ШИРОКА СТРАНА МОЯ РОДНАЯ

ШИРОКА СТРАНА МОЯ РОДНАЯ

   Возле водокачки – старого, заброшенного здания с обвалившимися стенами -  на Чиру находится самая любимая ребячья купальня.. Плавное течение. Неглубоко. Чистая вода. Вдоль некрутого травянистого берега растут густолиственные вербы, в которых застревают солнечные лучи, и образуется прохлада. Под вербами разглаженный «золотистый», незамаранный песок, где можно отдохнуть от жары и поставить сумку с едой для малых. А сколько крика, шума, смеха. Прыжков с тарзанки. Мне нравится этот мир не, сколько потому, что напоминает о детстве, сколько потому, что  он свеж, бесшабашен, светлый  и яркий, но близорукий в отличие от, как говорят некоторые, дальновидного, но затемнённого мира взрослых.

   Откупавшись часа три, я возвращаясь  с внучками домой Дорогой решил заехать к своему знакомому Дим Димычу Коростылёву, вышедшему год назад на пенсию с которым я познакомился на рыбалке в Цимлянском водохранилище  во время ловли сомов на жаб.

   Застал я Димку в красных шортах, синей бейсболке с длинным, резиновым шлангом, прикреплённым к колонке. Обливаясь потом и матерясь  он  поливал огород, высаженный помидорами, огурцами, горьким и сладким перцем и высокорослой  кукурузой с поспевшими «золотистыми» початками, которые можно сварить, потерять солью. А вкусно как! Обдерёшь зубами, не оставив ни одного зерна. Разомлевшие от жары внучки: младшая Машка и старшая Анюта, как я наделся, не могли помешать разговору, но взрослые предполагают, а дети решают

- Привет, - бросил я, вываливаясь из поджаренной машины.

- Привет, - отбил Димка. – Сохнет. – Он закатал очередную порцию мата.

   Что поделаешь! Жара от мата не осаживается, а душа облегчается. Такое ощущение, словно ветерок в ней пробежал. 

   Дальше разговор пошёл бы о житие – бытие, но, выскочившая младшая внучка Машка, быстренько взяла ситуацию в руки.

- Дядь, Дима, - закричала она. – Какой у Вас хороший огород. Всё имеется. Вы много трудитесь.

- Да, малышка, - ответил, раздобрев  от похвалы Димка, а напрасно. – У меня всё есть. Много. Ни у кого в станице такого больше нет. А кукуруза самая лучшая и вкусная.

   Эх, Дима, Дима. Ну, зачем хвалишься. На громкое слово потянуло, а о  последствиях ты не подумал. У Машки слово – отбой. Не согнётся и не разломится, если во что-то упрётся.

- Хозяйственный Вы мужчина, - продолжала Машка, накачивая Димку всеми хорошими словами.

- Это у меня не отнимешь, - втягиваясь в похвалу, ответил Димка. – Разбуди ночью, я и ночью буду работать.

- Да, - протянула Машка. – Особенно хороша у Вас кукуруза.  Прямо сама  в рот просятся. Сразу видно, что вкусная. – Димка  даже шланг выпустил, так как понял, что инициативу он упустил, а как вернуть её, он ещё не знал. - Я как раз  хотела попросить у Вас початков Нарву штук пяток. – Она направилась к кукурузе.

- Это, - закричал Димка, не ожидавший такого поворота после высокопохвальных слов. – Это, - он лихорадочно искал подходящий запрет, - это, того, как его?  Нельзя! – выпалил он.

   А почему нельзя, Димыч? В кукурузе, может быть, клад спрятан, или бутылка самогона припрятана на тот случай, когда колесо жизни не в ту сторону повернётся. Хлебнёшь и душа осветлится, и жизнь радугой заиграет.

   Машка уже скрылась в кукурузе, только затрещало, верхушки заколебались, и голос оттуда подала.

- Они что червивые?

- Нет. Это. Как его. Да, - твёрдо ответил Димка, надеясь отделаться. - У них много, много червей. Очень много. Просто невозможно, - строчил он,  загружая Машку  нехорошими словами, чтобы отбить её желание.

- Это не страшно, - бросила Машка, шастая  в кукурузе так, словно ураган наскочил. – Червей мы  выколупаем,  они деду на рыбалку пойдут, початки  промоем и сварим. – Она выдернула огромный початок и, загрузив за пазуху, направилась ко второму.

- Это, - Димка так хватил  голосом, что на другой стороне станицы было слышно. – Нельзя. Это, как его, мать твою. О! - чуть не заревел он. - Я початки  дихлофосом обрызгиваю. Выходи.

- А зачем?

-Это, чтобы на них мухи не садились.- Димка чувствовал победу. -  А то они пакостят. Вот минуту назад обрызгивал. Отравиться можно.

- Это ничего, - снисходительно ответила Машка. -  Мы початки положим на солнышко и ветерок. Солнышко согреет. А ветерок выветрит. Так я могу рвать.

- Рви, - обречённо сказал Димка, поняв бесполезность своих атак, - если тебя дихлофос не останавливает, то, Андреич, что её может остановить?

- Пока не нарвёт пазуху, - сказал я, - никакие преграды не помогут. А почему ты так сопротивлялся? Вроде мужик не  жадный.

- Убыток, - вздохнул Димка. – Работы в станице нет. Маслобойку угробили, хлебопекарню снесли, совхоз и автопарк растащили, элеватор запустили. Степь корейцам, китайцам, азербайджанцам  продали. Они арбузы, дыни, помидоры, огурцы выращивают, чтобы вы их в Москве покупали.  Живём со своего  огорода и торгуем с огорода. – Он болезненно посмотрел на меня.- Хорошо, что землю ещё не отняли. Один такой початок на рынке двадцать рубликов стоит. Я уже и посчитал. У меня около сотни. А она умалила. Не жалко мне  их. Будь они не ладны. Да мы тут каждый рубль меряем. Не поймёшь ты меня.- Димка  тяжело вздохнул. -  Это тебе нужно всё лето в сорокоградусную жару со шлангом потаскаться, чтобы понял. – Он зло сплюнул. -  Рви, Маша, сколько хочешь. Дожились, мать твою. – Окрепчал в слове Димка, да слово дальше двора не вылетело. - Раньше трактористом работал. А сейчас я вольный человек в самой свободной стране. Только нищий. Широка страна моя родная, - голосисто рванул он, - много в ней лесов, полей и рек, я давно такой страны не знаю....

   Под эту песню я и уехал. А Димка всё пел и пел.