РУССКИЙ ДУХ И ВЫНУЖДЕННАЯ ЗАПОВЕДЬ

   РУССКИЙ ДУХ И ВЫНУЖДЕННАЯ ЗАПОВЕДЬ

1.

   Утром, едва пробивается рассвет, Вадим Петрович сидит на порожках бани и смотрит, как солнечные лучи, рассекая и добивая  остатки темени, начинают золотить раскидистые верхушки деревьев сада с яблонями, сливами, грушами...

   Вадиму Петровичу нравится сад с вразброс посаженными густолиственными деревьями, под которыми можно укрыться в жару, поставить раскладушку. Нравится он ему ещё и тем, что, когда он входит в него, то, словно попадает в другой мир, отличающийся от уличного  душистым запахом, полосками света, которые выбивают солнечные лучи, проскальзывая между ветвями. А ночью, когда на сад падает звёздный свет, деревья вырисовываются в различных образах, глядя на которые он вспоминает сказки детства, но они быстро уходят из памяти, если  начинается жужжание комаров и их атаки. У него возникает злость не только против комаров, но и сада, ему не хочется перебираться со свежего воздуха в душные комнаты,  но хочется  поломать, а то и  вырубить сад, хотя он понимает, что сад не рождает комаров. Вот такая возникает путаница между его пониманием и желанием.

   Взгляд Вадима Петровича перебегает с деревьев во двор. Просторен он, не заасфальтирован, с зелёной, низкорослой, мягкой травкой, по которой приятно пройтись летом  босиком или просто лечь на спину, раскинув руки и ноги в сторону и подставив лицо солнцу. Вдоль зелени, как бы обрезая её от забора из штакетников, пробегает бетонированная пешеходная  дорожка.

   Особое место отведено кирпичному дому. Обычно, как  заметил Вадим Петрович, дома в станице ставят поближе к улице, высаживая между домом и забором сиреневый палисадник. А здесь дом поставлен в центре двора. Словно храм. Только вместо колоколов и креста торчит телевизионная антенна, на которой сидит и трубит дикий голубь.

   Убегает взгляд далее и натыкается на колонку, ловко срубленные хозяйственные постройки, гараж. Если бы Вадим Петрович  обладал предвидением и знал, что случиться вечером, то перекрестил бы гараж, но таким даром природа его не наделила. Глядя на всё, за что  цепляется взгляд, он вспоминает  города и городишки  некоторых европейских стран, в которых ему  пришлось побывать.

   Привлекали его особенно немецкие  небольшие городишки, а также  фермерские хозяйства. Аккуратные, чистые дворы, словно вылизанные, всё в них прибрано и обработано. Подстрижено, подрезано, подглажено, обтёсано. Ни одной шероховатости. Всё выхолено.  Такое впечатление, будто не человеческая рука трудилась, а запрограммированный на определённый порядок чистюля -  робот.

   Вадим Петрович часто задаёт себе вопрос, а чем отличается русский двор от европейского? Он не категоричен в своих мыслях, но, как ему думается, в русском дворе  нет полной  выхолощённости первозданной природы. Обязательно найдётся хоть небольшой кусок нетронутой первозданности и угол плюшкинской захламлённости.

   Особенно это заметно во дворах посёлков, деревень, хуторов. Деревья в них, как правило, не рубят, не подпиливают, не правят. Какие вырастают ветки на деревьях, такие и остаются. Какие кусты насажала природа, такими пусть и растут. Природа поработала, зачем руке человеческой вмешиваться. Можно, конечно, навести красоту, но это уже будет искусственная красота и жизнь в ней иная, и на человека она станет воздействовать по – другому.  Иногда даже не прибавлять здоровье, а убавлять. Глаз радуется такой красоте, а душа не всегда. Человек  не замечает этого, но,  иногда создавая искусственное,  он создаёт вражду между ним и природным.

   В русском дворе всё зачастую смешано: и хозяйственный порядок, и хозяйственная небрежность, и первозданность. Всё вольно и с размахом. Для немца, например,  две утки – уже хозяйство, для русского человека это не укладывается в голове.

   Русский человек больше привязан к природе.  Русский дух любит волю, а где воля там и сила. Из воли и выросла Русь. Русский дух зажми хоть в каплю, но чтобы в этой капле была воля. Европейца зажми в каплю, но чтобы это было только его и больше ничья  капля. Не размахом и широтой природы своей меряет себя русский человек, а мерой воли, которая имеется в нём. Если его притесняют, то он не бунтует даже тогда, когда у него остаётся  хоть йота воли, но если эта йота начинает подвергаться насилию, то страшен русский бунт.

   Скучно  стало Вадиму Петровичу одному размышлять, и решил он поделиться этими мыслями с Николаем: родным братом его жены, но чтобы Николой приехал нужно баньку затопить,  и стол поставить.  Не с одним огурцом, двумя помидорами и булкой хлеба, а настоящий стол, заваленный огородными щедротами с пивом и водкой.  Николай не любитель проста так кататься,  и всегда говорит: если я приехал к тебе сухой, то уехать должен в стельку, как самый дорогой гость.

   Вадим Петрович достал из сарая топор, колун, молот  и направился к шпале, сильно пропитанной смолой и лежащей возле бани. После первого удара топором он почувствовал сильную болезненную усталость, и хотел было бросить рубить, но, будучи упрям, не остановился. Если бы он знал, какие в скором времени последуют события, то, конечно, плюнул бы и на баньку, и на дорого гостя и пошёл бы в бассейн.

   Часа два он возился на жаре со шпалой, колуном раскалывал, молотом по колуну так гатил, что шляпка колуна раскалилась, но своего добился. Затопил  баньку, позвонил Николаю, на дым из трубы, какой он: чистый, чёрный не посмотрел, сел на порожки, и тут его, будто сон  подхватил. Сознание, словно провалилось в пропасть.

2.

   А в это время в магазине «Продукты», расположенным на соседней улице и принадлежащий Марии Ивановне Красиковой случилось непредвиденное. Вадим Петрович в этом был не виноват. Погода  подвела. Распустила ветерок, а он и стал сбивать чёрный дым и нагонять его в помещение магазина.

- Это что же он делает, сука, москвич поганый, - стала распекаться Мария Ивановна. Симпатичная  белокурая молодуха с укладкой волоса по моде, что торчит и пусть торчит, что свисает, то и свисает, большая любительница говорить: одеваться и причёсываться нужно красиво, но небрежно. – Приходит и только бросает, - она ввинтилась рукой в воздух, как будто хотела зацепить его красными ногтями, а потом, опустив, со всей силой припечатала прилавок: -  мне булку хлеба, мне пачку сигарет. Пиво. – Она поиграла мимикой и ещё больше разлохматила причёску. - Он баньку затопил, а дым мне. Покупатели не приходят. Задыхаются. А мне нужно бабки отбивать. У меня кредиты, - словом, разъехалась хозяйка, раскатала и простым словом, и   подпёрла,  подперчила матерным. – Егорушка.

   Из подсобки вышел не Егорушка, а мужик Егор: здоровенный, метра с два, с ломовыми ручищами, головой, которая по размеру не уступала среднему пивному бочонку, патлатый. Примечательный амбал, при встрече с которым, как не хочется, а дорогу нужно уступать Егор – станичный, умеренный алкоголик, подрабатывающий у Марии Ивановны. Хозяйка много ему не платит. Зачастую отделывается бутылкой водкой, да мелкими деньгами.

- Егор! Прогораем мы. Покупатели не ходят. Я от этого страдаю, - она собрала пальцы с перстнями в кулак и даже постучала  в крупную грудь, что произвело, как и следует, странное впечатление на Егора. Облизнулся мужик.

- Ну, а я при чём? – буркнул Егор, пытавшийся спрятать загоревшийся взгляд под жилисто – красноватыми веками. -  Не палку же мне брать и бегать по станице и загонять их, как овец.

- Не понял. – В таких случаях Мария Ивановна топает ногами, чтобы взбодрить запёкшегося от жары работника, но в данный момент она только шаркнула, а топать не стала, так как разрулить ситуацию мог только Егор. -  Если я страдаю, то и ты страдать будешь. Меньше получишь.

- А от кого ты страдаешь? – пробился интерес у Егора.

- Видишь, из баньки чёрный дым валит. Это москвич сраный топит, а ветер загоняет  гарь в нашу сторону, покупателей отбивает. Ты возьми, какую – нибудь железку, да поувесистей, и сейчас мы пойдём к нему. Ты его пугни, чтоб он перестал топить. Не будет слушаться, так ты ему в морду.

- В морду не проблема, а если он в  полицию обратится или в больничную койку попадёт? Я же это по мелочам не работаю. Крупно.

- Полиция т врачи у меня в кармане. Не бойся. Я тебя, если что, то вытащу. Уже не один раз вытаскивала.

- Тогда можно. Не люблю я городских,  – подтянулся Егор. Даже выше ростом и шире в теле стал. - А москвичей особенно. Они всё захапали, а нам во, - Егор согнул правую руку в локте и в сгиб положил левую. Это так заинтересовала Марию Ивановну, что у неё и глаза заблестели.- Пошли, - скомандовал Егор. -  Только я в подсобку загляну. Там у меня подходящий кусок арматуры лежит. Если перетяну разок, то второго не потребуется.

3.

   Вадим Петрович мигом выскочил  из одурманенного состояния, когда  услышал лай  мелкой дворовой собачонки Шарика с рыжей шерстью и острой, как у лисицы мордой.

- Если бы приехал Николай, Шарик не лаял бы, - пробормотал он. – Кто-то из чужих.

   Долго гадать ему не пришлось, когда он услышал крик: выходи, паразит! Себе удовольствия, а нам неприятности.

    Спохватился он с порожек и бегом  во двор. Мало ли что могло случиться. С Марией Ивановной  он был знаком из-за нужды. Голодным и некуренным цельный день не просидишь и хмельным  по-хорошему вечер не встретишь, а как добиться этого? Да в магазин.

- А ну туши свою баньку, - коршуном налетела Мария Ивановна.

- Это с какой стати? – спросил Вадим Петрович.

- Егор. Втолкуй ему.

- Слушай мужик, - начал Егор, выдвигаясь вперёд хозяйки.  – Ты мне нервы болезненными не делай, а гаси баню.

Дым от неё попадает в магазин, и покупатели не ходят. Ты меня понял? А если нет, то я тебя арматурой проглажу.

   Что  оставалось делать Вадиму Петровичу. Разговоры и уговоры в таких случаях бесполезны, да ещё с мужиком, который каждый день на водке сидит.

- Сейчас потушу. Можете идти. Ошибся я. Бывает же такое, проклятая шпала,- вздохнул он.

    И всё прошло бы благополучно, чинно, без нервных потрясений, но  вмещалась Мария Ивановна.

- Не пойдём, - заупрямилась она. – Будем стоять тут и уйдём, когда дым перестанет идти.

- Ладно, - сказал Вадим Петрович. – Выгнать вас я не выгоню. Егор вон с какой объёмной железкой стоит.

- Правильно мыслишь, - бросил Егор, жонглируя железкой. – Этот инструмент все станичные мужики знают. И тебя познакомлю.

   Вадим Петрович не ответил и направился к бане. На столе в бане лежала «Библия». Периодически он читал «Евангелие от Матфея». Захватив её, Вадим Петрович направился назад, но, не доходя до кухни, перед которой стояли Мария Ивановна и Егор,  завернул в гараж. В длинном железном ящике лежала двустволка Васи: родного брата его жены. Он уехал на лечение в Москву, а Вадима Петровича попросил приехать и посмотреть за домом.

   Взяв двустволку,  и с «Библией» он вышел напрямую к  Марии Ивановне и Егору, которые никак не ожидали такого поворота.

- Мария Ивановна и Егор - начал он чётко, не гнусавя. – В «Библии» есть такие заповеди:  не убий, не укради, не прелюбодействуй, люби ближнего, как самого себя. На последней заповеди может и разойдёмся.

- Знаю я эти заповеди, - отрезала Мария Ивановна, не сводя глаз с двустволки. – Я перед тем, как открыть магазин всю «Библию» прочитала, и каждый день Богу молилась, чтоб он мне помог с магазином. Ты мне не заповеди перечисляй, а баньку туши. Егорушка!

- Если ты, мужик, сдвинешься хоть на сантиметр, - сказал Вадим Петрович, - то считай, что этот сантиметр тебе, как вход в Царство Небесное. – Он вскинул ружьё.

   Неудобно, конечно, одной рукой держать ружьё, другой «Библию», но что поделаешь. В некоторых ситуациях приходится  сочетать  святую книгу с  убийственным инструментом.

- Да я ни при чём, - забормотал тот. – Мимо шёл. Так случайно зашёл. Перепутал. -  Железка шлёпнулась на кучу песка

- Предатель, - зашипела Мария Ивановна.

- Не предатель он, - замутил Вадим Петрович. - Железка сама выскочила. Она умно сориентировалась в обстоятельствах и подсказала Егору, как нужно правильно и без потерь выйти из такой ситуации, а Вы, Мария Ивановна, не жалеете своё платье. А оно красивое, дорогое. Вашему лицу не уступает.

   Вадим Петрович, конечно,  крепко слукавил, так как лицо Марии Ивановны выражало не красоту, а злобу.

- При чём здесь платье, - чуть не завизжала она.

- Увидите.  Так вот, - продолжил Вадим Петрович. – В «Библии» есть ещё одна заповедь.- Он сел на порожки кухни и раскрыл «Библию». – Читать?

- Дурак, - отстегнула Мария Ивановна.

- Я может и дурак, но заповедь знаю. Если тебя не любят, - по слогам начала он, - и грозят поколотить, то бери двустволку и шмаляй.

- Нет там такой заповеди, - взвизгнула Мария Ивановна. – Не убий есть.

- А ты, как думаешь, Егор? – сказал Вадим Петрович.

- Я это, как её бабло, во зараза сбился, «Библию» не читаю, а пью водку, поэтому ничего сказать не могу. Не поп я.

- Говорите Мария Ивановна, что нет такой заповеди. А если я сейчас разок шмальну над Вашей головой и причёску собью, то думаю, что она тотчас появится. Вот раньше я Вам и сказал. Платье не жалеете.

- Я в полицию на тебя заявлю, что ты хотел меня и Егора застрелить, - отсекла Мария Петровна.

- Это Ваше дело заявлять или не заявлять, - сказал Вадим Петрович. – Думаю, что лучше миром разойтись. Пошумели, поругались и разбежались. А если Вам покупатель нужен, то сейчас и пойдём   Мне пиво нужно.

- А двустволку возьмёшь, - нацелился Егор.

   Вадиму Петровичу стоило подумать и при том быстренько, чтобы найти выход, так как Егор стал перебирать ногами, как разгорячившийся конь на старте скачек.

   «Чёрт побери, - лихорадочно думал он, - а если этот лобяра попрёт, он уже нализался, ведь недаром такую железку захватил, а в ружье нет ни одного патрона. Хоть бы соль была. Бросать песок в морду или мчаться к колонке. Там на столбе электрическая розетка и шнур с вилкой, а на другом конце провода оголённые. Воткнуть вилку шнура в розетку и полосонуть этого бычару оголёнными концами по морде? Завалится, то он завалится, а поднимется ли - неясно».

- Ты мужик, - вскидывая двустволку и направляя её на Егора, бросил он, - ноги постреножь. Я же вижу, что у тебя желание не пропало. Бери подругу Ивановну в охапку и лучше отваливайте в магазин, а там  делом займитесь, пока покупателей нет

- Ну и хам, и, - Мария Ивановна не успела договорить.

- Стоп, - сказал Вадим Петрович.- Не нужно нехороших слов. Идите. Я не пойду. У меня пива в погребе полно.

   Под вечер приехал Николай: высокий, крепкий мужик, в голубом с переливами спортивном костюме, с блестящей, как зеркало лысиной.

- Дурной волос покидает умную голову, - сказал он, поглаживая лысину.

- А, может быть, наоборот, - усмехнулся Вадим Петрович. – Умный волос покидает дурную голову.

- Вы, москвичи, всегда вывернетесь, - бросил Николай, - пошли париться.

   Сидя на полке, весь пропитанный банным жаром, Вадим Петрович думал: стоит ли рассказывать Николаю о стычке с  Марией Ивановной и Егором, а заодно и поделиться мыслью, чтобы услышать его мнение: «Русский дух зажми хоть в каплю, но чтобы в этой капле была воля. Европейца зажми в каплю, но чтобы это было только его капля», но подумать - подумал: а есть  ли сейчас те, которые  предпочитают волю приобретению?

- Наверное, нет, - сказал он и открыл глаза.

   Взгляд тотчас уткнулся в шпалу. Она была цельная. На её чёрной поверхности  лежали колун, молот, топор. Вадим Петрович хотел повернуться и посмотреть: идёт ли дым с бани и зло сплюнул.

- Сон, - пробормотал он. – Надо же такое приснится. А может, - Вадим Петрович задумался, - это было перевоплощение? Я был в другой реальности?

4.

   Он быстрым шагом направился к воротам, услышав сигнал малины, чтобы открыть их и впустить во двор белый «БМВ», в котором вместе с Николаем сидели Мария Ивановна и Егор.

- Опять что ли припёрлись, - заорал он. – Какого хрена ещё надо.

- Ты что, Вадим Петрович, - засмеялась Мария Ивановна, выскочив из машины, - гостей так строго принимаешь. А ещё сосед. Мы тут с Егором упарились, мотаясь по магазинам, чтоб тебе лучшую водку и пиво привести.

- Марья, - спросил он. – У тебя магазин есть?

- Ты что сдурел. Буду я на себя эту обузу тащить.

- Значит, это был либо сон, либо временное  перевоплощение. Наверное, всё-таки временное перевоплощение, - твёрдо сказал он. Да и сказать другое он  не мог, так как был человеком  с большой философской путаницей. -  Пошли за стол. Расскажу Вам, что со мной, с тобой Марья и Егором было.

- Ну и ну, - протянула Мария Ивановна, выслушав рассказ Вадима Петровича. – Интересно. А если это действительно было перевоплощение, и ты меня вместе с Егором во дворе уложил бы из двустволки, то сидели бы мы здесь сейчас или проветривались бы от пороха и затыкали пальцами свои дырки?

- У меня патронов в двустволке не было.

- Да что ты зациклился на перевоплощении, - вскипел Николай. -  Пора пиво и водку пить, чтоб душу освободить. А перевоплотиться мы можем в один миг. И хрен вот так, как здесь, посидим. Всухую будем мотаться по неисповедимым путям.

- Это от  жары, Вадим Петрович,  - сказал Егор. – В таком пекле нужно цельный день  немного  водочку пить, чтобы выравнивать внутреннюю температуру с внешней.

- От жары и от дури, - засмеялась Мария Ивановна, потянувшись крепким, телом. – Что сидишь всё время во дворе. Бирюк московский. В гости зашёл бы или на речку пригласил. А там вечером красота такая, что ни одна женщина ни замужняя, а то и замужняя не выдерживает.

- Не женщина, а баба, - сказал Николай

-Уцепились за слово баба, - усмехнулась Мария Ивановна, - гордятся, наше русское и никак отвязаться не могут. Женщина!

- Эх, Марья, - бросил Николай. – Обдерут тебя когда-нибудь станичные бабы. Женщины, - поспешно поправился он.

- Да я при чём? Пусть внимательней за своими мужиками смотрят, а то ударились в бизнес, куда только не ездят за тряпками, пооткрывали палатки и с мужьями перестали общаться. А я. свободный человек. Вольный. Опля, – она выскочила из-за стола и так стала дробить каблуками, припекать и припевать, что на всю станицу разнеслось.

- Эх, на, - вырвался Егор из-за стола, пиво и водка не удержали.

- Мать твою, - ругнулся Николай. – Разошлись. Егор. Послабее топай, а то дырку своим весом  в земле пробьёшь, завалишься в неё, насквозь пролетишь и вынырнешь   в каком – нибудь болоте.

   Вечер сменила ночь. Высыпавшиеся звёзды разгоняли темень. Тихо шумел сад, от забежавшего в него лёгкого ветерка. Спала и в тоже время гуляла с песнями и плясками станица.

   Что ещё нужно человеку, чтобы он понял, что нужно быть человеком, а не превращаться в интеллектуальное животное?