своем небе вражеские боевые самолеты.

Из-за бездействия нашей авиации многие впервые ощутили на себе ковровые бомбежки и удары с воздуха из пушек и пулеметов. Для большинства ребят первая авиаатака врага, тут же стала и последней.

Мы, чудом, уцелевшие после бомбардировки, хотели прийти на помощь и попытаться спасти хоть кого-нибудь, попробовать вытащить из горящего здания казармы, но нам помешали враги. Тут же безжалостная бомбежка сменилась ураганным, мощным и беспощадным, артиллеристско-минометным огнем, который был нацелен и обрушен на приграничные районы.  Земля заходила ходуном, затряслась от разрывов.

Разметая все в клочья, по нам залпами долбила дальнобойная и крупнокалиберная артиллерия противника, стирая с лица земли пограничную заставу №13 Брестской комендатуры, уничтожая смертельными осколками лежавших на земле пограничников и разрушая укрытия, в которых они пытались спастись.

В течение 30-40 минут длилась вражеская артподготовка, и после этого губительного обстрела штурмовые войска противника перешли границу и рванулись вперед, не ожидая серьезного сопротивления.

Но на границе и в приграничных районах врагов встретили огнем. Завязалась ожесточенная схватка доблестных воинов-пограничников с превосходящими вооруженными силами противника-агрессора.

До полудня 13-ая застава,  точнее, малочисленные и плохо вооруженные остатки под командованием майора Иванова героически и мужественно защищались, засев в специальном фортификационном сооружении, именуемым блокгаузом, возле которого после нескольких безуспешных атак пехоты противника лежало около сотни убитых и раненых вражеских солдат и офицеров. Немцы, подобрав погибших и раненых, отступили.

И хоть в переводе с немецкого блокгауз означает укрытие из дерева, на 13 заставе его сделали из железо-бетона, предназначенный для круговой стрельбы с двух уровней (2-х этажей, ещё 1 этаж – подвал, уходил на несколько метров под землю).

Фашисты не могли приблизиться, наличие 2 станковых и 2 ручных пулемётов, 5 автоматов, 4 автоматических винтовок и обычных винтовок и карабинов, не позволяли противнику поднять голову, меткие стрелки моментально срезали выскочек или даже тех, кто пытался подползти.

Так мы мстили за своих погибших товарищей-пограничников. Но и нас в ходе битвы с врагом становилось все меньше и меньше. Уже к двенадцати часам осталось всего два десятка пограничников, способных еще сопротивляться, остальные ребята храбро погибли в бою или, получив ранения, выбыли из строя. За время сражения с противником у нас почти подошли к концу патроны и гранаты, и оставалась только неудержимая злость и ненависть к гадам, посмевшим напасть на нашу Родину. Не имея боеприпасов, мы уже просто собирались навеки остаться здесь, но не покинуть свой рубеж, приняв решение сразиться с немцами в рукопашную, и в то же время мы с мольбою и с нетерпением ждали подхода подкрепления, ждали наших войск.

С самого момента нападения мы пытались наладить связь со своим командованием, в частности, с полковником Хреновым – начальником нашего участка госграницы. Но телефонная линия молчала, скорее всего, из-за разрыва проводов во время артобстрела и бомбежки с воздуха.

Даже послали связного-гонца на мотоцикле в погранкомендатуру, располагавшуюся примерно в 25 км от  нашей заставы, почти на самой окраине города Бреста. Майор Иванов приказал ему передать пакет и выяснить по поводу дальнейших действий. Наш делегат связи младший сержант Чичваркин или просто «Чича» как звали его сослуживцы, не возвратился, его мы больше никогда не видели и так и не узнали, что с ним произошло и что делать нам дальше, как быть. Поэтому всю инициативу по руководству нами взял в свои руки майор и, возможно, только это позволило хоть кому-то уцелеть на этой страшной войне, не погибнуть в самом начале боевых действий.

В одну из коротких пауз перед очередной немецкой атакой к нам приполз раненый связной, залитый кровью сержант-пограничник с соседней погранзаставы. Он со слезами на глазах сообщил страшную весть: «Отряд почти погиб! Они, гады, нас танками!»

-Что с капитаном Никулиным?! – не обращая внимание на слезы связного начал тревожно допытываться майор Иванов.

-Погиб. Они всех танками! – захлебываясь слезами, кричал пограничник с 12-ой заставы. – Когда политрук меня к вам послал, на всей заставе всего восемнадцать человек осталось, да и то многие с ранами!

-Связь была?! Я спрашиваю, связь с начальником участка была?! –спрашивал майор у забившегося в истерике сержанта-пограничника. – Я говорю, у вас связь с комендантом, полковником Хреновым, имеется?

-Нет! Нет! Еще ночью пропала! – плакал навзрыд связной. – Товарищи, что же делать?! Немцы там всех до последнего сейчас убивают! Нашим нужно помочь! – громко сквозь рыдания и обливаясь слезами орал раненый сержант, молодой, широкоплечий парнишка из соседней пограничной заставы войск НКВД, с окровавленным лицом, формой, заляпанной своей и чужой кровью…

-Перевяжите его! – холодно приказал майор Иванов, надежда на помощь руководства комендатуры и пограничного отряда рухнула, теперь предстояло действовать самостоятельно ...

Только он успел это сказать и подумать, как опять, с новой силой, по нашей заставе ударили немецкие пушки и минометы.

-Всем в укрытие! Оружие к бою! Занять блокгауз и подвал! – незамедлительно последовали команды нашего командира.

Заглушая слова майора, последовали мощные залпы артобстрела, а также выстрелы из минометов.

Оглушительные разрывы множества фугасных, зажигательно-термитных снарядов, выпущенных по нам тяжелыми артиллерийскими орудиями и свистящий металлический звон лопающихся минометных мин, слились в один жуткий и сплошной грохот, который со страшной силой долбил по барабанным перепонкам.

В смотровые щели и маленькие окошки блокгауза влетал горячий воздух, клубы порохового дыма  вперемешку с запахами гари, облаками пыли и кирпичной крошкой.

Все вокруг тряслось и качалось, на голову с потолка сыпались и падали куски битого кирпича, дышать было нечем, голова наполнилась гулом, а из ушей и носа красными струйками хлынула кровь. Меня тошнило, я стал задыхаться. Это была первая и не последняя контузия на этой войне.

Артиллерийско-минометный обстрел продолжался более двадцати минут, а потом наступило затишье.

К нашему всеобщему удивлению, немецкая пехота нас уже почему-то не атаковала. Как ни всматривались сквозь пелену дыма и пыли, никаких цепей фашистских солдат, идущих на нас, мы не смогли обнаружить.

Отходившие после пережитого обстрела, засевшие в полуразрушенном блокгаузе и в полуобвалившемся подвале во главе с майором Ивановым пограничники с опасением и с нескрываемой тревогой ожидали дальнейших действий противника, занимая огневые позиции и держа круговую оборону.

Даже когда облако пыли осело на землю, все было тихо и спокойно, только где-то в стороне от нашей заставы гремело громкое эхо недалекого боя.

Прошло совсем немного времени, как вдруг сквозь грохот доносившейся канонады почти рядом с нами послышался рев моторов и лязг гусениц. Танки!!!

Это были немецкие танки, многочисленная колонна ревущих надрывным гулом вражеских бронемашин, башни с пушками и пулеметами наводили ужас. Урча двигателями и звеня гусеницами, поднимая пыль и выпуская выхлопные газы, огромное количество немецких танков обошло стороной развалины нашей заставы и беспрепятственно двинулось туда, откуда слышались звуки разгоревшейся битвы.

-Огня не открывать, - приказал майор.

Мы,   затаившись в своем укрытии, провожали танковую колонну противника испуганными и беспомощными взглядами.

Майор смотрел в щель и тихо, но зло матерно ругался, крепко сжимая в руках автомат ППД-40. Да, мы ничего не могли сделать! Против танков у нас уже не осталось гранат, а с винтовкой или с автоматом в руках мы никак не могли помешать движению немецких танков.

Вслед за танками, в каких-нибудь ста метрах от нас, устремились на восток бесконечные колонны мотопехоты, состоящей из мотоциклов, грузовых и легковых машин с солдатами и офицерами, бронетранспортеров и тягачей с артиллерийскими орудиями и минометами на прицепе.

Оставаться на заставе было глупо.

-Товарищ майор, что же будем делать?!- спросил я командира. –Будем подхода наших ждать? Можем в ловушку попасть!

-Мы уже в ней, приказа об отходе нет, - ответил майор.

Мы с болью в сердце и злостью в душе беспомощно глядели, как мимо нашей разрушенной заставы продвигались огромные полчища бронетанковых и моторизованных передовых частей германской армии. Эти войска шли на шум разгоревшегося недалеко от нас боя. А над всей этой военной мощью противника, в небе, на малой высоте, совершенно безнаказанно, пролетали многочисленные эскадрильи вражеской авиации.

Даже атаковавшие нас с самого утра немецкие солдаты тоже рванули за ними, решив, наверное, что с погранзаставой покончено или не желая больше терять живую силу и время, оставляя нас на закуску шедшим следом штурмовым батальонам и ротам, чтоб мокрого места не осталось.

Горстка пограничников под командованием майора Иванова, продолжали находиться и прятаться среди дымившихся развалин 13-ой погранзаставы, которая почти выгорела дотла, похоронив под своими обломками многих товарищей.

Кроме погибших, среди нас было много раненых, причем большинство из них получили очень серьезные и тяжелые повреждения, увечья и раны. В полуразрушенном и заваленном блокгаузе, прямо на полу, лежали раненые, истекавшие кровью. Они постоянно стонали, кричали от боли, просили, умоляли уцелевших  оказать им помощь, дать воды, вытащить осколок или пулю, перевязать рану и даже добить, прикончить, пристрелить. С глубокой горечью и с сожалением, мрачно смотрели мы на своих друзей, которые выбыли из строя в самый первый день войны, и которым не суждено было продолжить активную борьбу, поскольку в дальнейшем судьба многих из них закончилась трагически.

В силу сложившейся чрезвычайной обстановки 22 июня 1941 года тяжелораненых пограничников нам пришлось оставить в подвале блокгауза, за массивными стенами, за стальными перекрытиями. Там они все будут обнаружены немецкими солдатами и безжалостно расстреляны в упор, кто знал, что фашистам разрешили военных в зелённых фуражках в плен не брать, а убивать на месте, ибо считали погранцов фанатиками, готовыми дико и яростно обороняться.

-Потерпите, ребятки! Не умирайте, хлопцы! Скоро придут наши! – говорили мы, стараясь обнадежить и пытаясь успокоить умиравших и мучавшихся от ран пограничников.

Мы отдали раненым всю имевшуюся воду, все медикаменты вплоть до индивидуальных пакетов. Оставив им последние гранаты (3 шт.), 1 автомат, пообещали прислать санитаров, а сами ушли. (Майор твердо обещал вернуться за ними, но война помешала).

По приказу майора Иванова боеспособные остатки погранотряда 13-й заставы, прячась от немцев, пошли вслед за ними туда, где в это время гремело сражение, откуда раздавались мощные выстрелы орудийных залпов и слышались громовые раскаты артиллерийской канонады, там кружила немецкая авиация и звучала грохотом бомбежка. В тех местах слышалась ожесточенная перестрелка и трескотня пулеметно-автоматной стрельбы.

Избегая открытых столкновений с войсками противника и укрываясь по кустам и низменным местам, прячась от больших скоплений немецкой пехоты и танковых групп, вглубь нашей территории, на звуки доносившегося боя скрытно вел наш небольшой погранотряд майор Иванов.

Всюду и везде вокруг нас были полчища фашистов, все дороги и населенные пункты поблизости от границы были забиты и заполнены немецкими войсками, по всем дорогам двигались многокилометровые колонны танков и мотопехоты, которые стремительно мчались вперед. Мы несколько раз были обстреляны проезжавшими немцами. К счастью, мы их не особо интересовали, и они продолжали движение, не желая тратить на нас время.

Чуть дальше границы, в приграничном районе Западной Белоруссии, примерно в 15-17 км от нашей заставы, возле хутора М, во второй половине дня началась жестокая битва. Оказалось, что всего в нескольких километрах от нас на подмогу пограничным войскам пришла советская мотострелковая дивизия под командованием генерал-лейтенанта  …., всего 6,5 тыс. красноармейцев, вооруженных в основном огнестрельным оружием и противопехотными гранатами, поэтому не смогли пробиться к догоравшим заставам, сами полегли на полпути.

Как нам стало известно немного позже от выживших красноармейцев дивизии, почти все геройское войско погибло в тот же день в упорной, яростной и неравной схватке с врагами.

Представить трудно, как могла сравнительно небольшая и плохо вооруженная мотострелковая дивизия Красной Армии, входившая в первый эшелон прикрытия Западного Особого Военного Округа и являясь сама по себе лишь малой частью советских войск, находившихся в Белоруссии рядом с границей, так бесстрашно броситься на мощную и крупную войсковую ударную группировку из передовых частей немецких армий «Центр».

Из рассказов бойцов и командиров, чудом уцелевших в том неравном сражении, выяснилось, что дивизия была застигнута врасплох и поднята по тревоге вдалеке от своих воинских складов, на далеком стрельбище, где проходили учение и подготовку красноармейцы первого года службы весеннего призыва 1941 года, которых в дивизии было больше половины. И с учебного полигона эти еще не до конца обученные мальчишки с винтовками в руках и зачастую без гранат бросились на помощь пограничникам. Спеша к госгранице и внезапно напоровшись на огромную массу танков врага, дивизия была вынуждена прямо с марша, с ходу, даже не успев приготовиться к бою и занять оборонительные позиции, смело вступить в бой с сильнейшим противником, но сразу же понесла большие потери в личном составе. Несмотря на это трагическое обстоятельство, красноармейцы дивизии почти до самого вечера стойко отбивали атаки и сдерживали во много раз превосходившие передовые части фашистов и своими действиями и жизнями на несколько часов остановили наступление танков врага. Против советской дивизии немцы бросали многочисленные бронетанковые группы, целую лавину танков с пехотой и артиллерией. Кроме этого наступавшие сухопутные силы с воздуха постоянно поддерживала вражеская авиация. Самолеты почти беспрерывно сбрасывали на оборонявшихся множество тонн смертельного груза, убивая и калеча красноармейцев.

Отряд пограничников во главе с майором Ивановым бежал сквозь лесные заросли, изо всех сил спешил туда, где гремел грохот битвы, чтобы слиться с рядами войск Красной Армии и вместе с ними бороться с врагами. Затем вернуться на заставу, спасти раненых, а для начала разжиться боеприпасами, поскольку патроны у нас были на исходе, стрелять не чем.

Не суждено было нам в тот день добраться до своих. Не доходя каких-нибудь пару-тройку километров, путь пограничникам преградила рота вражеской пехоты. Мы неожиданно наткнулись в лесу на немецких солдат и офицеров, в касках с натыканными в сетку ветками, в пятнистых маскировочных халатах, с автоматами и ручными пулеметами, карабинами и гранатометами. Фашисты нас заметили и открыли по нам бешеную стрельбу, моментально убив троих наших и ранив двоих. Не ввязываясь в перестрелку с ними, мы попытались скрыться, но враги начали преследование пограничников, с азартом, как на охоте. Пришлось до самой ночи бегать по лесу, отстреливаясь на ходу и убегая в противоположную сторону, обратно на запад, где немецких войск было сотни тысяч, если не миллионы. Около полуночи, когда стемнело, вражеские солдаты отстали и потеряли нас из виду. К полуночи в отряде осталось всего 17 человек, способных передвигаться самостоятельно; еще одного пограничника, раненого в грудь, приходилось нести на руках, меняясь каждые двадцать минут.

Так наступила первая ночь войны. Самый страшный, кошмарный, ужасный, смертельно опасный, трагический, внезапный, губительный воскресный день 22го июня остался позади.

Когда германские автоматчики и стрелки оставили нас в покое, мы развернулись на восток и снова продолжили путь в направлении на селение М, где, по нашим предположениям, происходила в течение второй половины дня жестокая битва. К вечеру оттуда все реже и реже доносились отзвуки боя, а ночью мы слышали очень редкую пальбу немецких автоматов, пулеметов и одиночные выстрелы из винтовок. Мы понимали, что там может уже никого не быть, но все-таки желали увидеть кого-нибудь в живых, а также разжиться патронами и гранатами.

 Добравшись до места боя, мы застали только жуткую картину отшумевшего сражения: множество трупов, разбитая боевая техника, глубокие воронки, сгоревший хутор М.

При свете луны мы стали собирать уцелевшее оружие и боеприпасы, а также искали живых красноармейцев, но внезапно нас обстреляли немцы, которые подбирали своих раненых и хоронили трупы погибших фашистских солдат и офицеров.

Ответив дружным огнем из найденных  трофейных автоматов, кинув несколько гранат в сторону немцев, мы убежали в соседний лес, и противник не стал преследовать нас, оставил в покое.

В лесу нами была случайно обнаружена небольшая группа бойцов РККА, всего шестеро от дивизии.

Пятеро молодых красноармейцев-пехотинцев и один пожилой капитан встретили нас изумленными лицами и печальными глазами. Именно они поведали нам историю о схватке с врагами, когда в ходе неравного сражения и кровавого боя геройски погибла вся дивизия, в том числе пал смертью храбрых комдив генерал-лейтенант … Только поздним вечером, ближе к ночи, почти разбитая стрелковая дивизия не имея сил, средств и возможности устоять под не прекращавшимся напором превосходивших по своей военной мощи атаковавших вражеских сил, раскололась и оставила свой оборонительный рубеж. Одна часть отступила, но была разгромлена преследовавшими их танками и мотоциклистами. Другая часть разбитой советской дивизии попыталась прикрыть отход отступавших, но танковая группировка очень быстро прорвала оборону дивизионного арьергарда и полностью уничтожила его. Только малой части красноармейцев удалось не поддаться всеобщей панике и спрятаться в глубине спасительного леса, а не бежать от танков по дороге или по открытой местности.

И теперь шестеро красноармейцев-пехотинцев шли вместе с нами, влившись в отряд майора.

Пожилой седовласый капитан Ж был ранен в ногу, он шел с помощью двоих своих бойцов, морщась от боли. Через несколько часов на привале в белорусском лесу этот капитан застрелился неизвестно по какой причине, скорее всего у него не выдержали нервы от всего увиденного, а дальнейшая жизнь стала не нужной, бессмысленной, а может просто пожалел ребят, которые из последних сил тащили его на себе.

В такой угнетающей обстановке проходили первые сутки с начала войны. Кругом были немцы, даже ночью по дорогам двигались колонны противника, а в небе туда-сюда летали вражеские самолеты; наших нигде не было, ни советских войск, ни танков, не пушек, ни самолетов, только изредка встречались разрозненные в первых боях красноармейцы, много  погранвойск с разбитых застав, хотя вдоль границы иногда слышалась перестрелка. Обвешанные трофейным оружием, едой, водой, лекарствами майор повёл всех обратно к пограничным рубежам, которые вчера так вероломно нарушили гитлеровские агрессоры и захватчики, ненавистные фашистские сволочи.

В ночь на 24 июня мы вернулись на свою заставу, и нашли только остывшие, изуродованные автоматными очередями и гранатами тела погибших пограничников, оставленных нами в блокгаузе и убитых немцами. Было видно, что германские головорезы даже после смерти ребят, глумились над трупами, кололи штыками уже мертвых. Лежавшего возле входа Тимура Тамазова немцы буквально растерзали, обезобразили лицо, отрезав уши, нос, выколов глаза, нанеся десятки проникающих ранений в туловище.

Не дожидаясь рассвета, мы в дикой злобе, обезумевшие от увиденного, двинулись на восток среди окружавших нас войск противника. Решив при первой возможности мстить противнику за их людоедскую жестокость и навязанную советским людям беспощадную войну. Вокруг майора собралось уже два с половиной десятка бойцов, к нам присоединились ребята с соседних погранзастав и разбитых частей РККА. Утром, часов в 8, при пересечении шоссейной дороги, издалека обстреляли группу немецких солдат, возможно, убили и ранили кого-то из них, а сами целыми и невредимыми вошли в обширные лесные массивы. При любом удобном случае нападали на мелкие группы фашистских завоевателей, давая им понять, что сопротивление продолжается, лёгкой победоносной прогулки как в покорённой Европе на советской земле не будет, быстрого окончания войны врагам не светит, раз посмели напасть, будут кровью отвечать за свои военные преступления.

Постепенно по ходу следования вглубь своей территории прояснялась тяжелая ситуация, которая сложилась на границе и в западных районах в самый начальный период войны, на территории Беларуси.

Почти на всех главных участках бронетанковые ударные группировки немцев, сметая на своем пути оборону Красной Армии первого эшелона прикрытия, быстро отбросили их от границы, оставив только небольшие и разрозненные очаги сопротивления, которые уничтожались немецкими войсками, шедшими позади передовых танковых и моторизованных соединений.

Общая картина развернувшихся в приграничных районах боев была поистине катастрофической. На границе нашей Родины многие заставы были сметены с лица земли. Только в отдельных местах шла упорная и кровопролитная битва державшихся до последнего солдата малочисленных бастионов  и мощных атаковавших их группировок противника. Противник  силой своего оружия и превосходства, гасил или обходил очаги сопротивления, и быстро продвигался вперед на восток.  На пути крупных танковых и мотопехотных соединений практически не оказалось войск, способных к длительной борьбе.  Мелкие части и подразделения Красной Армии под ударами передовых частей врага были отброшены от границы на значительное расстояние (к вечеру первого дня войны прорыв некоторых механизированных частей противника достигал около 50 км вглубь нашей территории). Оказавшиеся в тылу немцев пограничники и красноармейцы либо гибли в неравном бою, либо прорывались к своим.

А бронетанковые и механизированные группировки противника на основных направлениях своего натиска на восток шли напролом, достигая просто подавляющего превосходства над разрозненными частями Красной Армии, и наносили ей тяжелые поражения, не считаясь со своими потерями, тем самым осуществлялись глубокие прорывы танковых клиньев и захватывались новые территории, новые части нашей земли.

Ударные вооруженные силы Германии продвигались вперед при помощи массированных, концентрированных и рассекавших оборону ударов по Красной Армии, используя пробивную и подвижную мощь крупных танковых групп и при защите авиацией с воздуха.

Наши войска отчаянно боролись с наступавшим агрессором, до последнего, изо всех сил пытаясь остановить натиск  немецко-фашистской военщины. Часто передовые войска захватчиков просто обходили наиболее ожесточенные рубежи сопротивления, не утруждая себя тратой времени и лишним кровопролитием, легко окружая, блокируя и оставляя очаги фанатичной обороны у себя в тылу с тем, чтобы их добивали наступавшие следом немецкие дивизии, используя артиллерию и миномёты, бронетехнику и самолёты. Угодившие в огненный мешок военнослужащие РККА порой после попадания в отчаянное положение сдавались противнику, пополняя многокилометровые колонны пленных, понуро тянувшихся на запад, думали, струсив, спаслись от войны, а многих фашисты затем сгноили в концлагерях и на рабских работах.

Тяжелые и суровые для красноармейцев, которые избежали пленения или поголовного истребления, стали жаркие дни двадцатых чисел июня 1941 года. Основные силы Западного Особого Военного Округа (или как стали его называть позже, Западного фронта) отступали на восток, не имея возможности для равной борьбы против наступательных действий фашистской Германии, но все, же многие упорно бились с врагом.

В тылу германских войск храбро и мужественно дрались попавшие в окружение красноармейцы, не давая противнику быстро продвигаться за своими передовыми ударными группировками, и этим сковывали и сдерживали значительные силы захватчиков. Но сражаться в тылу врага означало тогда либо верную гибель, либо угрозу плена.

Оценив сложившуюся критическую и смертельную обстановку, ту опасную ловушку, в которую попали, мы, не теряя времени, поспешили за стремительно удалявшейся линией фронта, которая проходила между наступавшими немецкими войсками и отступавшими на восток частями Красной Армии. Стабильного фронта не было, ситуация менялась ежечасно, немцы так быстро наступали, что за ними пешком не угнаться.

Так мы стали «окруженцами», зажатые со всех сторон противником, оказались внутри плотного кольца германской военщины. Шли днем и ночью по лесам и болотам, пробираясь к своим войскам, ведомые умелым, опытным и талантливым майором Ивановым, который, как и все, очень сильно изменился за эти суровые и тяжелые дни.

Почерневшие и усталые лица, впавшие глаза и щеки, ослабевшие до крайности, мы сначала бежали, потом быстро шагали, после еле брели, а затем ползли. Уставшие до изнеможения, не знавшие нормального сна уже долгое время – несколько суток – пограничники и красноармейцы, влившиеся в отряд Иванова, помимо своей воли валились с ног, падали и тут же начинали засыпать. Наш командир приказами и командами после коротких привалов подымал и заставлял всех идти. Как мы ни торопились, ни спешили, а линия фронта с каждым днем отодвигалась все дальше и дальше. Иногда нам казалось: ну еще немного – и вырвемся к регулярной армии. Мы даже слышали близкие звуки боевых действий, из последних сил стремились туда, но там обычно встречались враги или другие группы таких же бедолаг- окруженцев.  Старались действовать и продвигаться изолированно от крупных воинских частей и подразделений Красной Армии, попавших в окружение, такие часто встречались по ходу следования к фронту. Майор Иванов полагал, что небольшой, мелкой группой легче продвигаться на восток. Во-первых, меньше шансов быть обнаруженными противником. Во-вторых, легче маневрировать и укрываться в лесах, перебегать открытую местность, где, как правило, можно было напороться на мощную заградительную засаду, в которых немцы поджидали окруженцев и безжалостно уничтожая бродившие по своим тылам остатки РККА. В-третьих, маленькой группе людей нужно меньше еды, которую было очень трудно и сложно добыть и которой всегда не хватало, ну и в-четвертых, меньше людей – меньше забот.

Таким образом, день за днем, ночь за ночью, пробирался к своим войскам окруженный отряд пограничников под командованием умного и практичного майора Иванова, в основном в свои ряды принимали теперь только ребят в зеленных фуражках, итак уже набралось свыше полусотни.

Как ни старались держаться подальше от шоссейных и проселочных дорог, которые круглосуточно были переполнены множеством колонн немецких войск, двигавшихся на восток, как ни стремились мы быть вдали от опасных участков, все-таки иногда случались боевые столкновения и стычки с противником. После почти каждой такой, как правило, неожиданной встречи с врагом, у нас появлялись раненые и, чтобы не сковывать движение отряда, приходилось заходить в населенные пункты и оставлять там в надежных руках своих изможденных и тяжело раненых товарищей, которые не могли уже продолжать  в быстром темпе идти с нашей группой окруженцев. В этих селениях, если там не было вражеских солдат, мы обходили все дома, чтобы раздобыть  или попросить хоть какое-нибудь продовольствие, ведь все мы были очень голодны, слабы и измучены до предела длительными переходами через лесные дебри и трущобы, луга и болота, находясь под постоянной угрозой быть атакованными со стороны немецких войск. Мы просто выбивались из сил. Заходить в оставленные нашей Красной Армией белорусские селения для поиска укрытий или пропитания всегда было для нас самым тяжким испытанием, поскольку нам попадались совершенно разные люди. Местное население деревушек и хуторов на нашем пути относилось к нам (пограничникам и красноармейцам) по-разному, кто тепло и с сочувствием переживал наше трудное положение, а кто и прохладно, почти с ненавистью. Одни люди добровольно делились с нами продуктами питания и охотно брали к себе наших раненых товарищей, рискуя при этом жизнью. Этим они очень сильно помогали нам и спасали, лечили, подымали на ноги окруженных бойцов и командиров РККА. Светлая память, честь и хвала этим добрым людям, которые спасали наших воинов, давая им в большинстве случаев возможность после выздоровления снова брать оружие в руки, чтобы бить врагов в партизанских отрядах или пробираться на восток, к регулярным частям Красной Армии.

Но встречались и другие, которые, увидев нас, со злобой проклинали за то, что бы оставляли своих людей: матерей, жен, дочерей и отцов, сыновей жить под фашистами, под немецким гнетов. В Западной Белоруссии к нам очень плохо относилось большинство местного населения, ведь население бывшей панской Польши за столь короткий срок, еще не стали до конца советскими людьми и даже отчасти были рады немецкому вторжение и якобы освобождению от сталинско -большевистского режима, от красной чумы с востока. А те, кто хорошо относился, все равно обвиняли, в том, что отдали их фашистам на съедение.

«Что мы могли ответить им?» – этот вопрос мучил и бил нам по сердцу, заставляя опускать голову и прятать слезы, текшие по нашим исхудалым и небритым щекам. Мы прятали от них свои глаза, потому что они были правы и мы не могли спокойно, без стыда, посмотреть в глаза этих людей. Мы уходили прочь.

Иногда нам попадались настоящие гады. Помню, как один жирный, зажиточный крестьянин с восторгом радовался приходу немцев, а нас ругал на чем свет стоит. Этот обнаглевший толстяк на просьбу дать нам поесть просто послал нас куда подальше. Мы пошли, не обращая на него никакого внимания, а он, осмелев, позволил себе непростительные слова в наш адрес:

-Эй, прикордонники поганые, драпайте быстрей! Ишь, пожрать захотели! Что, проголодались?! Видно, крепко вам, сукам, пинка дали, аж от самой границы бежите! Скоро новая власть придет, вот ее и накормим, а вы давайте чешите-ка отселе, с глаз долой, большевики проклятые, я бы…

Он больше ничего не сказал, длинная автоматная очередь прошила его мягкое, пухлое тело насквозь. Мы вернулись, на пороге дома толстяк отходил в мир иной, истекая ручьями крови, и в  предсмертной судороге дергал ногой. Несколько пограничников, обезумев от голода и злости, вбежали в хату и набили вещмешки и узлы обильным запасами различного продовольствия, надолго обеспечив наш отряд нормальным питанием и не давая больше повода унизительно выпрашивать себе еду. Жену и родителей этого наглого хама, паразита, который позволил себе очень резкие высказывания, мы, конечно, не тронули. Они сообщили нам, что этот толстяк был сильно пьян.

Вот таким способом пришлось добыть нашему отряду пищу. Я не жалею, что мы отняли у этого гада еду силой, пристрелив его как собаку. Сам виноват, сам спровоцировал, ведь у ребят с нервишками не все в порядке было, там люди в борьбе с врагами умирали, а он жировал и ожидал новых хозяев. Не дождался, гад!

Таких сволочей было не много, только в Западной Белоруссии, а на востоке в основном мы видели граждан-патриотов, которые помогали нам догонять уходившую Красную Армию и с нетерпением ждали нашего возвращения и победы над врагом.

И мы шли, пробирались к своим почти без остановок, изредка днем спали часик-другой и снова шагали, преодолевая на своем пути различные преграды, обходя стороной возможный места встречи с войсками противника.

Мы шли, а в голове у каждого мучительные вопросы: «Ну, когда же дойдем до наших? Неужели враг пробрался так далеко? Когда же будет этому конец?» и т.д.

В то страшное для нашей Родины время многих из нас не покидала надежда и даже с каждым днем крепилась вера в скорый сокрушительный удар по врагу могучего и сплошного фронта войск Красной Армии. Нам во вражеском окружении казалось тогда, что только стоит нам всем пробраться к своим, подтянутым из глубины страны войскам, которые были бы обеспечены самолетами и танками, артиллерией и свежими дивизиями, а потом, собравшись воедино, вобрав все силы, уж мы бы тогда, все вместе, одним мощным кулаком обрушились бы на врага, разбили бы и разметали полчища неприятеля, и прогнали бы захватчиков с родной земли, полностью уничтожив и истребив врага, до последнего фашиста.  

Но суровая военная реальность вносила в нашу фронтовую боевую жизнь совсем другой ход событий.

В самом конце июня группа окруженцев под командованием майора-пограничника Иванова в количестве 53 человек (из них 15 пограничников, 6 пеших летчиков и техников с аэродрома, остальные бойцы РККА, влившиеся в наш отряд), дошла и встретилась со своими. Но это уже были разбитые и разгромленные, окруженные плотным кольцом вражеских войск, ослабевшие и разрозненные части и подразделения Красной Армии. Как выяснилось в те последние июньские дни, крупная красноармейская группировка войск Западного фронта держала оборону столицы Белоруссии города Минска.

В ходе стремительных атакующих боев фашистским бронетанковым и моторизованным войскам удалось быстро сломить сопротивление, рассечь оборону укрепленных районов, захватить Минск и нанести Красной Армии значительные потери и очень чувствительный урон в живой силе и в боевой технике. Советские войска Западного направление были вынуждены опять отступать под ударами танков и авиации германских вооруженных сил, оставляя и отдавая врагу свою белорусскую территорию помимо этого, армия противника, сделав ряд глубоких прорывов и охватов, смогла окружить большую часть красноармейцев, оборонявших город Минск, образовав губительный котел для наших войск. В этой западне враги взяли в плен или истребили очень большое количество бойцов и командиров РККА.

Другие части и соединения войск красноармейцев - окруженцев, оказавшихся в смертельном мешке, с боями прорывались на восток. Белорусские лесные массивы и окрестные места вблизи Минска были переполнены и наводнены нашими военными, попавшими в окружение. Все они собирались в большие группы, чтобы сильным броском осуществить прорыв из опасного кольца-ловушки.

Сначала наш погранотряд и другие примкнувшие к нам красноармейцы двигались на восток самостоятельно, но затем, поняв, что самим, малыми силами, нам не вырваться, мы решили влиться в одну крупную окруженную группировку под командованием бригадного комиссара Бронштейна Я.М.

Майор Иванов сдал списки личного состава и имевшегося у нас оружия, а потом мы совместно с ними двигались к месту прорыва линии фронта, сквозь лесные заросли Белоруссии.

А фронт тем временем стремительно удалялся под натиском танковых и механизированных дивизий противника.

После долгих блужданий и мытарств, опасностей и тревог, многокилометровых походов и марш-бросков по полям, лесам, болотам в смертельном вражеском кольце, наша крупная окруженная группировка красноармейцев с тяжелыми и жестокими боями прорывалась на восток под постоянными ударами и обстрелами со стороны немецких войск и авиации. Мы твердо шли к намеченной цели – к линии фронта.

И только поздним вечером 9-го июля наш отряд окруженцев смог приблизиться к заветной фронтовой линии. Уже где-то совсем рядом гремели упорные бои и той же ночью, отдавая последние силы, большая группа бойцов и командиров РККА стремительно пошла на прорыв, чтобы выйти в расположение оборонявшихся в том месте советских войск.

О, мне уже никогда не забыть, до самых последних дней своих я буду помнить тот ночной бросок отчаявшихся людей сквозь немецкие заслоны и заградительные барьеры, которые фашисты использовали для уничтожения красноармейских частей, попавших в окружение и пытавшихся пробиться к своим.

Как только стемнело, мы всей гурьбой рванулись на какую-то вражескую часть, отдыхавшую перед очередным наступлением. Мы с криками «Ура!», бежали вперед, пытаясь в темноте ночи прорвать и как можно скорее оставить за спиной позиции немцев и пробраться к нашим, на свою территорию.

Мы стреляли на ходу, закидывали немцев гранатами, стараясь не дать врагам опомниться. Но фашисты очень быстро разобрались, в чем дело, и более того, они ожидали возможного прорыва русских, поэтому впереди нас ожидала настоящая засада с мощными огневыми средствами. Как только мы были обнаружены врагами, моментально в небо взметнулось множество осветительных ракет, а по бегущим красноармейцам был открыт встречный ураганный и для многих окруженцев смертельный огонь из пулеметов и автоматов, минометов и пушек.

В свете ракет освещалось место беспощадной расправы над нами. А мы, глядя смерти в лицо, продолжали свой прорыв, из последних сил пытаясь успеть, суметь проскочить врагов и, главное, не получить ранение. Ведь раненым уже никто не сможет помочь, в те страшные мгновения жизни и смерти каждый думал только о себе, о других думать было просто некогда. Если погиб, то помощь тебе уже не нужна, а если ранен и не можешь бежать, то выбирай – или застрелись, или в плен, но что бы ты ни выбрал, лежавшие на земле были обречены.

Я несся навстречу пулям среди взрывов минометных мин. В черном небе горели ракеты, а на земле было светло, словно днем, и я бежал и только один раз, на один миг, всего на несколько секунд остановился, пораженный в самое сердце не пулей, а страшным горем. Дело было в том, что впереди меня бежал мой лучший фронтовой друг, верный боевой товарищ, с которым я очень крепко сдружился во время всех тягот и невзгод во вражеском окружении. Он тоже, как и я, был молодым лейтенантом, только летчиком-истребителем. Да к тому же он был моим земляком, тоже, как и я, он до войны жил в Москве, только я на Таганке, а он – в Марьиной роще, одним словом, у нас было много общего и в те страшные дни дороже друга у меня не было.  Звали моего товарища, почти брата, Владимиром Безнадежным. И так случилось, так сложилось в ту ночную трагедию, что он бежал чуть впереди, как бы прикрывая своим телом меня и оберегая от летящих навстречу вражеских пуль. И вдруг он громко вскрикнул, замер и схватился рукой за грудь, медленно осел и упал на землю. Я подбежал и с ужасом нагнулся над ним.

-Вова! Вовка! Вставай! – громко прокричал я и затормошил его, но он больше не вставал, а только смотрел на меня широко раскрытыми и уже безжизненными глазами. Эх, как мне было жалко погибшего друга Володьку, совсем еще молодого парня, который своей грудью, скорее всего, спас мне жизнь, приняв на себя пулеметную очередь. Слезы горя и утраты близкого мне человека душили меня, но я опять побежал, поскольку вокруг меня свистели пули, и кровавая бойня продолжалась, а другу своему уже было не чем помочь. Впереди я уже четко мог различить укрывшихся немецких солдат, я видел огоньки выстрелов и летевшие прямо в меня трассирующие очереди. Спрятавшиеся за танками и за броневиками, за деревьями и в кустах фашисты строчили по мне из автоматов и пулеметов, но пули пролетали совсем рядом и мимо меня, хотя кругом падали красноармейцы, расстрелянные практически в упор. Я продолжал бежать и тоже стрелял в ответ, выпустив в сторону немцев почти все 70 патронов из диска своего автомата ППД, длинные автоматные очереди посылались в двух вражеских солдат, засевших в кустарнике на моем пути. Вот я уже видел впереди две головы в касках, блестевших в отсветах сверкающих в небе ракет. Пробежав еще несколько метров, я, крича и ругаясь от злости, упал на землю и бросил во врагов последнюю свою гранату-«лимонку» и сразу же после вспышки взрыва, на последнем дыхании, быстро рванулся вперед. 

Вот так мне удалось прорваться и убежать в спасительный лес. Проскочивших туда же красноармейцев фашисты преследовать не стали – они бегали и добивали раненых, не имевших сил бежать, и оставшихся лежать.

Таким печальным образом, в предрассветном дыму 10го июля 1941 года группа красноармейцев во главе с бригадным комиссаром Бронштейном, потеряв при прорыве более половины своего личного состава, все-таки сумела вырваться из плотного кольца окружения, организованного германскими войсками на территории Белоруссии в начальный период войны. Не многим частям, соединениям или подразделениям войск Красной Армии удалось прорваться к своим. Многие не сложили оружия и до самого освобождения этой территории вели мужественную борьбу в захваченных врагами районах нашей Родины. Этими действиями наши воины-патриоты не только наносили урон в глубоком тылу противника, но и вносили неоценимый вклад во всеобщую победу над врагами.

А мы, бывшие окруженцы, с огромным трудом и потерями прорвались к своим, и тем, кто выжил, кто остался цел и невредим, пришлось утром 10го июля влиться в ряды опять отступавшей Красной Армии, которая, перебравшись за реку Днепр, быстро отходила на восток и занимала в спешном порядке новую линию обороны.

Всего восемь пограничников вместе с майором Ивановым уцелели в самые первые дни войны. Но, может быть, кто-нибудь еще с нашей заставы смог  пережить то страшное время. Не знаю! Знаю только одно, что от самой границы топал наш пограничный отряд, теряя убитыми и ранеными своих товарищей и что всего малой части наших погранвойск, прикрывавший 22го июня 1941 года госграницу и принявших на себя весь удар, всю мощь немецко-фашистской военщины было суждено выжить на войне.

А те, кто пережил самые первые фронтовые дни, с грустью поняли и осознали, что к 11 июля мы прошагали всю Белоруссию, оставив врагу огромную часть своей территории – Прибалтику, Украину и теперь находились в России, в Смоленской области. Правда, пока еще на стыке границ между БССР  и РСФСР.

А мощные бронетанковые и моторизованные дивизии противника, ломая оборону Красной Армии, по-прежнему продвигались в глубь нашей страны. С воздуха вражеские войска (сухопутные силы – крупные армейские группировки) постоянно, круглосуточно поддерживала и прикрывала могучая немецкая авиация, которая уже над районами боевых действий полно властвовала небе западной части страны Советов, безжалостно атакуя отступавшую Красную Армию. Самолеты врага бомбили и обстреливали не только военных, но и наши города и сельские населенные пункты, железнодорожные узлы и станции, мосты и дороги, заводы и предприятия, а также многие другие объекты, а главное наших людей, женщин, стариков, детей.

В таких условиях крупные танковые группы врага своими мощными ударами прокладывали дорогу шедшим сзади полчищам немецко-фашистской пехоты.

 В ответ на натиск неприятельских войск отчаянно сопротивлялась ослабленная, разрозненная, обескровленная, а порой деморализованная в тяжелых оборонительных сражениях Красная Армия. Никак не могли остановить продвижение на восток фашистских захватчиков, поскольку, отражая не прекращавшиеся атаки врага, войска несли огромные поражения в человеческих ресурсах, в боевой технике и в других вооружениях. Хотя многие части и соединения храбро дрались радикально изменить обстановку на общем ТВД не получалось, в местах германо-фашистского нашествия, часто враг добивался многократного превосходства в живой силе, боевой технике, в видах вооружении. Добавить к этому опытность и слаженность войск с немецкой педантичностью и скрупулезности, успех был гарантирован.

Кроме того, фашисты имели чёткий план наступления и стратегическую инициативу в своих руках, они заранее знали, где будут прорываться, окружать, дробить, громить, пленить.

Отсюда и тысячные колонны пленных красноармейцев и командиров, гитлеровские полководцы  переигрывали советских военноначальников на всех уровнях управления. Летом сорок первого вермахт на самом деле являлся самой сильной армией на планете Земля, остановить их было практически невозможно, недаром они за два года захватили и подмяли под себя всю Европу.  На первых этапах блицкриг реально развивался молниеносно, военный успех был на немецкой стороне, в том числе благодаря внезапной и вероломной агрессии в огромных масштабах, не такой, что представляли перед войной, такую большую беду невозможно было спрогнозировать и представить.

Не могла тогда еще наша героическая Красная Армия оправиться от крупных поражений первых недель войны, упорные оборонительные бои и несколько контрударов на Западном фронте хоть и наносили серьезный урон противнику, не могли остановить германские вооруженные силы. Враг, не считался ни с какими потерями, а рвался стремительными темпами в сторону Москвы, Ленинграда и Киева.

Историческая справка.

Военное руководство Германии, да и вся фашистская армия, во время событий начального периода боевых действий с СССР уже в самые первые дни войны предвкушала скорую победу немецкого оружия над русскими войсками. Действительно, стратегический план войны под названием «Барбаросса», основанный на тактике «блицкрига» («молниеносной войны»), осуществлялся весьма успешно. Развивая этот успех, немецкая группа армий «Центр», применяя тактику массированных танковых ударов и добиваясь при этом подавляющего превосходства над нашими войсками, бросила вперед свежие и крупные дивизии при поддержке авиации и с каждым днем усиливала наступление на московском – главном – стратегическом направлении советско-германского фронта. Из глубины нашей страны пока еще не подошли крупные войсковые соединения, которые могли бы  на равных бороться с натиском врага, поэтому врагу удавалось так быстро разбивать оборону разрозненных, отступавших, окруженных, измотанных частей Красной Армии. Пользуясь этим, передовые части армейской группировки «Центр» смогли всего за 18 дней с начала войны так глубоко и широко продвинуться по нашей территории, особенно в полосе главного своего удара. Немецкие танки и мотопехота меньше чем за три недели прорвались на 600-650 км внутрь нашей страны.

Фашистское  военное командование, восхищаясь своим стратегическим мышлением, уже планировало в скором времени нанести решающий и сокрушительный удар по столице нашего государства городу Москве. Враги уже почти не ожидали какого-либо серьезного сопротивления со стороны расколотых и частично окруженных войск Западного фронта, противник просто собирался в ближайшее время окончательно разгромить и добить Красную Армию

И вот, 10-го июля 1941 года немецко-фашистские вооруженные силы с рубежей р. Днепр и Западная Двина перешли в решительное наступление на Москву. Путь на столицу нашей Родины лежал через древнерусский город Смоленск.

Поэтому июльским утром 10-го числа немецкая самая мощная армейская группировка «Центр» в составе двух крупных танковых групп, двух огромных полевых армий и могучей авиации начала свое наступление на смоленском направлении. Из района Витебска в сторону Духовщины наступала первая немецкая ударная группа, а вторая двинулась из района Орши на Ельню.

Помимо двух основных ударов вражеские войска осуществляли массу вспомогательных, фланговых, обходных ударов с целью раздробления оборонительного фронта Красной Армии на Западном направлении.

Ударные группы противника стремились быстрыми прорывами раздробить силы Западного фронта, охватить с двух сторон (с севера и с юга) город Смоленск, при этом окружить и уничтожить прикрывавшие Смоленск части и соединения Красной Армии и как можно скорей открыть себе путь на Москву.

В тот памятный и роковой период времени, начиная с 11 июля, когда наш сводный полк как и многие другие подразделения войск Красной Армии был брошен в бой только с одним приказом:

«НЕ ПРОПУСТЬ ВРАГА!»

После назначения меня комбатом я первым делом собрал всех ротных и взводных командиров. Познакомился, поставил перед ними задачи согласно приказу бригадного  комиссара Бронштейна и майора Иванова.

·           ·          ·

  Солнечный июльский денек был в полном разгаре, вокруг было тихо и спокойно, дорога на Смоленск опустела от потоков беженцев, а тысяча красноармейцев сводного полка РККА под командованием бригадного комиссара Бронштейна, зарывшись в землю и подготовив свой рубеж обороны, пока мирно отдыхали, пользуясь временным затишьем, но готовые в любую минуту открыть огонь по врагу.

Томительное ожидание и можно сказать последние тихие и спокойные минуты относительной безопасной жизни перед почти неминуемой немецкой атакой, вопрос только времени. Раз они наступают, тогда по этой дороге обязаны пройти, другого пути поблизости нет, кругом леса и болота, что поделать, такова специфика русской глубинки, имеющий термин «бездорожье». Тревога понемногу улеглась, редко даже проскальзывала невероятная мысль, что может и не будет сегодня наступления здесь, вдруг наступила передышка или где-нибудь на другом участке фронта Красная Армия крепко бьёт противника или даже перешла в контрнаступление, ополченцы собственными глазами на вокзале видели эшелоны с новенькими танками и войсками.

            Измученный долгими бессонными днями и ночами, я просто задремал возле березы. Спал, а в голове хаотично переплетались воспоминания недавно пережитых событий, горькие и страшные моменты, крепко засевшие в памяти.

-Проснись, лейтенант! – услышал я сквозь тревожный сон чей-то хриплый голос и тут же открыл глаза.

-А? Что? – спросонья молвил я.

-Старший лейтенант Федоров! – представился стоявший передо мной парень лет 25, с худым, почерневшим лицом и в грязном, разорванном в клочья обмундировании. На воротнике почти белой, выцветшей от солнца и пыли гимнастерки, в каждой петлице было по три облупленных, когда-то эмалированных кубика. – Ты новый комбат, что ли?!

-Я, - кивнул в ответ головой, не понимая, в чем дело.

-Ну, тогда давай знакомиться. Я твой сосед справа, командир роты. Зовут Лёхой! – объяснился старший лейтенант Федоров, по дружески протягивая руку.

-Алексей Круглов, командир второго пехотного батальона! – четко произнес я и крепко пожал его ладонь.

-О, значит, тезки! – радостно воскликнул он и похлопал меня по плечу.

После рукопожатия и обмена любезностями он сообщил: «Пока ты спал, я в той березовой роще разместил ПТР возле твоих пулеметчиков!»

-Скажи мне, а долго я спал? – растерянно спросил я.

-Да нет, всего час! – как-то с сочувствием и с завистью ответил он.

Тут к нам подошел сержант, кажется из моего  батальона. Встав перед нами, он щелкнул каблуками и, приложив руку к пилотке, сказал:

-Товарищ старший лейтенант, разрешите обратиться к лейтенанту – командиру второго батальона?

-Разрешаю, обращайся! – весело ответил Федоров.

-Товарищ лейтенант, оборонительные позиции второго батальона подготовлены в полном соответствии, вырыты окопы с ходами сообщения, пулеметные точки размещены и замаскированы, всех бойцов обеспечили гранатами, патронами и бутылками, а также накормили консервами с сухарями. Можно сказать, что батальон готов к бою! – доложил в торжественном тоне сержант с черными, взъерошенными волосами и чем-то похожий на ежика, парень лет 18-19, среднего роста, подтянутый, спортивный со значками «Ворошиловский стрелок» и «Снайпер» на богатырской груди.

-Вот молодец! Как фамилия? – с любопытством спросил я у сержанта.

- Уветов, товарищ лейтенант! – радостно ответил он и продолжил звонким голосом. – Назначен бывшим комбатом командиром первой роты, а второй ротой командует младший политрук Чаплыгин, он сейчас настраивает бойцов на бой, говорит насколько важно задержать тут германца. А вам мы командный пункт подготовили, вон там, отрыли окопчик рядом с нами, прошу занять. Пушкари нам перископную трубу на время дали, можно не высунув головы из окопа на дорогу смотреть.

-Спасибо, спасибо, ребята! – с волнением и радостью заговорил я и, обращаясь к стоявшему вблизи старшему лейтенанту Федорову, с восторгом добавил: - Вот, смотри, какие у меня люди в батальоне!

-Да, хорошие хлопцы, а я пока на своих не накричу, толком ничего не сделают – весело и как будто с сожалением промолвил старший лейтенант.

-От лица командования объявляю сержанту Уветову и второму батальону благодарность! – произнес я как можно официальнее, а самому было неловко, стало как-то вдруг неудобно перед сержантом и бойцами, которые копали за меня землю, рыли окопы, размещали пулеметы, пока я спал и расслаблялся в тени березки…

Но, не успев до конца обдумать эту затерзавшую меня мысль, я почти мигом, в ту же секунду, оказался в окопе вместе со старшим лейтенантом и сержантом, поскольку в это мгновение по картофельному полю неожиданно прокатилось громким эхом страшное предупреждение: «Воздух!».

И тут же над нами в безоблачном небе, сверкая в лучах солнца, появилась пятерка «юнкерсов» и тройка «мессершмитов», которые на низкой высоте закрутили адскую карусель над засевшими в окопах красноармейцами. Сверху посыпались бомбы,  полились длинные пулеметные очереди. На оборонительных позициях сводного полка прогремело около 25-30 разрывов авиационных бомб и вскоре самолеты противника вышли из пике и отправились прочь, завывая моторами.

-Ну, теперь жди гостей, - печально проговорил сержант.

Как только самолеты скрылись и улетели, по траншее передали команду «К бою!» и все поняли, что скоро начнется.

-Ну ладно, я пополз к своим! Бывайте! – на прощание сказал старший лейтенант Федоров, вылез из окопа и быстро побежал к своей роте. Забегая вперед, скажу, что это была первая и последняя встреча с этим парнем. На войне привыкаешь ко всему, но трудно привыкнуть к тому, что только успел познакомиться с кем-то, обменяться несколькими словами или фразами и все, больше этого собеседника нет, и никогда уже не будет. Вот это очень страшно, когда быстро гибнут люди, а на их место приходят новые и не успеешь с ними познакомиться, как их уже тоже нет. Ты даже не можешь толком узнать, что это за человек, кто он, откуда, а его убивают и получается, что он тебе совершенно незнаком, хотя воевал рядом и, может ценой своей жизни, продлил жизнь тебе. Вот такие дела делает война! Будь она проклята!  

Через несколько минут после бомбежки впереди послышался суровый и приближавшийся рокот ревевших моторов и противный скрежет танковых гусениц. К этим звукам вскоре добавился гул двигателей множества грузовиков и стрекочущий трескот мотоциклов.

Прямо на нас, поднимая столбы пыльной завесы, на дороге показалась целая колонна немецких бронемашин и другой автомототехники противника. На расстоянии 2 км из грузовиков начала выгружаться пехота, а танки продолжили движение.

Я сидел в окопе и не верил своим глазам. Неужели столько немцев? А их с каждой секундой становилось все больше, они ехали быстро и, скорее всего, пытались на скорости проскочить нашу оборонительную линию. Но вдруг мощным залпом ударила наша артиллерия и несколько минометов, в гуще немецкой колонны взметнулись столбы дыма и огня, плотная стена разрывов остановила головные танки врага, буквально разметая на части эти бронемашины. 

В моей груди гулко забилось сердце, а пот ручьями полился по мне, и кровь хлынула в голову.

Так началась кровопролитная битва между сводным полком Красной Армии и огромной колонной немецких войск.

Несколько танков продолжили движение по дороге, но большая часть съехала с нее и, выстроившись в широкую цепь, стреляя из пушек и пулеметов, начала атаку. Вслед за танками двинулась пехота, которая, прячась за броней шедших впереди машин, открыла автоматно-ружейный огонь. Враги пытались одним махом, одним напором сломить оборону полка, стараясь запугать и обратить в бегство красноармейцев. Немцы предполагали не только физически, а в первую очередь психологически разрушить нашу оборону своей военной мощью и превосходством. Их было во много раз больше, как минимум несколько тысяч.

Но в сформированном наспех из окруженцев и отступавших красноармейцев сводном полку оказались люди опытные, уже побывавшие в боях и крепкие духом, многие с первых дней войны оказывали врагу ожесточенное сопротивление. И многим из нас уже надоело отступать, и поэтому мы крепко вцепились в свою землю на большом, широком картофельном поле возле смоленского селения Н.

Да и отборный артдивизион из Резерва Верховного Командования первое сражение провели на высоте по слаженности и высокой выучки расчетов ПТО по точной стрельбе, не зря проводили учения, много тренировались.

Именно там, в тот июльский день, мы вместе преподали противнику смертельный урок мужества и смелого военного подвига полутора тысяч человек, вставшими плечо к плечу на защиту рубежа обороны, перекрыв важную дорогу в тактическом и стратегическом смысле, нарушив планы фашистских генералов.

Занявший оборону сводный полк красноармейцев, в том числе и мой батальон, стойко держался на своих позициях и отчаянно дрался с наступавшим врагом.

Фашистские танки и пехота, сменяя друг друга, несколько часов шли напролом, обстреливая нас из танковых орудий и пулеметов, пушек и минометов.

Несколько часов артиллерия и минометы с обеих сторон, паля друг в друга, беспрерывно перепахивали снарядами и минами картофельное поле, засеивая его осколками, раскалённый воздух звенел. Было страшно, очень страшно, даже жутко. Такая смертельная схватка с большим количеством вражеской бронетехники у меня случилась впервые. Трудно передать словами, что происходило вокруг в том бою. Перекошенные от злости лица красноармейцев, горевшие в копоти танки врага, непрерывный грохот залпов орудий, взрывы, пыль, дым, огонь, гарь, сотни убитых, раненых, крики, стоны, хрипы, команды, приказы, ругань – все это смешалось в сплошную какофонию звуков.

Первая атака немцев длилась более 6 часов. Меткими выстрелами артбатареи и танка нашему полку удалось подбить или вывести из строя много фашистской боевой техники, но и враги за шесть часов боя сумели подавить большую часть наших противотанковых огневых средств, убить и покалечить массу народа. Но то, что еще у нас осталось, не давало вражеским машинам с ходу прорвать оборону полка, путь к Смоленской дороге закрыт, ключа к обороне так и не подобрали, а день начинал клонить к вечеру.

Пехота противника предпринимала различные попытки, чтобы приблизиться и уничтожить наши пушки, пулеметы и всех нас. Но мы отбивали эти атаки, истребляли живую силу врага и погибали сами.

Не раз мне приходилось в ходе этого жестокого единоборства, страшного боя, поднимать свой батальон в контратаки против немецких солдат и офицеров,  пытавшихся зайти в тыл нашего полка. Иногда дело доходило до рукопашной  схватки, и тогда пехота врага отступала назад, чтобы вскоре опять побежать на нас.

Одним словом, попытки противника сломить сопротивление полка одной стремительной атакой мы смело отбили, хотя наш сводный полк понес большие потери, но и врагу крепко досталось. Фашисты отошли, чтобы собрать силы и броситься на нас.

Возникла короткая пауза, и мы тоже быстро начали готовиться к предстоящей битве, восстанавливая свой рубеж обороны, концентрируя на опасных участках все имевшиеся силы и средства. Стоит сказать, что за 6 часов боя почти половина нашего полка погибла, а также мы потеряли половину своего вооружения. Но выжившие бойцы и командиры нашего сводного полка РККА были настроены решительно на новый поединок с врагом, все мы были готовы до самого конца, до последнего бойца оборонять свои позиции, что называется, стоять насмерть. Как я выжил в те страшнейшие часы, до сих пор не понятно. Все осколки и пули прошли мимо и не задели меня.

Во время затишья на всю округу из траншей и окопов, воронок и ям, возле подбитых танков раздавались стоны и крики раненых красноармейцев и фашистов. Эти крики на поле слились в один безумный вой от боли отчаявшихся людей, которым предстояло беспомощно умирать от ран, ибо в небе показались вражеские бомбардировщики.

Ужас охватил всех нас, каждый, укрывшись в своем окопе, ожидал воздушного налета. И вот началось, с пронзительным воем сирены, со свистом падавших бомб пикировали фашистские самолеты на позиции полка Красной Армии, сотрясая землю и оглушая грохотом разорвавшихся авиационных бомб.

Немецкие летчики совершенно беспрепятственно и безнаказанно обрушили тонны смертоносного металла, подвергнув полк беспощадной бомбежке. А вдобавок к этому с позиций немцев по нам ударили башенные орудия танков и несколько минометов.

Я сидел в своем окопе, засыпанный землей и оглохший от взрывов. Вражеские бомбы рвались где-то рядом, правее от моего батальона, поскольку основной удар немцев был обрушен и сосредоточен по нашей артиллерии. Только изредка бомбы падали возле меня.

Но вот самолеты противника улетели, а танки врага продолжили орудийно-пулеметную стрельбу, собираясь прорваться сквозь наш оборонительный рубеж.

Настали самые критические минуты боя, страшный июльский день близился к концу, и видно было, что танки врага хотели до темноты проскочить вперед, при этом полностью погубив сводный полк РККА.

На наш полк двинулось почти полсотни танков, против нас были брошены в бой самые современные немецкие стальные машины, такие, как танки Т-III и Т-IV. Около пятидесяти этих средних танков старались мощным ударом, последним рывком-броском раздолбить, прорвать, разметать, отбросить, уничтожить, раздавить, пушками и гусеницами сломить оборону нашего полка. Маневрируя по широкому полю, на нас хлынула огромная масса, обрушилась целая лавина фашистских танков.

И вот наступила кровавая кульминация этого жестокого сражения. Когда практически вся наша артбатарея ПТО была уничтожена и разбита, по оборонительной цепи красноармейцев раздалась команда: «В последнюю атаку!»

То есть всем нам было приказано бригадным комиссаром Бронштейном взять в руки противотанковые гранаты, бутылки с горючей жидкостью  и двинуться наперерез немецким танкам и любой ценой остановить врага.

И только танки противника приблизились к нам на 50-100 м, по сигналу смолкли наши пушки, затихли пулеметы и более четырех сотен боеспособных оставшихся в живых бойцов и командиров РККА вылезли из своих окопов и бросились вперед, на вражеские танки.

Завязалась смертельная битва людей с железными чудовищами, которая с новой силой разгорелась на большом и широком картофельном поле, вблизи русского селения Н. Эта схватка с врагом явилась для меня самым тяжким испытанием в жизни.

Я, как и все, выпрыгнул из своего окопчика, держа в одной руке гранату, а в другой бутылку с горючей жидкостью, и побежал к ближайшему ко мне танку, затем упал в неглубокую воронку, так как над головой полетели трассирующие очереди заработавших на позициях немцев станковых пулеметов. Переждав обстрел, я снова короткими перебежками, пригнувшись, устремился к намеченной цели – черному немецкому танку с белым крестом и номером на башне. Бежавшие в атакующей цепи красноармейцы бесстрашно продвигались к фашистским танкам, которые палили из пушек и пулеметов, лязгая страшными гусеницами, двигались прямо на нас.

Но мы смело, и решительно бросались на вражеские машины, одни бежали в полный рост, громко крича и ругаясь, другие осторожно ползли, и те, и другие крепко сжимали в своих напряженных руках рукоятки гранат, либо стекло бутылок с зажигательной смесью.

Много наших красноармейцев, в прошлом обычных парней, многие из которых были еще 18-летними мальчишками, в том бою представляли собой единую геройскую силу и мужественный боевой дух.

Многие из нас так и не смогли добежать, доползти и приблизиться к грозным, ревевшим танкам, но эти парни гибли не напрасно, ведь другие поднявшиеся в атаку ребята меткими бросками громили стальные машины врага. А тем, кто погиб, светлая память, своими жизнями они сумели остановить врага, не дать ему в тот июльский день прорвать оборону сводного полка РККА.

Вот какие были люди, смелые воины среди нас. Стоит только рассказать один эпизод с одним красноармейцем во время этой атаки, чтобы понять, какой ценой давалась нам победа в том жестоком бою.

Когда я бежал до выбранного мною танка, то заметил, как рядом со мной следовал в том же направлении младший политрук Чаплыгин, командир второй роты моего батальона. Потом узнал, что бойцы ласково называли его «Чапа», хороший парень был, относились уважительно, что называется свой командир, он шел в атаку рядом, вел обескровленную роту на битву с танками и бронетранспортерами.

Вдруг я споткнулся и упал, а младший политрук обогнал меня и бросился на танк, который был всего в 10-15 метрах от нас.

Все дальнейшие события развивались очень быстро, но я, став невольным очевидцем, до сих пор не забыл детали этого поистине ужасного случая и одновременно геройского подвига.

Командир второй роты моего батальона держал в руках две бутылки с горючей смесью и, матерно ругаясь, пошел на немецкий танк. Неожиданно одна из бутылок в руках младшего политрука была разбита, скорее всего, пулей или осколком, мгновенно на нем вспыхнула одежда, и он горящим факелом бросился на танк. Фашистские танкисты, увидев это, включили задний ход и медленно попятились назад, ведя огонь из пулемета. А младший политрук Чаплыгин Владислав, пригнувшись дико закричал и побежал прямо на танк и, добежав, разбил о броню вторую бутылку, поджег немецкую машину, а сам погиб смертью храбрых.

Я, не теряя ни секунды, рванулся к задымившемуся танку, который продолжал пятиться назад. Левой рукой я бросил гранату, которая, не долетев до цели, рванула рядом с танком, и тут же я правой рукой запустил бутылку с зажигательной смесью. Со звоном бутылка разбилась о башню и горящая ярким пламенем жидкость потекла вниз, загораживая намалеванные белой краской на черной броне крест и номер.

Мне повезло в том бою, но я навсегда запомнил подвиг Владислава и многих других бойцов Красной Арии, которые ценой своей единственной жизни подожгли, подбили вражеские танки, решив в нашу пользу исход сражения. Обгоревший труп политрука в осколках стекла так и остался лежать навеки рядом с почерневшим, покрытым сажей немецким танком Т-III.  

Ожесточенный бой длился до самого вечера. Врагу, несмотря на отчаянные попытки, не удалось прорвать оборону нашего полка, и немцы прекратили наступление до утра, отойдя назад. На поле, где только что отгремел тяжелый бой, стояли подбитые и сожженные вражеские танки, и бронетранспортеры, грузовики и мотоциклы. Трупами немецких солдат и офицеров и наших бойцов и командиров было усеяно все картофельное поле. Для многих в тот день смоленская земля стала кладбищем, братской могилой.

Страшное, жуткое и тяжелое это зрелище, когда осматриваешь место, где только совсем недавно закончилась жестокая и упорная битва. По всему полю были разбросаны и лежали в различных позах тела погибших тут людей. Здесь, сегодня, на этом участке закончились и оборвались чьи-то жизни и судьбы. На этом обычном русском поле враждующие с обеих сторон проявили массовый и подлинный героизм, отвагу. Здесь каждый сражался за свое: немцы – за захват новой территории, а мы – красноармейцы – за свою Отчизну. Враг-агрессор рвался вперед, а мы стойко, не жалея себя, обороняли этот хоть и незнакомый, но до боли в сердце и в душе родной населенный пункт Н. Как много их, таких родных, уже пришлось оставить врагу, а там же оставались люди, наши люди.

А как была нарушена последствиями войны великолепная красота и природа этих мест, которая была очень близка каждому русскому человеку, каждому нашему солдату.

Вот поэтому здесь и сегодня за эту русскую красоту мужественно сражался и погибал сводный полк Красной Армии, который к вечеру 11-го июля перестал существовать.

Но и войска противника понесли серьезные потери, здесь враги потеряли немало бронетанковой техники и живой силы, нигде за все два года Второй Мировой войны они не встречали такого яростного сопротивления.

Мы, оставшиеся в живых красноармейцы, с гордостью и удовлетворением смотрели из окопов на подбитые танки и уничтоженных фашистских солдат. От этого осмотра радостное ощущение победы над неприятелем сменяли волнение и страх пережитого жуткого сражения.

·               ·              ·

Глава 3 …

Солнце уже давно опустилось за горизонт, на поле только в некоторых местах еще продолжала догорать вражеская техника.

Находившийся радом населенный пункт Н тоже горел и дымился, хотя большинство домов уже сгорело дотла.

Когда летний теплый ветерок колыхал травы, то к аромату полевых цветов и растений примешивался запах гари и копоти, тротила и пороха, горелого мяса и трупного смрада.

Прошел час после окончания боя. Вечерело и постепенно темнело. Я подсчитал за это время количество живых, раненых и убитых красноармейцев своего второго батальона. Оказалось, что боеспособных бойцов всего восемнадцать человек, раненых 12, из них 5 – тяжелые, а остальные погибли на поле боя.

Вскоре ко мне подбежал политрук Терехов, который сообщил: «Всем командирам приказано явиться к исполняющему обязанности командира полка бригадному комиссару Бронштейну».

-Зачем вызывает? – осведомился я.

-Для совещания. Он приказал, чтобы каждый из вас уточнил потери в личном составе и вооружении, - объяснил адъютант бригадного комиссара Терехов.

Я вместе с политруком побежал на командный пункт, где нас ожидали бригадный комиссар Бронштейн, майор Иванов и всё. Их было только двое и они что-то очень громко обсуждали между собой, разложив прямо на земле карту и освещая ее лучам карманного электро фонаря. Увидев только нас двоих, они прекратили свой спор и уставились на нас удивленными взглядами.

-А где остальные?! – воскликнул командир полка Бронштейн, с трудом поднимаясь с земли. И тут я заметил, что бригадный комиссар ранен в левую ногу, на бедре которой дырочка, а вокруг проступила кровь. Политрук помог Якову Моисеевичу подняться и встать на ноги, причитая при этом: «Осторожнее, осторожнее, вы же ранены».

Командир полка, не обращая внимания на слова своего помощника, повторил вопрос: «Где остальные? Я же приказал всех средних и старших командиров немедленно ко мне.»

-А больше никого и нет, вы же сами знаете, товарищ бригадный комиссар, - испуганным и взволнованным голосом забормотал политрук, - подполковника убило, капитана В. бомбой накрыло, старшего лейтенанта в грудь рани…

-Хватит! – оборвал его Бронштейн.

-Рад тебя видеть живым и здоровым, - вдруг встрял в разговор майор Иванов. – Докладывай, что там у тебя.

Я доложил о потерях в батальоне и рассказал немного о ходе боя, а затем, выслушав мой доклад, Василий Иванович заговорил спокойным и в то же время хриплым голосом, обращаясь ко всем. Выяснилось, что теперь командование уже почти несуществующего полка состояло из раненого в ногу Бронштейна, майора, политрука и меня. Все другие командиры погибли или были тяжело ранены.

Слушая майора Иванова, мое чувство и ощущение одержанной победы над врагом, когда я смотрел на уничтоженные танки и другую технику, убитых в бою фашистов  сразу же исчезли, после того как майор сообщил наши общие потери.

Я узнал, что отличного состава нашего сводного полка осталось не более 250 человек, из которых более 150 получили ранения различной степени тяжести. От нашей артиллерийской батареи на вооружении осталось всего три 45-мм противотанковых орудия. Еще имеется 1 ПТР, несколько ручных и станковых пулеметов, около 500 гранат, а также большое количество боеприпасов. В общем, немного у нас осталось от огневой мощи полка.

Мы  вчетвером немного посовещались, хотя больше всех говорил бригадный комиссар Бронштейн, но все вместе мы поняли, что следующей атаки противника остаткам нашего полка не выдержать. Помимо этого, оперативно-тактическая обстановка на других участках Западного фронта нам была неизвестна и сведений о прорыве немцами где-нибудь обороны соседних частей и соединений войска Красной Армии у нас тоже не было. Но, учитывая состояние нашего сводного полка и опасаясь попасть во вражеское окружение, командир полка бригадный комиссар Бронштейн принял решение немедленно отходить, оставив свои оборонительные позиции.

Быстро собрав всех раненых и оставшиеся у нас боеприпасы, не успев похоронить погибших товарищей, остатки сводного полка Красной Армии оставили свой оборонительный рубеж и поспешно отступили в сторону Смоленска.

Раненых и боеприпасы положили в чудом уцелевшие конные повозки, к трем из них прицепили оставшиеся 45-мм пушки, в телеги к раненым положили несколько ящиков со снарядами и минами, все остальное вооружение, усталые и измученные боеспособные красноармейцы потащили на себе.

И вскоре по дороге, ведущей в Смоленск, растянувшись на пару километров, двигался обоз с ранеными и колонна самостоятельно передвигавшихся красноармейцев. Впереди обоза, на головной бричке ехал бригадный комиссар Бронштейн, а колонну пеших, которая шли позади конных повозок, вел майор-пограничник Иванов.

С самого начала пути был задан довольно быстрый темп движения, поскольку бригадный комиссар Бронштейн рассчитывал одним переходом преодолеть расстояние в 50-60 км, сделать существенный отрыв от передовых частей противника и благополучно добраться до Смоленска. Потому что только там можно было доставить раненых в госпиталь или отправить их в тыл санитарным поездом. А целым и невредимым бойцам и командирам можно было влиться в какое-нибудь соединение Красной Армии или тоже отправиться в советский тыл на формировку (и заодно хоть немного отдохнуть)…

Теплая июльская ночь выдалась очень душной. Свет луны освещал разбитую войной дорогу, вдоль которой одиноко стояли покосившиеся в разные стороны столбы телефонно-телеграфной линии с оборванными и обвисшими проводами. По пути следования на восток часто нам на глаза попадались освещенные луной остатки сгоревших грузовиков и легковых машин, разбитые телеги и повозки, обычно в этих зловещих местах отчетливо виделись следы бомбежки, работа вражеской авиации была слишком заметна. На обочинах дороги, среди глубоких воронок почти всегда лежали искалеченные осколками трупы людей, лошадей, коров и др.

Страшно и больно мне было смотреть на мертвые тела простых мирных жителей-беженцев, советских женщин и детей, стариков и подростков. Попадавшиеся на глаза трупы от жары начинали разлагаться. Я шел и глядел по сторонам, ужасаясь от увиденного. Но многим шедшим рядом бойцам было некогда смотреть на чудовищные зверства фашистской авиации, не говоря уж о том, чтобы захоронить останки этих ни в чем неповинных людей.

Шедшие рядом красноармейцы двигались на пределе своих человеческих сил и возможностей, многие смотрели себе под ноги или только вперед, стараясь поддерживать заданный ритм марша. Многие шли и думали, что опять отступаем, так дрались с врагом, столько народу погибло, а вот вновь оставили немецким захватчикам еще какую-то часть своей территории и отходим все дальше на восток.

Иногда в ночном небе пролетали с тревожным гулом немецкие самолеты. Каждый раз, когда они появлялись прямо над нами, по команде «воздух!» красноармейцы разбегались, а тяжелораненые оставались лежать в телегах и только беспомощно, с мольбою смотрели в небо. К нашему счастью, все обошлось, фашистских летчиков-пилотов обоз на дороге не интересовал. Кажется, они его просто не замечали, а летели куда-то на восток, бомбить другие цели и оттуда временами долетало эхо грохотавших бомб, и вспыхивал зарево пожарищ.

Вражеские бомбардировщики пролетали мимо, а нам с майором с огромным трудом удавалось поднять на ноги лежавших на земле бойцов, которые просто засыпали. Но от криков и приказов они быстро вставали и становились в строй. Отбиться от своих тоже было страшно.

И растянувшаяся колонна красноармейцев снова трогалась в путь.

Запряженные лошадьми, перегруженные раненым бойцами телеги надрывно скрипели колесами по ухабам разбитой дороги. За конным обозом, стараясь придерживаться строя, в колоннах по три ряда шагали боеспособные порядки больше несуществующего полка Красной Армии. Почти сотня красноармейцев разных родов войск после тяжелого сражения теперь составляли основную, еще боевую часть от разбитого сводного полка РККА.

Бронебойщики тащили на плечах своих длинные ПТРы, пулеметчики катили за собой свои «Максимы». А все остальные красноармейцы кроме своих винтовок или автоматов несли еще коробки с пулеметными лентами, диски к ручным пулеметам Дегтярева, патроны к противотанковым ружьям, ручные и противотанковые гранаты и другие боеприпасы.

Каждый боец знал, что такие самые необходимые в бою вещи в повозки к раненым положить нельзя. Хоть нет уже сил, нести эту весьма нелегкую ношу, но именно она всегда на войне нужна и всегда должна быть под рукой. На фронте даже ночью может случиться все, что угодно, враг может напасть в любую минуту, даже там, где его совсем не ждешь, поэтому на марше оружие и боепитание к нему нужно всегда держать на изготовке, чтобы в любой момент открыть по противнику огонь.

Я шел рядом с майором Ивановым в группе уцелевших и не раненых красноармейцев.

Среди наших бойцов поползли слухи, что будто бы опять мы попали в окружение, и только это заставляло многих быстрей передвигать ногами. По лицам и движениям большинства оставшихся в живых солдат я видел, как они все сильно измотались за все трудные и наполненные смертельным ужасом дни.

Майор шел молча, думая о чем-то своем, только изредка пресекал ненужные разговорчики среди бойцов и подгонял их командами. Я шел и с большим вниманием улавливал, о чем говорили между собой некоторые наши солдаты. Несколько красноармейцев впереди колонны негромко разговаривали и тихо шутили, а содержание диалогов было слишком простым и обыденным. Одни вспоминали свою довоенную  жизнь, родные края и любимых женщин, другие рассказывали забавные и веселые истории или некоторые события из своей жизни. Иногда раздавались на всю округу какие-нибудь смешные выкрики, шутки, анекдоты, и по колонне разносился дружный и задорный смех. Я тоже вместе с ними хохотал от души. Майор Иванов сначала зло ругался, грозно шипел на весельчаков. На некоторое время строй бойцов замолкал и слышался только глухой топот солдатских сапог и ботинок. Но вскоре какой-нибудь остряк снова бросал какую-нибудь смешную фразу и опять в ответ раздавался веселый гогот. И даже майор Иванов перестал обращать на этот шум внимание и, скаля белые зубы, хохотал вместе с нами, только время от времени приказывал: «Потише кричите» или «Подтянись, не растягивать строй» и т.д.

А совершавшие походный марш красноармейцы, с трудом шагая по извилистой дороге, продолжали неизвестно отчего веселиться среди всего этого ужаса войны. Тем самым они не только своими выкриками подбадривали изможденных до крайности товарищей, а еще и сами этими шутками-прибаутками хотели хотя бы ненадолго отвлечься и забыть о тяжелой судьбе, о погибших друзьях и близких людях, о жутких переживаниях своей нелегкой фронтовой жизни.

У каждого из нас была своя судьба и жизнь, все мы были такими разными и особенными по-своему, но всех нас вместе объединила защита родного Отечества и всеобщая нерушимая вера в победу над очень сильным врагом.

Истекавший кровью бывший полк Красной Армии в темноте глубокой ночи поспешно отступал в сторону Смоленска. За два часа пути мы преодолели расстояние в 10-12 км. И это несмотря на то, что позади были бессонные дни и ночи, прорыв из окружения и жестокая битва возле селения Н. Мы шагали по смоленской земле, уходили в тыл, но регулярных частей Красной Армии мы пока не встретили и где они, где силы Западного фронта, никто нам сказать не мог.

Внезапно ехавшие впереди повозки с ранеными остановились, а мы с оружием в руках немедленно рванулись в головную часть нашего обоза, чтобы защитить своих раненых товарищей. Но кругом было тихо и спокойно, никаких выстрелов и криков. Тревога оказалась ложной. Когда мы бежали, то увидели, что впереди, перед обозом, показался изгиб реки. А, подбежав к головной повозке, на которой ехал  бригадный комиссар Бронштейн, мы заметили небольшую группу красноармейцев и два зенитных орудия возле деревянного моста через речку В.

Бронштейн, сидя на телеге, громко беседовал с младшим лейтенантом. Увидев нас, бригадный комиссар в приказном тоне обратился к майору:

-Распорядись, чтобы после переправы мост был немедленно взорван!

-Ясно, товарищ бригадный комиссар, - спокойно ответил майор и начал давать указания троим нашим саперам во главе со старшим сержантом Зориным, на груди которого гордо блестела медаль «За Боевые Заслуги».

-Но товарищ бригадный комиссар, у меня приказ охранять этот мост! – жалостливым голосом запищал совсем молоденький младший лейтенант с юным, почти детским лицом и светлой, кучерявой головой. – Мне же приказано защитить мост от налетов немецких самолетов.

-Ты что, сдурел?! – очень грубо поинтересовался Бронштейн. – Кто тебе это приказал?

-Наш командир батальона ПВО капитан Пупкин! – робко, но громко ответил младший лейтенант.

-Где твой командир? – задал новый вопрос и взглянул на него Бронштейн злым и пристальным взглядом.

-В (Монастырщине), - тихо, смущенно ответил он, испуганно опустив глаза в землю от сурового  взгляда грозного бригадного комиссара.

-Не слышу! Повтори!

-В городе (Монастырщина). Это в десяти километрах отсюда, - чуть дыша, промолвил младший лейтенант и с опаской взглянул на бригадного комиссара, который приготовился что-то сказать.

-Вот что, Монастырщина! – злобно начал Бронштейн. – Забудь про авиацию, утром здесь будут вражеские танки. Приказ твоего капитана я отменяю. Понял? А тебе поручаю укрыть на том берегу свои пушки и направить стволы вот на этот берег. Как только появятся немцы,  приказываю открыть огонь прямой наводкой и до последнего снаряда мешать переправе. Ты понял меня? Чтобы ни один немец не перебрался через реку! Все понял?

-Так точно, чтобы ни один неме…

-Молодец! – оборвал его бригадный комиссар и, довольный собой, добавил. – Главное, бей по танкам. А мост мы взорвем. Понял?

-Да, - кивнул головой взволнованный младший лейтенант.

-Сколько у вас людей и снарядов? – более любезно поинтересовался Бронштейн, доставая из своей полевой сумки блокнот и карандаш.

-Боевой расчет 13 человек вместе со мной. На два орудия имеется снарядов 50 штук, - быстро ответил младший лейтенант.

Бригадный комиссар аккуратно записывал это в свой блокнот, потом поднял голову и спросил:

-Как твоя фамилия?

-Младший лейтенант Бондарчук – командир отделения зенитных орудий 76 калибра.

Бронштейн внимательно посмотрел на него и уже как-то по-отечески, с добротой, ласково закончил:

-Мы вам добавим еще 2 десятка бойцов с гранатами и 1 ПТР. Держите рубеж. Не пропустите врага! Выполняйте приказ, товарищ Бондарчук, Родина вас не забудет.

-Есть выполнить приказ! – приложив руку к пилотке, громко выкрикнул он.

Тем временем уже началась переправа через реку Вихра. Сначала благополучно переправился обоз с ранеными, затем прошла колонна красноармейцев, следом зенитчики откатили на другой берег свои пушки, потом наши саперы-минеры сделали свое дело, прогремел мощный взрыв, и от деревянного моста длиной метров 25 совершенно ничего не осталось.

Когда колонна красноармейцев, подымая пыль, уходила, я вместе с майором, взяв две сумки с 8 противотанковыми гранатами, отдали их младшему лейтенанту, который с печальным и озабоченным лицом прятал за деревьями свои 76мм пушки.

-Держись, браток! – сказал напоследок майор Иванов.

И мы побежали догонять свою пешую колонну.

Мне было жаль этого парня, а еще я был удивлен, с какой легкостью бригадный комиссар Бронштейн оставил погибать отделение зенитчиков, совсем мальчишек, не побывавших еще в боях, судя по чистой, и свежей форме.

После моста и зенитчиков прошли еще примерно километров 15. Никаких воинских частей на своем пути мы не встретили, только слева откуда-то издалека доносились слабые отзвуки канонады и изредка туда - обратно пролетали немецкие самолеты.

Никто из наших красноармейцев уже больше не шутил, а только с большим трудом передвигал свои уставшие до боли ноги и, крепко стиснув зубы, мы медленно брели по грунтовой дороге. Появились отставшие и падавшие прямо на дорогу солдаты. Наша пешая колонна уже просто физически не поспевала за ехавшими впереди повозками на конной тяге,  а мы, шагая на своих двоих, заметно отстали от обоза.

 Бойцы постоянно растягивались, ровного строя не было. Майор и я тоже сильно устали от длительного ночного перехода почти в 6,5 часов непрерывного пути. Последние два часа похода нам с майором приходилось бегать туда-сюда вдоль всей колонны и приказами, командами и даже уговорами подгонять выбившихся из сил, окончательно ослабевших бойцов. Майор шел впереди, я с левого краю колонны, а старшина Евсеев замыкал ее.

Все с нетерпением ждали привала, а его все не было. Ладно, что проголодались, о еде уже никто и не думал, лишь бы отдохнуть, перевести дух, а если получится, то и поспать часок-другой…

·             ·            ·

Глава 4 …

Вскоре к нам снова подбежал адъютант бригадного комиссара политрук Терехов, который сообщил, что Бронштейн приказал мне и майору немедленно явиться к нему для совещания. Поскольку раненый в ногу бригадный комиссар  ехал на головной повозке, то нам троим, пришлось бежать в самый перед двигавшегося обоза.

С большим трудом мы поспешили вперед колонны. Я бежал и краем глаза смотрел на переполненные людьми телеги. Каждая повозка была забита до отказа лежавшими или сидевшими ранеными красноармейцами, которые были уже до конца измучены своими кровоточащими ранами и потерей крови. Громко и мучительно от боли, от долгой и тряской дороги стонали тяжелораненые товарищи, жизнь которых находилась под угрозой смерти во время многокилометрового пути. Лица других красноармейцев, получивших менее тяжкие ранения, выражали печальную грусть и смертельную тоску. Все они, в грязных от пыли, кровавых бинтах и повязках, нуждались в срочной медицинской помощи, а ее не было  и когда она будет, еще неизвестно. А большинству из них нужны были операции, медикаменты, осмотр врачами и многое другое. Конечно, ничего этого ночью, на пустынной дороге просто не было и ни одного полевого госпиталя, медсанбата или лазарета за все время пути не встречали, населенные пункты вдоль дороги были почти все сожжены или разбомблены. Изредка попадались целые дома, но всех раненых там было не разместить. Чем могут помочь крестьяне, когда нужна экстренная медицинская помощь, в первую очередь хирургическая. 

И приходилось раненым, стиснув зубы или кусая до крови губы, терпеть невыносимую и жгучую боль. Одни теряли сознание, другие тихо умирали, третьи жутко стонали, четвертые мужественно переносили свои страдания.

Когда мы с большим трудом смогли добежать до передней повозки, то увидели, что бригадный комиссар был чем-то сильно озабочен и выглядел очень растерянно. Он сидел на самом краю телеги, свесив ноги и повернув голову вперед.

-По вашему приказанию прибыли! – шагая быстрым шагом, рядом с повозкой доложил майор Иванов.

Бригадный комиссар бросил на майора пристальный и властный взгляд сквозь стекла своих очков в золотой оправе, но ничего не сказал, а только кивнул головой и стал опять глядеть куда-то вдаль. Там вдалеке черной стеной показался лес. Бригадный комиссар даже не обратил внимания на то, что майор Иванов и я уже еле-еле передвигали своими усталыми ногами по пыльной дороге и с огромным физическим усилием поспевали за ехавшей повозкой с ранеными, на которой сидел опечаленный и задумавшийся Бронштейн. Он, уставившись в одну точку, продолжал молча о чем-то своем сосредоточенно думать и размышлять, не глядя на нас. А нам ничего не оставалось, как устало брести возле телеги и с нетерпением смотреть на бригадного комиссара в ожидании, когда он промолвит хоть какое-нибудь слово или что-либо сообщит.

И пока он молчал, мы шагали рядом, а я в это время внимательно и с трепетом рассматривал освещенное бледным светом луны лицо бригадного комиссара, стараясь по его мимике понять, что нас ожидало впереди, в том лесу, куда так пристально вглядывался Бронштейн.

Его лицо ничего не подсказывало, но я продолжал оглядывать внешний облик этого человека, с которым почти две недели назад свела фронтовая судьба. На вид ему было около 50-55 лет, сам он был небольшого роста, примерно 1 метр 60 см, худощавого телосложения и с большой, овальной, как яйцо головой на очень тонкой и короткой шее. Своим нелепым внешним видом и странным поведением Яков Моисеевич напоминал скорее злобного карлика, чем боевого комиссара. Какой-то тощий и немного горбатый, с вытянутым лицом, длинным носом с горбинкой, на переносице которого держались круглые очки в оправе из желтого металла  под стеклами, которых спрятались прищуренные хищные глаза. Тонкие губы вокруг большого рта были всегда чуть приоткрыты из-за выступавшей вперед верхней челюсти, с крупными передними зубами, поэтому даже когда его лицо было спокойным, рот показывал недовольный оскал.

Лицо Бронштейна выдавало его национальную принадлежность к еврейскому народу, что было вполне обычным явлением в политуправлении Красной Армии, но, в отличие от других комиссаров, он смотрел на всех свысока, с каким-то нескрываемым презрением ко всем окружавшим его красноармейцам-подчиненным. Может, из-за того, что хоть он был не велик, но на нем была одета военная форма высшего комсостава РККА, а в петлицах его немного помятого и запыленного кителя было по одному малиновому ромбу и на левой стороне груди сверкали два ордена «Красного Знамени», «Красной Звезды» и медаль «ХХ лет РККА». Может и поэтому, он ощущал свое превосходство над другими и имел неограниченную власть над своими подчиненными, ощущая себя великим полководцем-руководителем и идейным большевиком  с большим опытом управления людьми. Действительно, Якову Бронштейну в свои почти 53 года довелось увидеть и пережить в жизни многое (чего тут только не было: Первая Мировая и Гражданская войны, затем напряженная работа и карьера в ВЧК-ОГПУ, затем несколько лет учебы в военных академиях, а далее долгая служба в органах ГлавПУР РККА, даже спецкомандировка в Испанию, ну и кончено, чудом пережитое время страшных репрессий).

Но с внезапным началом этой беспощадной войны, которая совершенно неожиданно застала его врасплох в Западном Особом Военном Округе, очень сильно изменилась его внутренняя сущность. До глубины души он был потрясен всем увиденным и даже был напуган тем, как быстро враги захватили город Минск, где он родился, жил и до войны работал. В самые первые дни войны он чувствовал себя там, в полной безопасности под прикрытием мощной обороны на подступах к столице Белоруссии. Но когда огромные ударные группировки фашистов своими танковыми ударами разгромили и уничтожили, взяли в плен или окружили столько наших войск, что Бронштейн даже не успел эвакуировать свою семью (которая через год погибла в Минском гетто) и в самый последний момент выбрался сам из возникшей вокруг него западни-ловушки. Он чудом вырвался на своей легковой машине из осажденного города, из-под самого носа немцев.

Именно с этого момента с ним что-то случилось, и произошли серьезные изменения в психике. Попав вскоре во вражеское окружение, с ним начало твориться что-то непонятное, чего он сам себе не мог даже объяснить.

Бригадный комиссар постоянно злился, доводя себя иногда до бешенства и совершая при этом ужасные поступки. Со своими подчиненными он разговаривал раздраженно и объяснялся с ними только языком команд, приказов, распоряжений. Порой он принимал такие скороспелые, непродуманные, непонятные решения, которые почти всегда влекли за собой неоправданную гибель людей. Много бойцов и командиров полегло в те фронтовые дни, выполняя его страшные приказы, которые он ни с кем не обсуждал и принимал единолично, не интересуясь другими мнениями. За исключением только одного человека - майора Иванова, который не боялся бригадного комиссара и даже спорил с ним.

С самой встречи они невзлюбили друг друга, между ними возник конфликт, не, несмотря на то, что Бронштейн ненавидел и презирал майора-пограничника Иванова, он почти всегда прислушивался к его мнению, но все равно принимал свои, обычно нелепые, решения на зло военной мудрости майора и его командирскому чутью. Почему бригадный комиссар Бронштейн так ненавидел майора Иванова, но продолжал его терпеть рядом с собой? На этот вопрос существовал простой ответ. Дело в том, что до того, как вместе с нашим погранотрядом и другими красноармейцами Бронштейн стал выбираться из вражеского окружения, майор, я и другие наши пограничники стали очевидцами настоящей трусости, проявленной бригадным комиссаром.

Мы встретились с напуганным до смерти Бронштейном только тогда, когда в его «эмке» закончился бензин. И увидели, как он хотел сжечь свои документы, срывал свои ордена и пытался переодеться в гражданскую одежду. Но, застигнутый нами за своим подлым занятием, почти предательством, майор заставил его снова одеть военную форму бригадного комиссара и надеть ордена. Все мы прекрасно понимали, да и Яков Моисеевич сам знал, что его ожидало, если бы он попался в руки фашистов. Это был бы даже не плен. Его как политработника, коммуниста и еврея сразу же убили бы или жестоко замучили бы. А Бронштейн, как и все, просто не хотел умирать. Ну да ладно, это дело прошлое. Только благодаря Иванову Василию Ивановичу нам удалось вырваться из плотного кольца немецких войск и выйти к своим.

Иванов Василий Иванович в свои 37 лет, физически крепкий мужчина, был всегда сдержан и подтянут. Он был опытным и умным командиром, отважным и смелым человеком, настоящим военным лидером. Не раз он в самые трудные и критические боевые минуты проявлял огромную выдержку и самообладание, что позволяло найти наиболее правильный и разумный выход из любой сложившейся ситуации, какой бы сложной и опасной она не была. Поэтому все красноармейцы, воевавшие с ним, уважали его авторитет командира, признавали его военный талант и безоговорочно верили его словам. Больше того, каждый наш боец готов был, не задумываясь, последовать за ним, что бы ни случилось и чего бы это ни стоило…

Наконец-то весь обоз с ранеными и растянувшаяся колонна пеших красноармейцев зашли в густой лесной массив, который раскинулся по обеим сторонам дороги и заметно сузил ее. Зажавший дорогу лес по бокам встал высокой хвойной стеной, состоявшей из вековых сосен и пушистых елей, а по обочинам, вдоль дороги, побежали заросли непролазного кустарника. В ночной мгле постепенно проявлялись первые признаки неминуемого рассвета, а тишину ночи, помимо скрипа на ветру могучих стволов деревьев, стали нарушать свисты и трели множества лесных птиц.

Бригадный комиссар махнул нам рукой, и мы приблизились к нему, продолжая шагать возле конной повозки. Как только мы поравнялись с ним, Бронштейн, всматриваясь в лицо майора, заговорил, немного картавя:

-Мне кажется, что наши красноармейцы чрезмерно устали.

-Так точно, товарищ бригадный комиссар, бойцы выбились из сил и чуть не падают от усталости, - подтвердил майор.

-Так вот, чтобы они не потеряли полностью свою боеспособность, я принимаю решение организовать короткий привал и накормить солдат и дать возможность немного отдохнуть.

-Я с вами согласен, отдых нам необходим, - тут же ответил Иванов.

Бронштейн попросил солдата остановить повозку, а затем громко выкрикнул: «Привал! Всем отдыхать!».

По колонне пронеслась долгожданная команда «Привал». Повозки остановились, и санитары забегали вокруг раненых. Одних они снимали с телег и клали рядом с дорогой. Другие самостоятельно или с чей-нибудь помощью сходили с обочины, падали на землю и растягивались на мягкой траве. Раненые старались, как можно удобнее расположиться, чтобы не тревожить раненую ногу или руку, перевязанную пропитанным кровью бинтом, которой в долгой дороге потерял былую белизну и стал серым от грязи и пыли. Но раненые не просили перевязать их свежим бинтом, поскольку знали, что индивидуальные пакеты и медикаменты уже были на исходе, израсходованы на тяжелораненых товарищей, которые вызывали повышенную тревогу. Некоторые тихо скончались в пути, и санитары прятали их мертвые тела по кустам – хоронить не было сил, да и не до этого было, ведь мертвым уже все равно. Другие красноармейцы, получившие серьезные ранения, стонали в забытьи, ожидая помощи. Остальные тихо отдыхали и молча ждали, когда им дадут попить воды или поесть немного еды, с питанием также была напряженка.

Я и майор стояли около бригадного комиссара, нетерпеливо ожидая, когда он все-таки разрешит отдохнуть и нам, а то мы с трудом стояли на ослабевших ногах, покачиваясь из стороны в сторону.

Бронштейн посмотрел по сторонам, а потом уставился на майора Иванова. Яков Моисеевич, глядя на него, вдруг снова задумался и достал из кармана платок. Он снял очки и стал медленно протирать стеклянные линзы, продолжая смотреть на нас прищуренными глазами. Затем он нацепил на нос свои стекляшки в золотой оправе и достав из кожаной полевой сумки карту, посмотрел немного на нее в мерцающем огне  спички, любезно зажженной политруком и вскоре сказал следующее:

-Скоро начнет светать, а мы прошли только половину намеченного мною пути. Судя по этой карте, до Смоленска еще  около 40 км, а где наши войска, нам неизвестно, и когда мы их встретим, тоже не ясно. Ясно одно, что уже с утра над нашим обозом нависнет угроза уничтожения с воздуха самолетами или встречи с догнавшими наш обоз танками. Кроме этого, может возникнуть опасность немецкого окружения, попав в которое, вырваться, смогут немногие, вы оба это хорошо знаете и понимаете. И в силу этого я принимаю еще одно важное решение. Здесь, на этой дороге, я решил оставить арьергард,  которому предстоит прикрывать отход раненых в тыл.

-Какие силы выставим в  заслон? – хмуря свои густые брови, озадаченно спросил майор Иванов.

-Не надо меня перебивать! – немного взбесился бригадный комиссар. – Я сейчас все скажу. Выполнение этой боевой задачи я поручаю тебе, майор, и тебе, лейтенант. Командиры вы опытные, - он бросил презрительный взгляд на меня и со злобной гримасой добавил: - и поэтому с поставленной задачей справитесь.

Я и Василий Иванович от этих слов застыли на месте. В тот момент у меня в голове появилась сверлившая мозг ужасная мысль о том, что Бронштейн решил оставить нас выполнять его очередной смертельно опасный приказ и, возможно, тем самым избавиться от ненужных свидетелей своей собственной трусости, проявленной в районе Минска.

И тут же в подтверждение моей мысли мы с майором услышали его страшный приказ.

-Я приказываю вам задержать продвижение противника по этой дороге на 10 часов. Задача ясна? Вопросы есть?

Мне вдруг стало не по себе, я стоял ошарашенный и понял только, что, кажется, это конец. «Ведь держать продвижение вражеских сил, которые держал вчера весь наш полк», - думал с тяжелой грустью я, - «сражаться    горстке людей с танками, с бронетехникой и с пехотой врага – это же верная гибель, самоубийство!»

-Какие средства передаются в наше распоряжения для выполнения боевой задачи? – вдруг спросил майор каким-то охрипшим, осипшим голосом.

Бригадный комиссар немного подумал, поглядел вокруг, по сторонам, а затем с легкой усмешкой посмотрел на наши испуганные и растерянные лица и очень спокойно произнес:

-В виду сложившихся обстоятельств здесь будут оставлены все боеспособные красноармейцы; все санитары и некоторые легкораненые, способные держать в руках оружие тоже останутся с вами. Три 45мм орудия, весь запас снарядов к ним, а это целых 4 ящика, все имеющиеся противотанковые ружья и патроны к ним, все мины, гранаты, весь НЗ полка отдан вам. Этого вам с лихвой должно хватить для того, чтобы дать возможность уйти раненым товарищам. Верно?

-Ну хоть с боеприпасами нам повезло, - вдруг проговорил майор, обращаясь ко мне. – Жаль только, что комполка не сможет вместе снами сразиться с врагами.

Бронштейн вздрогнул от этих слов, его глаза за линзами очков нервно забегали, он смотрел то на меня, то на Иванова.

-Молчать! Что?! Что ты сказал? – разозлился бригадный комиссар. – Уж не думаешь ли ты, майор, что я шкуру свою спасти хочу? Ты понял мой приказ? Я приказываю, во что бы то ни стало, слышишь, товарищ майор, любой ценой 10 часов не давать врагу прорваться. За это ты головой отвечаешь. Ты все понял?

-Приказ ваш понял, товарищ бригадный комиссар! – зло ответил ему майор Иванов.

-Через час доложишь, как вы планируете держать оборону. А сейчас можете идти.-Отдыхайте!

·            ·             ·

Глава 5 …

-Ты что замолчал, лейтенант? – спросил майор, открывая ножом консервную банку.

Я сидел на траве возле майора и, закрыв глаза, глубоко задумался.

«Эх, как же всё непредсказуемо складывается в жизни, особенно во время Великой войны. Практически ничего невозможно предвидеть заранее. Вот, к примеру, еще вчера мысль о том, что я назначе6н командиром батальона, правда не полностью укомплектованного личным составом и вооружением, радовала меня все утро, а к вечеру от самого батальона ничего не осталось и я перестал быть комбатом, а назначен в самоубийцы».

Совсем недавно окончил Высшую школу НКВД, затем несколько недель в погранвойсках и уже командовал батальоном, жалко, что недолго, но все равно, немногим в 20 лет удавалось, будучи молодым лейтенантом, побывать на должности капитана. Парни из моего выпуска сейчас, неверное, только командиры взвода или роты. Эх, встретить бы кого-нибудь из погранучилища или с курса. Где же вы сейчас, мои товарищи – однокурсники? Как у вас дела? Чего повидали, чего добились? Где хоть находитесь, есть кто на фронте?»

И вдруг меня посетила пронзительная и вполне реальная мысль, от которой по телу побежали мурашки, а на лбу выступили капли пота:

«Что, если многих товарищей просто больше нет в живых, что, если многие погибли? Как нет уже в живых очень многих пограничников с 13-ой резервной погранзаставы, как не стало вчера моего батальона, значительной части нашего сводного полка, как поубивало большое количество тех малознакомых людей или близких друзей, с кем пересекалась моя фронтовая судьба. Страшная война началась совсем недавно. Всего три недели назад, а, сколько уже человеческих жизней и судеб навсегда погублено, сколько уже изувеченных ребят, сколько наших военных попали в плен к фашистам или с боями прорывались к своим и гибли. Кошмар! У каждого человека были какие-то свои жизненные планы, многие, кого я знал, хотели кем-то стать в жизни, чего-то достичь или просто жить, любить, быть счастливыми. Но человеческие мечты, надежды слишком обманчивы, поскольку внезапная беда ворвалась в жизни многих людей и одним махом поставила точку на всех перспективах. Хотя, может быть, и не точку, а только отодвинула планы некоторых на какое-то время. Только бы пережить войну! Интересно, а почему я до сих пор остался в живых – целым и невредимым, побывав в таких смертельных передрягах, когда рядом гибли сотни других людей, когда столько народу получали ранения? А я за все эти дни не получил ни одной царапины, только несколько раз был контужен, но кто тогда не глох от близких разрывов бомб или снарядов, это, можно сказать, ерунда, головная боль»

Вдруг с испугом я заставил себя отогнать прочь эту мысль, этот вопрос. Я решил, что об этом лучше не думать, война, кажется, надолго и скоро не закончится, случиться может всякое и в любой момент. «Но все равно, главное – выжить, пережить это страшное время. Ведь кончится когда-нибудь эта проклятая война и прекратят гибнуть люди, наступит мирная жизнь. Но самое грустное то, что немногие люди ее смогут увидеть, дожить до конца войны. Эх, как хочется уцелеть и выжить, чтобы снова окунуться и пожить в мире, радоваться и любить, словом, быть живым и наслаждаться жизнью, счастливо прожить свою единственную жизнь, а не умереть в самом расцвете сил.»

Грустные мысли и думы чередовались в моем сознании одна за другой и я, кажется, немного задремал.

Окончательно заснуть мне не дал мой командир - майор Иванов.

-Круглов, на поешь, - он тихонько дотронулся до моего плеча, а затем громко спросил: - Да ты что, спишь?

Я моментально открыл глаза, и устало, с грустью посмотрел на майора Иванова, который протягивал мне ложку и полбанки свиной тушенки. Я взял все это, но продолжал вопросительно глядеть в глаза майора Иванова.

-Что с тобой, Круглов? – удивился Василий Иванович.

-Товарищ майор, можно спросить?

-Конечно.

-Помните, еще до войны, я у вас спросил как-то, а вдруг завтра война начнется, и что вы мне тогда ответили?

-Нет, уже забыл. А что? – немного растерянно спросил майор, стараясь понять, куда я клоню этот разговор, да и зачем он вообще нужен.

-А я вот не забыл, товарищ майор. Вы уверенно и твердо сказали тогда, что если враг нападет на нас, то мы его очень быстро, малой кровью, да на его территории у-нич-то-жим! – растягивая по слогам последнее слово, проговорил я, и добавил еще: - Помните, вы еще тогда газету «Известия» дали, и я прочитал ее нашим пограничникам.

-Ну вспомнил, сам знаешь, какое тогда время было! – поднимая голос и злясь на меня за то, что я начал этот ненужный сейчас разговор  заговорил он. – Забыл что ли, Круглов, как все в договор о ненападении верили, как начальство нам твердило, что никакой войны  не ожидается, не верьте слухам и не отвечайте ни на какие провокации. Ты сам вспомни, Круглов, как ты верил в то, что война не скоро будет. Помнишь, лейтенант?

Рядом с нами послышался шорох и я огляделся по сторонам и вдруг заметил, что сидевшие неподалеку красноармейцы старательно прислушивались к нашему разговору.

-Товарищ майор, я у вас совсем не это хотел спросить! – в моем голосе зазвучали извинительные нотки. – Я хочу узнать, что вы сейчас думаете, когда война кончится?

Майор тоже увидел повышенное внимание сидевшей вблизи нас группы солдат, которые до этого пили воду из котелка, грызли сухари и ели консервы.

-Значит, ты хочешь узнать, чем все это кончится? – не снижая громкости разговора, чтобы и бойцам было слышно, спросил на полном серьезе майор у меня. Затем он встал с земли, поправил свою гимнастерку и отряхнул сзади брюки.

Я понял, что ответ майора предназначен не только мне, а и другим, находившимся рядом красноармейцам. Я решил немного подыграть своему командиру. Во-первых, чтобы самому разобраться в обстановке и в возможном развитии будущих событий, а во-вторых, чтобы ребята и мужчины услышали мнение майора, которое очень уважали и ценили. «Пограничник» (окруженцы его так прозвали) в их глазах был олицетворением настоящего справедливого, опытного и умного Командира с большой буквы, военноначальника от природы и долгой службы. Именно ему практически все красноармейцы верили и почти каждое его командирское слово они воспринимали как истину, поскольку Иванов своим личным примером и геройскими действиями доказывал окружающим свое неоспоримое право на руководство ими как грамотного командира и идейного коммуниста, кадрового воина-чекиста.

Вырасти дальше майора, ему мешало отсутствие высшего профессионального образования, зато богатый практический опыт перевешивал с лихвой, его знания и навыки были гораздо лучше любой науки и теории. Они позволяли уцелеть и побеждать не только ему самому, но и тем, кто находился рядом, жизнями бойцов он не раскидывался, действительно старался сберечь каждого, минимизировать потери, поэтому и любил его служивый народ, тянулись за ним, молились на него, видели в нем свое спасение.

Глядя в тот момент на гордо стоявшего напротив меня майора, выдерживавшего паузу и обдумывая ответа на вопрос, я вдруг вспомнил его слова о том, что пока солдаты верят своему командиру, они будут храбры в бою и будут беспрекословно и в точности исполнять все его приказы. А это уж точно нам сегодня понадобится и потому я, недолго думая, какой бы вопрос задать майору и зная, что он обладает развитым мышлением, интеллектом и может ответить на любой вопрос, решил спросить его о том, о чем думал каждый красноармеец на фронте:

-Вот скажите мне, почему врагу удается почти с каждым днем продвигаться все дальше и дальше, а мы до последнего дыхания боремся с ним, но уже от самой границы отступаем? Где же и когда мы остановим врага, скоро ли победим, осилим ли, выдержим? – задал я громко свои наболевшие вопросы, которые в последние дни не выходили из головы, мучили, рвали душу изнутри, царапались во рту.

Я увидел, как со своих мест поднялись красноармейцы и приготовились внимательно вслушиваться и запоминать каждое слово этого высокого, крепкого, широкоплечего и подтянутого майора-пограничника, чтобы потом было о чем расск5азать другим бойцам. В то, что об этом разговоре вскоре узнают остальные наши солдаты, я был полностью уверен.

Майор посмотрел вокруг и, заметив внимательные взгляды на себе, снова повернулся в мою сторону и, смотря прямо мне в глаза, начал свою пламенную речь, сопровождая ее убедительной жестикуляцией.

-Это очень хорошо, что ты задал такой вопрос, поднял, так сказать, волнующую тему. Значит ты, лейтенант, пытаешься и хочешь вникнуть в происходящие вокруг тебя события и предпринять попытку не только оценить сложную обстановку, но и спрогнозировать развитие этой войны. Не скрою, Круглов, я тоже часто думаю об этом и готов высказать свою точку зрения, как коммунист и как старший командир. Стоит признать, что сейчас, в данный момент, враг пока сильнее нас и за счет этого он так далеко продвинулся, но я думаю, просто уверен, что это лишь временные успехи немецких войск и скоро наступлению врага наступит конец. Ты же, Круглов, сам знаешь, какие потенциальные силы и возможности имеются у нашей огромной страны, народа, армии.

Майор Иванов перевел дух и взглянул вокруг себя и заметил, как со всех сторон к нам стали подходить красноармейцы, чтобы послушать речь своего боевого командира. В такие минуты, он был максимально собран, говорил быстро и уверено, без привычных матюков и шуток, стопроцентная серьёзность и сосредоточенность.

Майор, сделав короткую паузу, собираясь с мыслями и подбирая нужные слова, продолжил:

-Нам сейчас кажется очень горьким и слишком обидным, что, как ни старались, а отдали немцам Белоруссию и отходим к Смоленску. Но кто знает, может, теперь, заманив врага вглубь нашей территории, мы заставим его распылить мощные ударные силы на наших широких просторах, а мы будем постепенно, до последней капли крови, разбивать и уничтожать по частям его танки, пехоту, технику. Враг будет с потерями пытаться прорваться на восток, а мы будем держать его и ждать подкрепления. Наша вся страна уже очень скоро соберет всю свою силу и мощь, а потом внезапно придет на помощь к нам и нанесет такой сокрушительный удар по врагу, что мы сразу переходим в наступление и широким фронтом пойдем до самого Берлина. Вот только сейчас нашей главнейшей задаче является держать здесь врага, пока наша армия с самолетами, танками спешит на подмогу, мы должны любой ценой не давать немцам продвигаться дальше на восток, чтобы нам самим потом было меньше идти до Берлина. Понимаете?

Я, как бы не веря в услышанное, чтобы уточнить, задал майору новый вопрос:

-Неужели, товарищ майор, вы верите, что скоро наша армия будет бить врагов уже на вражеской территории и мы прогоним их со своей Родины?

-Конечно, верю. Да и вы все должны только в это верить и своими действиями как можно быстрее остановить врага. Запомните главное: скоро, очень скоро, как только из глубины нашей страны придут свежие силы, мы пойдем по этой дороге в обратном направлении, разгромим врага и дойдем до Берлина. А уж там мы отыщем самый высокий фонарь.

-Товарищ майор, а фонарь-то зачем? – удивленно и широко раскрыв глаза, спросил я у него.

-На нем мы за яйца повесим Гитлера, - вполне серьезно ответил он.

На всю округу раздался дружный хохот, стоявшие рядом бойцы, скаля белые зубы, задорно смеялись и на этот громкий смех стали подтягиваться многие другие красноармейцы, которые не слышали слов майора. Они подходили к смеявшимся бойцам и спрашивали их, сгорая от любопытства: «Чего ржете? Что случилось?» и т.д.

Вокруг майора образовалась многочисленная толпа, но Иванов Василий Иванович продолжал оставаться очень серьезным и сосредоточенным. Он, подняв руку, в один миг остановил смех красноармейцев и, чтобы его все услышали, он строгим и громким, командным голосом сказал:

-Запомни это каждый, это нужно знать обязательно. Такого не было, да и быть не может, чтобы враги нашу Родину захватили. Наши славные предки геройски били любых врагов и мы будем до последней капли крови сражаться за свою свободу.

И майор Иванов рубанул рукой, будто шашкой, и закончил свою речь:

-Всем ясно? Тогда расходитесь, чего встали. Отдыхайте. Скоро всех нас ждет новое боевое задание, которое мы должны, просто обязаны выполнить с честью. А пока даю ровно час на отдых, понятно?

Когда все бойцы разошлись отдыхать, я тихо извинился перед майором за то, что втянул его в этот разговор, а он улыбнулся и по-дружески положил мне одну руку на плечо, а другой указал мне на полбанки тушенки, на сухари и флягу с водой. И тут я вспомним о том, что последний раз поел вчера вечером, и поэтому с жадностью набросился на эту еду. Я жевал пищу и с глубоким уважением смотрел на своего командира, который, закурив папиросу, нахмурив брови, о чем-то задумался.

После слов, сказанных майором Ивановым, я вдруг почувствовал такую уверенность в правоте его высказываний, что решил больше не беспокоить его своими вопросами. Как я в тот момент желал, чтобы все, о чем говорил этот умный человек, произошло как можно быстрее.

Майор встал, сплюнул, затушил ногой окурок папиросы и ушел куда-то.

Когда я перекусил и, заложив руки за голову, растянулся на траве и отдыхал, закрыв глаза, возвратился майор.

Он уселся возле меня и заставил снова открыть глаза и слушать его.

-Теперь о предстоящем. Бронштейн, конечно, сука, но он прав, если попадем в окружение, то с ранеными из него нам не выбраться, поэтому он отправляется в тыл, а нас оставляет здесь. Но я знаю, как можно исполнить его приказ. Для выполнения этой боевой задачи нам необходимо будет занять в лесу, прямо возле дороги, удобные и маневренные позиции, чтобы перекрыть путь немцам по ней. Мы выдвинемся  немного назад, там дорога метров на 300-350 сужается из-за сплошного леса и густого кустарника с обеих сторон. Я посмотрел и понял, что для бронетехники свобода маневра слишком ограничена, ее там просто нет, рядом болото, легко увязнут. Этим мы и воспользуемся, спрячемся в кустах, замаскируем огневые противотанковые средства вдоль всего узкого участка дороги, а вот здесь тщательно заминируем всеми имеющимися минами саму дорогу, а чуть впереди устроим лесной завал. Противотанковые мины поставим так, чтобы ни один танк врага или машины не прорвались вперед, через наше минное заграждение. Но если кому-то из них удастся проскочить, то их встретит крепкий сосновый завал и несколько бойцов с противотанковыми гранатами. Но для транспортной колонны противника станут главной опасностью не эти мины, а расположенные в засаде наши три пушки, ПТРы и бойцы с ручными  гранатами и бутылками с ЗС. Как только основная часть колонны попадает в нашу засаду, передняя машина нарывается на мину, мы открываем внезапный и уничтожающий огонь с близкого расстояния. Плохо будет, если нас обнаружат до того, как мы откроем огонь и начнем бросать гранаты. Не будет самого главного – внезапности нападения на врагов. Ты все понял, Круглов? Эй, ты что, заснул, что ли?

-Никак нет, товарищ майор. Я все слышал и понял, что вы это здорово придумали, - восторженно сказал я, поскольку очень обрадовался хитрому замыслу и хорошему плану майора Иванова.

-Скоро станет совсем светло. Вот тогда нужно будет немедленно начинать подготовку нашего рубежа обороны. Отыскать и занять скрытые позиции вдоль дороги, разместить наиболее правильно всех бойцов, ну и так далее. Понимаешь?

-Ага, - кивнул я в ответ.

-Ты давай, через минут так двадцать, собери всех сержантов и ждите меня. Я сейчас пойду доложу Бронштейну о своем плане, а ты не забудь, пока я буду отсутствовать, ввести в курс предстоящего дела всех остальных командиров, расскажи им, что и как. Понял?

-Так точно, товарищ майор. Только прошу, будьте с Бронштейном поаккуратнее, поосторожнее, он мужик очень опасный.

-Да ладно, не бзди, Круглов, - весело сказал майор Иванов и не спеша, пошел по обочине дороги к бригадному комиссару…

а в это время коротенькая июльская ночь подошла к концу. Серое небо с каждой минутой просветлялось все больше и больше, сменяя предрассветные сумерки яркими красками восходящего за горизонтом солнечного диска, край которого наполнял безоблачное небо кроваво-красным рассветом. Духота летней ночи сменилась утренней свежестью, приятная прохлада окутала воздух. Везде и всюду трава и кусты были осыпаны прозрачными капельками росы, которая вскоре начала блестеть и искриться в первых лучах восходившего солнца. Так начинался новый день жестокой войны, которая обрушилась на людей, заставляя их позабыть об этой окружающей красоте русской природы и в величественном сосновом бору вперемешку с мохнатыми елями, в этом хвойном лесу готовиться вдоль дороги к предстоящей кровавой битве с врагами.

В нескольких шагах от телеги, запряженной гнедым конем, возле густых зарослей малины, подмяв высокую траву, лежал на спине бригадный комиссар Бронштейн. Его галифе были приспущены до колен, и возле него суетился пожилой красноармеец-медик. Этот санитар аккуратно протер спиртом осколочное ранение Бронштейна, которое напоминало неглубокую царапину чуть выше правого колена. После врач присыпал рану стрептоцидом и перевязал ее новым бинтом. Если честно, то ранение Бронштейна было не очень серьезное, почти пустяковое. Неожиданно к ним приблизился майор Иванов, который пока шел вперед обоза, немного задержался возле одной из повозок, поговорив со своим раненым товарищем капитаном-танкистом Бычковым, у которого было прострелено плечо и оторвана кисть левой руки. Майор как мог обнадежил своего товарища и попрощался с ним.

Увидев прямо перед собой подошедшего майора Иванова, Бронштейн оттолкнул от себя санитара и стал быстро натягивать брюки. Майор присел рядом с ним на корточки и начал негромко говорить:

-Я решил устроить немцам здесь засаду. Сразу после вашего отхода я приступаю к организации и к подготовке этой засада силами своих красноармейцев. Уже светло и вам пора уходить, а нам нужно готовиться к бою. С отдыхом подождете – отдохнете в госпитале. У меня все.

Майор встал и собрался уходить, бригадный комиссар в свою очередь тоже поднялся на ноги и, смотря в глаза Иванова, взволнованно сказал:

-Майор, немцев надо задержать, любой ценой не пропускать их вперед. На тебя и на всех твоих красноармейцев после того, как мы уйдем, ложится полная ответственность за судьбу раненых. В случае чего, именно с тебя будет суровый спрос. Учти это.

-О чем речь, комиссар? Враги не прорвутся, пока не уничтожат наш рубеж сопротивления, - твердо произнес майор и злобно поглядел на Бронштейна. 

Тот попытался, как бы извиняясь, сменить тон разговора и более дружелюбно произнес:

-Товарищ майор, прошу вас, задержите врага ровно на 10 часов, а потом, по истечении времени, отходите лесом в сторону Смоленска. Другого выхода у вас нет. Ты извини меня, майор, но сейчас война и приказы нужно выполнять в любом случае  и до конца.

-Я все понимаю, комиссар. – Майор  неожиданно для себя перешел на «ты».  – Знай, мы будем стоять насмерть, и поставленную боевую задачу выполним. Главное, доберись до наших и скажи им, что эту дорогу 10 часов будет держать до последнего все красноармейцы майора-пограничника Иванова Василия Ивановича. И если наши смогут, то пусть пришлют подкрепление.

-Обещаю, Василий Иванович, как только я доберусь до Смоленска, сразу же доложу в штаб и укажу место на карте. Или если раньше встречу наших, я немедленно сообщу о тебе и выбью для тебя подмогу. Это я тебе как коммунист коммунисту обещаю и обязательно сдержу свое слово. Ты можешь мне верить.

-Спасибо, Яков Моисеевич. Но у меня к вам есть еще одна просьба.

-Говори же, не стесняйся. Если выполнишь мой приказ, я обещаю тебе очередное воинское звание, и это не пустые слова.

-Ха-ха-ха! – рассмеялся майор и вдруг стал серьезным, а его лицо окаменело и побледнело от злости, его густые брови нахмурились, и из-под них на Бронштейна уставился суровый и грозный взгляд майора Иванова, который после короткой паузы вплотную приблизился к напуганному бригадному комиссару и нервно прошипел:

-Ты меня не так понял, комиссар. Я хочу только одного, чтобы ты сам, лично, перед тем, как отправиться в путь, разъяснил всем моим бойцам, для чего и почему они остаются здесь. Вот у меня какая просьба. Остальное беру на себя, обещаю, выдержим!

-Ладно, не горячись, майор. Я им четко и ясно объясню свой боевой приказ. Эй, Терехов, давай коня мне.

Политрук убежал куда-то в хвост колонны и вскоре подвел черного как смоль вороного жеребца и помог бригадному комиссару забраться на него. Когда Бронштейн твердо сидел в седле, он пристально посмотрел сквозь блестевшие в лучах солнца стекла очков и крикнул майору:

-Иди, строй бойцов!

Василий Иванович быстрым шагом пошел в самый конец стоявшего на дороге обоза, туда, где на привале расположились боеспособные красноармейцы. Через 10 минут он приблизился к отдыхавшим, и громко приказал: «Стройся!».

Услышав команду своего командира, я начал вместе с сержантами бегать и поднимать отдыхавших возле дороги бойцов. Многие из них успели заснуть, и теперь они с трудом поднимались с мягкой травы после недолгого сна и казались чрезмерно недовольными таким скорым подъемом, почти сразу же после небольшого завтрака в сухомятку (мясные или рыбные консервы, сухари или галеты, вода).

Но вот уже рядом послышался топот копыт и в клубах поднявшейся пыли появился строгий бригадный комиссар верхом на вороном коне. Увидев его, бойцы моментально вскочили, забегали быстрей, недовольный ропот разбуженных солдат мгновенно стих и очень скоро на обочине дороги стоял строй красноармейцев в две шеренги. Выстроившиеся в два ряда солдаты стояли смирно и затаив дыхание.

Подавляющее большинство рядовых бойцов и сержантов, уцелевших от нашего сводного полка, успели хорошо узнать грозные и суровые повадки и порядки этого щуплого и злого комиссара с двумя орденами на груди. Этот старший политработник - бригадный комиссар – наводил страх и ужас на своих красноармейцев тем, что легко мог за любое незначительное нарушение дисциплины или за малейший проступок, не задумываясь и не выясняя зачастую подробностей или причины, словом, Бронштейн имел привычку без выяснения обстоятельств отдавать провинившихся под суд военного трибунала или под скорый приговор – расстрел. Те, кто побывал с нами в окружении, помнили, как перед всеми, у всех на глазах было расстреляно двое бойцов – за сон на посту, а еще через несколько дней из пулемета расстреляли группу красноармейцев из семи человек, оказавшихся без документов и у которых в карманах были обнаружены немецкие листовки антисоветского и провокационного характера. Эти семеро бойцов РККА уверяли со слезами на глазах, что листовки они использовали как бумагу для самокруток, чтобы заворачивать махорку. Но суд бригадного комиссара Бронштейна был скорым и беспощадным. Пулеметчик по приказу Якова Моисеевича привел смертный приговор в исполнение. Именно по этой причине стояли вдоль дороги вытянувшиеся красноармейцы и не могли оторвать тревожные взгляды от сурового лица бригадного комиссара Бронштейна, который остановил своего буйного жеребца и сверху властным взглядом разглядывал стоявших на вытяжку перед ним около сотни бойцов с усталыми и покорными лицами. Они смотрели на грозного бригадного комиссара, как кролики на удава, а он, устремив свой хищный, цепкий взгляд еще раз обвел глазами строй, начал громко и очень уверенно говорить, приподнявшись в седле и упершись ногами в стремена. Он пылко и твердо выкрикивал свои фразы, хотя заметно картавил и вместо буквы «р» произносил звук, напоминающий скорее букву «г». Но, несмотря на это, он говорил правильно, находя самые нужные для этого момента слова, не зря же Бронштейн долгие годы проработал в политуправлении Западного округа.

-Товарищи кадровые бойцы Красной Армии! Коммунисты и комсомольцы, а также беспартийные! Слушайте внимательно мой боевой приказ. Сегодня от лица командования я поручаю всем вам выполнение важнейшего и ответственного задания, которое вы обязаны исполнить в любой ситуации. Сегодня вы должны прикрыть отход своих раненых, измученных до предела и нуждающихся в срочной помощи, которую им могут оказать не только врачи-хирурги, но и все вы. Вы тоже можете помочь своим умирающим от ран товарищам. Командование нашего полка ответственного поручает и строго приказывает всем вам держать мужественно и стойко эту дорогу, не пропуская по ней врага и не дать фашистским гадам догнать обоз с вашими ранеными и беспомощными друзьями. Запомните главное! Судьба ваших раненых братьев, которые временно выбыли из строя и сами не могут себя защитить, в общем, их судьбы и жизни будут зависеть только от того, как вы будете держать здесь оборону. Поэтому строго на строго приказываю всем командирам, коммунистам, большевикам и другим смелым бойцам РККА. Приказываю,  если среди вас окажется гад, то за трусость, проявленную в бою, его следует немедленно расстрелять на месте. Сражайтесь смело и бейте врагов, при этом помните о своих раненых товарищах. В ходе боя к вам должно прийти мощное подкрепление наших войск. Но если его в течение 10 часов не будет и наши не смогут прийти на смену к вам, то только в этом случае вы можете и имеете на это полное право отойти в направлении Смоленска, но только через 10 часов. Запомните. Сегодня наша Родина требует от каждого из вас героизма и храбрости в бою с врагом, а также точное выполнение своего боевого долга и моего приказа. Даю вам честное слово коммуниста, что отличившихся в этом бою красноармейцев я представлю к боевым наградам. Мой приказ всем понятен? Тогда все боеспособные остаются выполнять задание командования, а раненые отходят в тыл, чтобы вылечиться, встать на ноги и снова сражаться с немецкими захватчиками. Все остальное вы узнаете от своего командира Иванова Василия Ивановича. А сейчас даю ровно 20 минут на прощание с ранеными боевыми друзьями и на то, чтобы вы забрали себе 45мм пушки, боеприпасы и весь НЗ полка.

Красноармейцы разом бросились к повозкам. Забрали ящики со снарядами, минами, патронами, гранатами и продовольствием, отцепили три «сорокопятки». И начали прощаться с тяжелоранеными и с временно выбывшими из строя боевыми друзьями. Они желали нам удачи в бою, а мы желали им успешно добраться до госпиталя и скорейшего выздоровления. Мы обменивались с ними адресами, передавали короткие письма и записки своим родным и близким, дарили друг другу что-нибудь на память, обнимались и целовались в связи с разлукой, которая могла быть навсегда, старались всячески поддержать друг друга на прощание каким-нибудь добрым словом или советом.

Я тоже быстро достал из планшета лист бумаги и карандаш. Быстрым и корявым почерком черкнул на бумаге свой домашний адрес и очень короткое письмо родителям: «Жив! Люблю! Целую! Ваш сын Леша. 12.07.1941 г.»

И все, больше ничего не успел написать, поскольку 20 минут, отведенных Бронштейном, пролетели в одно мгновение, и только я успел отдать эту записку раненому в голову бойцу-пограничнику с нашей заставы, как сквозь шум прощания послышался громкий голос бригадного комиссара: «Все, уходим! Желаю победы! Прощайте!».

Мимо меня проскакал вперед обоза на своем вороном коне Яков Моисеевич Бронштейн и повозки скрипучей колонной тронулись в путь.

А мы, оставшиеся красноармейцы стояли и провожали грустными взглядами уезжавших в сторону Смоленска, потерявших боеспособность бойцов и командиров РККА. И мы стояли на дороге, глядя вслед обозу, пока последняя повозка с ранеными не скрылась в клубах пыли. У некоторых даже скользнула по щеке одинокая слеза. Обоз ушел на восток, а мы остались здесь, чтобы выполнить свой воинский долг.  Но как ни печально было, на то и война, и кто-то должен с оружием в руках защищать других. А если уж суждено погибнуть, значит, судьба такая, но умирая, ты знаешь, что кто-то продолжит воевать и, в конце концов победит врага, отомстив за тебя.

            Как только вереница телег скрылась из вида, майор взглянул на свои командирские часы на руке, стрелки на циферблате показали пятнадцать минут шестого.

-          В две шеренги ста-но-вись!!! – прокричал команду майор Иванов и разрозненная группа красноармейцев быстро выстроилась в два ряда на дороге.

          Василий Иванович встал перед строем своих бойцов и приготовился говорить. Он гордо оглядывал все свое небольшое , но неплохо вооруженное войско. В нашем строю вместе с майором осталось сто четыре человека. Пересчитав живую силу своего отряда, лишь небольшой части уцелевших военных от былой численности сводного полка, Иванов остался довольный тем, что в его группе были люди опытные, большинство из них не первый год в армии, да к тому же, все они смогли

выжить в предшествовавших  схватках с врагами, а это говорило уже о многом.

Майор Иванов смотрел в лица своих боевых товарищей, с которыми предстояло совсем скоро давать смелый и решительный отпор наступавшим по этой Смоленской дороге полчищам фашистских захватчиков.  И несмотря на то, что почти все красноармейцы стояли в грязном и разодранном обмундировании, с худыми и почерневшими в боях лицами, уставшие и измотанные до крайности люди, которые были уже на грани  не только физического истощения, но и некоторого психического расстройства, вызванного в первую очередь страхом перед военной мощью войск противника и смертельной усталостью от не прекращавшихся страшных боев с ним. Но эти люди еще пока стояли, и продолжали крепко держать в руках свое оружие, и если бы потребовалось, то могли ради общей победы отдать свои единственные жизни за нашу Родину.

            Майор выдержал небольшую паузу и серьезно заговорил, прохаживаясь перед строем,  и твердым взглядом смотрел прямо в глаза своим красноармейцам.

« Товарищи! Чтобы оправдать доверие наших раненых братьев, которые, поверив в нас, в наши силы, решили отдать нам все; и оружие, и боеприпасы, и продовольствие, и даже индивидуальные пакеты, в которых сами нуждаются! Они верят в нас и верят, что мы спасем их от неминуемой гибели! Поэтому нам предстоит целых десять часов сражаться с врагами не на  жизнь, а на смерть! Но сражаться так, чтобы самим выжить, сдерживая идущие по этой дороге, вражеские силы и особенно их моторизованную технику, чтобы не дать фашистам догнать наш обоз!  Не скрою от вас, приказ этот выполнить трудно, нелегко будет!  Но для того, чтобы остаться в живых и выполнить задание комиссара Бронштейна, нам необходимо немедленно готовиться к предстоящему бою!  Времени у нас имеется очень мало, поскольку враг может появиться здесь в любую минуту!  А нам с вами нужно успеть подготовить хорошую засаду в лесу по обеим сторонам дороги!  Мы должны действовать очень быстро и слаженно!  Старшему сержанту Зорину с отделением саперов-минеров выйти из строя!»

             Восемь бойцов, включая З., сделали несколько шагов вперед, и майор, обращаясь к командиру саперного отделения, определил задачу:

« Приказываю вам немедленно приступить к минированию участка дороги на повороте, длиною пять-восемь метров и обочину, примыкающую к лесу!  Для минного заграждения используйте все имеющиеся мины!  Они вон в тех ящиках, примерно 40-45 штук противотанковых и более пятидесяти противопехотных, так что минируйте основательно, не жалея их!  Заминируйте участок дороги в несколько рядов и расставляйте мины так, чтобы ни одна машина, ни один танк или мотоцикл, не смогли проехать вперед!   После того как заминируете, пройдите метров на 120 вперед и подготовьте завал из нескольких толстых и высоких сосен, чтобы они упали на дорогу, и заминируйте его как следует, устройте крупный завал, на случай если все-таки танкам удастся прорваться вперед.   Саперам задача ясна?!  Тогда выполняйте и постарайтесь сделать  все это как можно скорее, а после возвращайтесь обратно, я вам скажу, что делать дальше!  Понятно?!

-          Так точно товарищ майор!  Сделаем как надо! – уверенно ответил командир отделения старший сержант Зорин.

                Минеры схватили три больших деревянных ящика зеленого цвета, но не  смогли поднять из-за тяжести, тогда майор Иванов выделил им еще десять бойцов.

-          остальные за мной! – приказал майор и пошел назад по дороге туда, откуда должны были появиться немцы.

За ним всей гурьбой пошли наши красноармейцы, которые катили три 45-мм пушки, несли длинные ПТРы, тащили деревянные ящики со снарядами, с гранатами, с зажигательными бутылками и цинковые ящики с патронами.   Ящиков этих было очень много, поскольку эти боеприпасы остались нетронутыми во время вчерашнего сражения и до последнего момента составляли НЗ полка.   Теперь все это богатство было наше и должно было нам очень пригодиться.    К тому же у нас было много автоматов  ППД, станковых и ручных пулеметов, а также 2 противотанковых  ружья и большой запас бронебойных патронов к ним.    

              Пройдя метров триста по извилистой и узкой лесной дороге,  мы  пришли на нужный участок, где дорога была не широкая и с двух сторон зажата сплошным сосновым лесом, а бугристая обочина поросла высокими и густыми зарослями орешника, можжевельника, малины и других каких-то кустов.   Шоссе с грунтовым покрытием сильно сужалось в этом месте из-за многочисленных изгибов и поворотов.   По бокам с одной стороны была возвышенность, а с другой низина, с глубокой канавой и потом в 2-3м лес.   Эти условия местности позволили нам расположить бойцов практически друг напротив друга.   На участке дороги, протяженностью около 1км или чуть более, с двух сторон расположились бойцы в кустарнике, за стволами сосен на  дистанции от 5 до 25м друг от друга, как с той, так  и с другой стороны.   Свои позиции  бойцы занимали в 10-30 и более метров от дороги.

Майор  Иванов остановился, снял свою пограничную фуражку с зеленым верхом и протер платком вспотевшую лысую  (свежее бритую наголо) голову и позвал к себе шедшего впереди пограничника с нашей бывшей заставы:

-          Старшина Евсеев, ко мне!

Тот подбежал и вытянулся перед майором.

-          Слушай внимательно.  Берешь бойца, и бегите на пару километров вперед. 

Там укройтесь в кустах и наблюдайте за дорогой в оба.  Если что увидите или услышите, сразу бегом обратно, только смотри, чтобы вас не обнаружили.  Понял?

Огонь открывать в любом случае запрещено!   Чтобы ни произошло, бегом ко мне.

Понял?

-          Разрешите выполнять? – ответил старший пограничник, который вот ужу несколько лет служил с майором и даже на Халхин – Голе они были вместе  и не мудрено, что Степан Евсеев понимал своего командира с полуслова.

-          Давай! – сказал ему майор.

-          Пограничник Приходько, в наблюдение! За мной, бегом!

              Василий Иванович Иванов с тоской посмотрел на двух убегавших по дороге пограничника и с грустью про себя отметил, что как мало осталось живых ребят – молодцов с его погранзаставы №13, из его дружного отряда пограничников.

Всего пять человек вместе с ним.  Это были я – лейтенант Круглов, старшина – (сверхсрочник) Евсеев, сержант Уваров, бойцы Приходько и Соболев.   У майора Иванова камнем на сердце легла печаль о погибших в самые первые дни войны пограничниках, но в то же время, в его душе была гордость за всех своих геройски погибших парней, которые с первых минут войны мужественно дрались с врагами и ни одного труса или гада в его погранотряде не оказалось .  А сейчас ничего не осталось в душе майора, кроме гордости за своих боевых товарищей и неудержимой злости на врагов, которые скоро могли появиться здесь.   Майор не боялся встречи с врагами, какими бы сильными они не были, ведь  с такими парнями, как например

старшина Евсеев, ему было не страшно сражаться с противником и погибать если это потребуется.   Степан Евсеев был храбрым парнем и не захотел покидать  в трудную минуту своего командира и товарищей по оружию.   Осколками гранаты у старшины Евсеева было изранено все лицо и даже задет левый глаз.  Он мог бы спокойно уехать вместе с ранеными  в тыл, но он остался в строю с забинтованной головой ( грязные и почерневшие бинты с пятнами запекшейся крови) Недаром на груди у старшины висела круглая  медаль « За Отвагу», которая была наградой для отважных воинов.   Вот какие парни были у майора Иванова, и поэтому он лично принимал самое активное участие  в подготовке засады, чтобы по возможности избежать ненужных, лишних потерь в личном составе своей группы.  Но полностью избежать потерь не было возможности, и Иванов это хорошо понимал, но всячески пытался хотя – бы  уменьшить их количество в каждой стычке  с противником.  Поэтому он сам размещал сорокопятки, определял огневые позиции, расставлял боевые расчеты  «пэтээрщиков», пулеметные точки и многое другое.  Он почти каждому объяснял боевую задачу, отдавал распоряжения и приказы, давал советы по поводу действий на случай непредвиденных и вполне возможных обстоятельств, чтобы каждый его боец  был готов к любому повороту событий и действовал бы правильно во всеобщем взаимодействии всей красноармейской группы.    Майор Иванов непрерывно ходил по позициям бойцов, засевших в лесу, по обеим сторонам и в непосредственной близости с проходившей сквозь лесной массив грунтовой дорогой.   Он показывал, где должны были находиться бойцы с гранатами, и с зажигательными бутылками.    Как и куда бросать эти ручные противотанковые средства, чтобы самим не пострадать при этом и не подорвать друг друга вместо противника.  Что делать дальше в ходе боя.

Майор подозвал меня и старшего сержанта- артиллериста П – на.   Василий Иванович  указал нам три разных места не выбранном им участке дороги, куда мы с бойцами  перетащили и расположили три 45мм орудия.   Получилось так, что две пушки оказались на расстоянии 800м друг от друга  и еще одна примерно по середине между  этими двумя пушками.   Майор Иванов назначил старшего сержанта П. командиром первого орудия,  меня решил назначить командиром второй «сорокопятки», а сам решил командовать третьим орудием ПТО.  Первая пушка 45-го калибра

и боевой  расчет П. занял позицию в самом начале участка  засады в  ста метрах от предполагаемого  лесного завала,  я со своим орудием спрятался с другой стороны, примерно по середине этого участка дороги,  а майор укрыл свою противотанковую пушку почти у самого минного заграждения.    Потом он снова собрал

большую часть наших красноармейцев и строгим голосом сказал:

 - Приказываю вам ответственно подготовиться к бою!  Боевым расчетам «сорокопяток» и противотанковых ружей, обязательно приготовить помимо основных огневых позиций, запасные, чтобы иметь возможность скрытно двигаться вдоль дороги и в ходе боя, чтобы вы могли быстро, и умело менять позиции!   Ясно?!

Теперь пару слов скажу пулеметчикам!   Во-первых, для своих пулеметов старайтесь найти удобные позиции, там, где я вам показал с хорошими секторами обстрела!  Во – вторых, вы обязаны прицельным огнем уничтожать пехоту и отбивать любые возможные атаки, с любых сторон, так что будьте готовы держать круговую оборону и не дать врагам ударить нам в тыл!  Ясно?!

Всем остальным  бойцом приказываю под перекрестным обстрелом  держать весь наш дорожный участок, бить по немцам со всех сторон!   Также сами смотрите во все стороны, и если появятся где-то немецкие солдаты, то ваша главнейшая задача, не подпустить их к пушкам пэтээрам и пулеметам!   Убивайте, уничтожайте их, прежде чем они смогут приблизиться к нашим позициям!  Но самое главное – это, что бы каждый из вас, в обязательном порядке использовал в ходе нападения свои гранаты и бутылки с горючей жидкостью!   Зарубите себе на носу, кидать гранаты и стрелять только после моего сигнала! Сигнал – первый выстрел из моего орудия!

До этого, чтобы ни слуху, ни духу, затаиться и ждать выстрела!   Если кто нарушит мой приказ – расстреляю, и не будет ему никакой награды!  Всем ясно?! 

Спрятаться в лесу, залечь за сосны, а по – сигналу начать атаку всего вражеского, что попадется на глаза.   После сигнала всем сразу и одновременно открыть огонь из  всех противотанковых огневых средств. А другим из своих укрытий  закидывать гранатами и бутылками с зажигательной смесью  цели на дороге, особенно метко кидайте в танки и бронемашины, грузовики и мотоциклы, подрывайте гранатами, а  пехоту добивайте  из винтовок и пулеметов,  или бейте их тоже гранатами.

В общем, долбите их, чем хотите, но главное результат.   Понятно это вам?!  Всем ясно?!    Тогда немедленно выполняйте и займите указанные мной позиции!

Лейтенанту Круглову и другим командирам пока остаться!

               Красноармейцы быстро разбежались по своим местам и начали активно, старательно выполнять приказ майора Иванова.   Они выполняли его задания, не потому  что  у него было по две бордовых шпалы в зеленых петлицах, а потому что все они ценили его ум и его военную хитрость, боевой талант полководца.  Они все до одного доверили ему свои жизни и судьбы, зная точно, что майор – пограничник Иванов, в отличие от некоторых  других старших командиров, никогда, ни при каких условиях,  не спрячется за спинами своих солдат, а напротив, будет беречь каждого своего  бойца.

               И для того,  чтобы не подвести любимого всеми военноначальника, они тщательно и скрупулезно начали готовить  и занимать свои позиции вдоль указанного участка дороги.   Боевые расчеты, укрывшись в нескольких  шагах от обочины, грамотно маскировали свои огневые средства ветками кустарника, высокой травой, стараясь сделать основные и запасные позиции малоприметными с дороги. Другие красноармейцы, также всего в нескольких метрах от грунтовки, спрятались в своих укромных местах за толстыми сосновыми стволами, за бугорками, под елками, в кустах. Они связывали гранаты в связки и клали их рядом с собой. Готовили бутылки с горючей жидкостью. Набивали пулеметные диски и ленты патронами из цинковых ящиков, наполняли круглые диски для своих автоматов ППД, а также готовили обоймы с патронами для винтовок или карабинов, словом, приводили в порядок оружие для встречи врагов, которых пока не было.

Несколько красноармейцев стояли перед майором на совете командиров, и Василий Иванович обсуждал с нами некоторые вопросы и давал последние указания. Мы внимательно слушали спокойную и ровную речь своего руководителя и с точностью запоминали произнесенные майором слова:

-По танкам, броневикам или машинам будем из своих укрытий бить прямой наводкой и в упор. Чтобы самим не пострадать, делайте следующее: выстрел из пушки или бросок гранаты, на время взрыва залегли, и тут же повторяете все заново. Ну, это, я думаю, вам понятно. Далее, уничтожив цель, берете новую и, если нужно, перемещаетесь, только делайте это незаметно и как можно быстрее. Основная наша цель – это не дать врагам прорваться вперед и не дать отойти назад, а потом все усилия переводим на среднюю часть колонны и одну за другой поражаем цели. В ходе этого боя приказываю всем действовать решительно и самостоятельно, исходя из ситуации. Проявляйте инициативу, если это нужно, а не ждите приказов от меня или лейтенанта Круглова. Кстати, его я назначаю своим заместителем. Еще раз приказываю воевать смело и самоотверженно, заставляя  всех своих солдат действовать так же. Ну что вам это объяснять, ведь вы сами уже командиры достаточно опытные, а это означает только одно, что за вас можно быть спокойным и уверенным, что не подкачаете в трудную минуту. Ступайте к своим бойцам и быстрей заканчивайте приготовления к предстоящей схватке с врагом. Всем идти, лейтенанту остаться!

Младшие командиры разошлись по своим засадным позициям и там начали всячески настраивать морально своих бойцов на геройскую битву с противником.

Только они ушли, как вернулись минеры и командир саперного отделения старший сержант З., с блестевшей на груди медалькой «За боевые заслуги», который коротко доложил:

-Все сделали в лучшем виде. С приказом справились. Подготовили 10 сосен для организации завала на дороге. Заминировали и подпилили деревья. Разрешите приступить к выполнению нового боевого задания?!

Майор Иванов с восторгом оглядел вспотевшие лица саперов и сердечно поблагодарил их за проделанную работу и пожал каждому руку.

-Спасибо, ребята! От лица командования объявляю благодарность! А теперь, хлопцы, возьмите гранаты, патроны и займите оборону возле орудия старшего сержанта Подоляна, оно вон там, и заодно помогите ему подготовить и замаскировать огневые позиции. По моему сигналу -  выстрел из сорокапятки – тут же организуйте завал впереди и бегите туда, чтоб не дать никому из врагов прорваться вперед. За это вы, старший сержант З., отвечаете лично. В свое распоряжение возьмите отделение бойцов из 1-го батальона. Все, можете идти!

Когда они ушли, майор твердо сказал мне, хотя глаза оставались какими-то счастливыми и радостными:

-Ну, все, Круглов, будем стоять насмерть! Если меня сегодня убьют, берешь командование на себя и выводишь бойцов из окружения лесом, иди параллельно этой дороге, на восток, в направлении Смоленска. Понял?

-Нет, не понял! – грустно и нервно сказал я и посмотрел на него испуганным взглядом и добавил с опаской. – А если убьют нас обоих или вообще всех?!

-Не бойся, Круглов! Всех не убьют! – улыбнулся в ответ майор Иванов и, закинув назад голову, весело и задорно рассмеялся.

Написано уже не менее 500 новых страниц…

Впереди еще как-миниум полгода войны, долгая история о партизанской борьбе в глубоком тылу противника и много чего интересного…

Для реализации проекта по выпуску первой части трилогии необходимо:

- написание рукописи в формате Microsoft Word (компьютерный набор);

- редактирование рукописи (литературная обработка текста);

- вычитка рукописи корректором;

- разработка макета книги и дизайна обложки (художественное оформление издания);

- верстка текста и сканирование иллюстраций;

- присвоение номера ISBN, авторского знака, ББК, УДК;

- подготовка рецензии;

- изготовление и размещение рекламы спонсоров и участников проекта на обложке и на полосах внутри книги;

- вывод пленок;

- печать с готовых диапозитивов;

- транспортировка и складирование тиража;

- реализация тиража через книготорговые предприятия;

- проведение презентаций и мероприятий PR