Как Комиссар спасал Гобачева.

1991 год: О возбуждении уголовного дела за измену Родине в отношении М.Горбачева

2009-09-20 21:59
В.И.Илюхин

Заместитель председателя Комитета Госдумы по конституционному законодательству и государственному строительству В.И.Илюхин направил Председателю «Интерфакса» М.В.Комиссару письмо следующего содержания:

------------------------------------------------------------------------

                       Председателю Совета директоров

                                       информационного агентства «Интерфакс»

                                                     М.В. Комиссару

                                                           127006, г.Москва, 1-ая Тверская-Ямская ул., д. 2, стр. 1

Уважаемый Михаил Витальевич!

 Я внимательно прочитал ту главу Вашей книги, в которой Вы достаточно много места уделили событиям, связанным с возбуждением мною уголовного дела в отношении президента СССР М.Горбачева. Высказываю Вам слова благодарности за объективную оценку шагов, предпринятых мною 4 ноября 1991 года.

Еще раз заявляю, что я в то время член коллегии Генеральной прокуратуры Советского Союза, начальник управления по надзору за исполнением законов о государственной безопасности вполне осознанно, имея к тому все основания, возбудил уголовное дело за измену Родине (тогда так была сформулирована ст. 64 УК РФ) в отношении М.Горбачева.

Отмечу, я имел все процессуальные полномочия и до этого возбуждал уголовные дела по шпионажу, измене Родине, по иным государственным преступлениям.

Если говорить об основаниях, то они тоже были. Бывший президент СССР М.Горбачев, гарант Конституции СССР, территориальной целостности государства, вместо этого своими руками начал рушить наше великое Отечество. Это предательство продолжил потом бывший президент РФ Б.Ельцин.

Все дело в том, что М. Горбачев вопреки положениям Конституции СССР, закона от 3 апреля 1991 года о порядке разрешения вопросов, связанных с выходом союзной республики из состава Советского Союза, подписал постановления от 6 сентября 1991 г. о представлении так называемой независимости Латвии, Литвы, Эстонии. Хотя в них даже не было проведено референдумов по поводу выхода из союзного государства. Без разрешения всех вопросов о границе, о собственности, о гражданстве, о вооруженных силах и т.д. Б.Ельцин отяготил эту ситуацию, которая до сих пор больно бьет по русскоязычному населению, иным некоренным гражданам прибалтийских республик.

Своими неконституционными постановлениями М.Горбачев отторг от государства огромную  территорию, нанес колоссальный урон обороноспособности страны, политическим, иным гражданским правам миллионов граждан.

Через призму многих прошедших лет я вновь и вновь убеждаюсь в правоте принятого тогда мною решения. С этим согласились со мной почти все прежние мои оппоненты  как по практике, так и по науке.

Возвращаясь к побудительным мотивам моего поступка, скажу, что  они достаточно просты, во всяком случае, для меня и объективных специалистов. Я уже говорил о том, что в нашем Отечестве, к сожалению, нет равенства людей перед законом. И с этим многие свыклись. Ни у кого не возникает сомнения, что хулиган, разбивший витрину, должен нести ответственность. М.Горбачев же разбил государство и остался безнаказанным. Вот это главное, что я хотел заявить своим постановлением о возбуждении уголовного дела в отношении первого и последнего президента СССР. Я не приемлю, когда преступные деяния, нарушение Конституции, иных законов пытаются оправдать политической целесообразностью. Она может оказаться у каждого политика своей. Такая позиция и приводит к волюнтаризму, приносящему огромные потери, невосполнимый урон.

Еще раз отмечу, мое постановление в отношении М.Горбачева нельзя рассматривать как пролог к «путчу-2». Я выполнил свой служебный долг, свою обязанность перед народом и государством. Другой вопрос, что моя инициатива тогда не нашла своего продолжения, но я дал правовую оценку содеянного М.Горбачевым при его жизни, при его власти, а не наоборот, как чаще всего было в российской истории, после смерти руководителя государства.

Не скрываю, я хотел обратить внимание следователей, ведущих дело по ГКЧП, на главное зло, на одного из главных виновников трагедии, приведшего к распаду великого государства.

Для меня, думаю, и для многих читателей интересно знать о тех событиях, описываемых Вами, реакции М.Горбачева на возбуждение против него уголовного дела. Мне, например, не было известно, что по его команде были приведены в состояние повышенной готовности войска Московского военного округа, неизвестно о многочисленных командах и совещаниях, проведенных на высшем уровне. Все это любопытно.

Желаю Вам новых творческих успехов.

Заместитель председателя Комитета Госдумы

по конституционному законодательству и

государственному строительству

 ИЗ АРХИВА «ИНТЕРФАКСА

 Мало кому известно, что вслед за августовским путчем 1991 года вполне мог последовать путч ноябрьский, к срыву которого «Интерфакс» имел самое прямое отношение.

…После августовского выступления ГКЧП прошло чуть более двух месяцев. В стране было очень неспокойно, приближение конца великой державы, как мы теперь, задним числом, понимаем, неслось нам навстречу сотнями различных дорог и тропинок

Главным, конечно, было противостояние Горбачева и Ельцина. Последнего поддерживало все больше и больше людей, терявших последнюю веру в коммунистические идеалы. В то же время государственная система испытывала колоссальное напряжение и в прямо противоположных плоскостях: против политики Горбачева яростно выступали те, кто любой ценой хотел сохранить коммунистическую власть и противился либерализации политической и экономической  жизни страны. Эти силы неуклюже попытались опрокинуть Горбачева в августе, но с формальным подавлением путча их намерения не изменились.

Ранней осенью 1991 года слухи о каком-то продвижении войск, о вводе неких частей в Москву появлялись довольно часто. Их регулярно опровергали и постепенно к ним почти привыкли. Тем более что главным полем битвы Горбачева, конечно же, была подымающаяся российская государственность и расшатывание

федеральных основ.

…Итак, в один из дней начала ноября 1991 года, судя по датам нашего сообщения, о котором пойдет речь, это было 5-го числа, я с утра был в офисе агентства.

Неожиданно мне сказали, что по телефону со мной хотел бы переговорить  Виктор Иванович Илюхин, один из самых высокопоставленных сотрудников Прокуратуры СССР. В то время он был начальником управления по надзору за исполнением законов о государственной безопасности, членом коллегии Прокуратуры СССР, старшим помощником Генерального прокурора СССР. Я его немного знал, так как несколько раз делал с ним интервью, но никаких особых отношений у нас не было.

– Михаил Витальевич, у меня для вас информационный сюрприз, – начал разго-

вор В.Илюхин. – Ценю ваше агентство, вас теперь весь мир знает (он явно имел

в виду широкую известность, которую мы приобрели при освещении событий августа 1991 года), а мне как раз нужно кое-что сообщить всему миру. Присылайте курьера.

        Предвкушая сенсацию (у Генпрокуратуры всегда может найтись что-нибудь интересное для журналистов), я отправил к нему мою помощницу Екатерину Акопян.

Где-то через час она вернулась и сказала, что предполагает что-то необычное. Ее ждали у входа в Прокуратуру и сразу проводили в кабинет В.Илюхина. Он немедленно принял ее, расспросил про возможности агентства, про подписчиков и передал ей для меня большой запечатанный конверт с гербами, напечатанными крупными буквами именем отправителя: «Прокуратура Союза ССР». Прощаясь с Катей, Илюхин подчеркнул: «Пусть Комиссар не беспокоится, это – не дезинформация».

          Заинтригованный этим рассказом, я открыл конверт и буквально остолбенел. Передо мной лежало несколько страниц отпечатанного на машинке текста. На первой из них была копия короткого, но весьма впечатляющего письма В.И. Илюхина, датированного этим же днем, 5 ноября, руководителю Межреспубликанской службы безопасности (так после августовского путча обозвали всемогущее еще КГБ) В.В. Бакатину: «Направляю Вам постановление о возбуждении уголовного дела по статье 64 УК РСФСР в отношении Горбачева М.С. и материалы. Прошу организовать тщательное расследование вверенными Вам следователями. Приложение: на 15 листах. Начальник управления по надзору за исполнением законов о государственной безопасности В.И. Илюхин».

Надо представить себе мои тогдашние ощущения. Если это была правда, то это действительно была «бомба». М.С. Горбачев все еще оставался руководителем великой страны и хотя ей оставалось жить, как теперь известно, лишь полтора месяца, тогда никто из нас не мог себе этого представить. Вдумайтесь, представитель Генпрокуратуры, не высший, но и далеко не низший, открывает против президента СССР уголовное дело. И по какой статье! В советской истории такого еще не было. Даже случай с Н.С. Хрущевым был иным.

Обвинение М.С. Горбачева в измене по силе воздействия на нас было не меньше, чем для предыдущих поколений арест Берии или развенчивание культа личности Сталина.

Но был во всей этой истории еще один аспект.

Я и многие мои коллеги были бесконечно признательны Горбачеву за то, что он

развернул нашу страну в сторону демократии, за то, что при нем мы начали наконец избавляться от страха перед государством, который, казалось, у советских людей стал уже генетическим. При всех претензиях к нему мы знали, Горбачев непойдет на кровь, и арестовывать за наличие своего мнения при нем не будут.

Не веря своим глазам, я листал прилагавшееся «Постановление о возбуждении

уголовного дела», датированное днем ранее – 4 ноября.

Там подробно анализировались нарушения, допущенные, по мнению Илюхина, Государственным советом СССР, который 6 сентября принял Постановления о признании независимости Латвийской, Литовской и Эстонской республик.

«Этими актами был закреплен выход названных республик из состава СССР и существенное изменение территории последнего», – говорилось в преамбуле. Затем на нескольких страницах приводилось юридическое обоснование нарушений Госсоветом во главе с Горбачевым советских законов и, наконец, шло завершающее документ Постановление: «…Возбудить уголовное дело в отношении Горбачева Михаила Сергеевича по признакам статьи 64 УК РСФСР (измена Родине)».

«Вот оно, – застучало в голове. – Похоже, через нас собираются запустить тот самый «путч-2», который должен был низвергнуть Горбачева». Причем это делалось явно не в пользу демократических сил, группировавшихся вокруг Ельцина, а в соответствии с интересами тех, кто предпринял неудачную попытку переворота двумя месяцами ранее.

Я созвал нескольких ближайших коллег-соратников. Помню, там были Слава Терехов, Ренат Абдуллин, Андрей Мартынов. Мы все были в шоке. Но однозначного понимания не было. С одной стороны, это могло быть началом нового государственного переворота. И по чьему-то сценарию «выстрел Авроры» решили доверить нам. Что должно было произойти затем, мы более или менее представляли. Влиятельные силовые структуры, руководители ключевых ведомств заявят о неповиновении лидеру государства, против которого возбуждено уголовное дело, да еще со столь «значимой» в нашей стране формулировкой «измена Родине». Как же такому повиноваться? Зачем соблюдать присягу? А затем возникнет нечто вроде ГКЧП-2, которое Родину защитит, порядок наведет, ну и накажет кого надо, как водится.

Если принять этот вариант объяснения ситуации, размышляли мы, то по созданному кем-то плану через нас стране и миру доводилась информация о том, что во главе СССР стоит преступник, которого будут судить за измену Родине. Дальнейшие элементы сценария просчитывались, хотя в них мы уже, видимо, не задействовались. С нас всего лишь все должно было начаться.Начали размышлять. Почему именно нам такое счастье? Более или менеепонятно. Канал, обладающий уникальной клиентской базой: основные мировые и советские СМИ, правительства крупнейших государств мира, первые лица нашей  страны. Нацелены на сенсацию, схватят этот «горячий пирожок», как дар свыше.

Но могло быть и другое объяснение всей этой истории. А если это дезинформация, которую через нас пытаются запустить «высокие» противники Горбачева? После августовского путча такое тоже уже не представлялось невероятным. В этом случае, выстрелив «дезу» по нашим каналам, они устроили бы шум на весь мир, который затем был бы просто дезавуирован руководством Генпрокуратуры (Илюхин-то не был даже заместителем Генпрокурора), а мы выглядели бы полными дураками, не попытавшимися проверить столь невероятную информацию.

Стали думать, что если к кому-то обратиться за разъяснениями? Но к кому? А если придем как раз к тому, кто в заговоре? Августовский путч показал, чтов этих делах задействованы очень серьезные люди. Не зря же Илюхин адресовал свое письмо В.В. Бакатину. Может, и он, один из ближайших горбачевских сторонников, с ними? Тогда можно было предположить и такое…

И тут кому-то, по-моему Славе Терехову, пришла в голову идея: «Вольский!»

Это была перспективная мысль. Аркадий Иванович Вольский – один из самых влиятельных и достойных людей из окружения Горбачева, бывший помощник Андропова в пору его короткого генсекства, человек с твердым характером и блестящим гибким умом. Умевший отстаивать свою точку зрения и не боявшийся идти «поперек» (за что, кстати, в момент барской немилости и был сослан с Кремлевского Олимпа сначала в Нагорный Карабах, а затем – в созданный под него Научно-промышленный Союз СССР). Вольский прикрыл нас собой полугодом ранее, когда не дал довести гонения со стороны ряда членов Политбюро до расправы.

С тех пор я был с ним очень дружен, виделся или как минимум созванивался чуть ли не ежедневно. Этому человеку я доверял абсолютно и главное – знал, что он постоянно «варится» во всех кремлевских интригах.

Я позвонил ему и сказал, что необходимо срочно увидеться. Проблем с этим, естественно, не возникло, и через час я уже был в его кабинете на Старой площади. Вольский внимательно выслушал меня и вообще отнесся к информации очень серьезно. Помню, он долго вертел илюхинские документы и затем вынес вердикт: «По этому вопросу ты должен поговорить с Горбачевым. Напрямую.

Больше никого втягивать нельзя». Меня это удивило. Во-первых, я все же надеялся, что Вольский назовет все это «ерундой» и PR-ходом Илюхина. Во-вторых, я Горбачева лично не знал и плохо представлял себе, как это можно вот так, прийти и поговорить, да еще и по столь необычному делу с президентом СССР. Когда я ехал к Вольскому, то полагал, что в крайнем случае, посчитав эту информацию важной, он сам как-то доведет ее до Горбачева. Но по каким-то своим раскладам Вольский решил, что действовать надо иначе.

Не обращая внимания на мое недоумение, он поднял трубку первой АТС и, как я понял, заговорил с помощником или секретарем Горбачева.

– Соедините меня с Михаилом Сергеевичем.

Видимо, ему стали объяснять, что Горбачев занят, и тут Вольский проявил свой характер:

– Скажите ему, что это срочно и чрезвычайно важно.

Вскоре я понял, что Горбачев взял трубку. То, что Вольский сказал затем, забыть невозможно. Без всяких предисловий и пояснений, практически требовательным тоном он произнес:

– Михаил Сергеевич, я прошу Вас срочно принять руководителя «Интерфакса» Михаила Комиссара. Он сейчас у меня, и у него есть информация чрезвычайной важности.

Как было бы естественно полагать, президент СССР не был воодушевлен этим предложением и, видимо, не выразил никакой заинтересованности во встрече с неизвестным ему представителем молодого информагентства. И тут Вольский снова вовсю показал себя.

– Михаил Сергеевич, я Вас часто о чем-нибудь прошу? Если я Вам говорю, что Вам надо (он как-то особенно нажал на это «надо») принять Комиссара, то я отвечаю за свои слова. Вы должны его принять.

Вольский положил трубку, посмотрел на меня своим «специфическим» пронзительным взглядом, в котором – что меня поразило – совсем не было обычно присущей ему усмешки (а он подсмеивался или взглядом, или словом всегда и над всем): «Ну давай, Миша. Михаил Сергеевич ждет тебя у себя…» (он назвал точное время, которое, увы, сейчас уже и не вспомню).

Перед тем как проститься он вдруг сказал: «За тобой могут следить, да и за документами охотиться могут, мы ведь не знаем всей игры».

Помню, когда он назвал это «игрой», я еще попробовал схохмить что-то насчет того, что главное – участие, а не победа. Вольский шутку не поддержал, даже разозлился, чего у меня с ним еще не случалось.

– Ты что, не понимаешь, каким людям ты сейчас планы путаешь? Машина есть?

Я кивнул (не объяснять же ему, что мы арендуем старый «Москвич» с водителем-хозяином).

– Можешь взять кого-то, чтобы одному по улице не ехать? Я пообещал. (Много лет спустя, когда я спросил его, почему он не дал мне свою машину и своих охранников, Аркадий Иванович с весьма серьезным видом пояснил: «Если б за тобой «смотрели», то, увидев мою машину и моих людей, сразу бы все поняли. А так, мало ли зачем ты ко мне заходил?»)

Я успел вернуться в офис, мы сделали копии с документов, обсудили с коллегами возможное развитие ситуации. Мне сказали, что от Илюхина несколько раз звонили, но друзья придумали какую-то убедительную «отмазку», почему меня не было (счастливое было время – не позволяющих спрятаться от нежелательных звонков мобильников тогда еще не было и в помине).

Коллеги, да и я сам были встревожены (наверное, правдивее говорить – перепуганы) не на шутку. Быть в центре не «киношной», а реальной таинственной паутины в игре со столь влиятельными противниками оказалось не очень-то увлекательно.

Охрана «Интерфакса» состояла тогда (теперь об этом можно сказать) из подрабатывавших милиционеров, которые приходили к нам на дежурство в штатском со своим табельным оружием. Ни разу применить им его, слава Богу, не пришлось, но я их всех при приеме на работу предупреждал, что если что-то вдруг однажды случится и они для острастки выстрелят – не на поражение, а в воздух – наградим и защитим перед начальством.

Брали тех, кто шел на эти условия. И нам было чего опасаться: кроме всяческого рода недовольных шизоидов могли ведь и банально покуситься на компьютеры, телефоны и прочее. Такое было время.

Так вот, я взял одного охранника и сказал ему, что мы повезем в ЦК очень важный документ и на нас могут напасть.

«Готов ты стрелять?» К моему удивлению, он не испугался и отреагировал спокойно: «Нападут – применим».

Так мы и поехали на Старую площадь: какой-то раздолбанный арендованный агентством автомобиль с водителем, а на заднем сиденье – я с папкой и охранник со снятым с предохранителя пистолетом в руке, тревожно всматривающийся в окошко.

…Я впервые попал в знаменитые генсековские коридоры Старой площади. Помню, меня ждали и довольно быстро провели в кабинет Горбачева. Кроме него в кресле у стола сидел его помощник по внутренним вопросам Георгий Хосроевич Шахназаров, которого я до этого немного знал.

М.С. Горбачев пригласил меня присесть в кресло у приставного стола, напротив Г.Шахназарова.

– «Ну что у тебя там?» – помню начал Михаил Сергеевич немного насмешливым тоном, как бы показывая, что я отрываю его от дел из-за какой-то блажи Вольского. Я рассказал ему подробно всю историю. Горбачев с недоверием усмехнулся:

«Что? Уголовное дело на меня? Измена Родине?»

Звучало это примерно как: «Парень, ты в своем уме?»

Больше всего меня поразило сознание того, что мы подозревали, но во что не хотели верить: Горбачев и его люди ничего не знали об официально оформленных против него обвинениях в измене Родине. Спецслужбы и прочие каналы почему-то опять дали осечку.

ЭмЭс (так тогда по инициалам имени и отчества в политтусовке называли М.С. Горбачева) и Шахназаров внимательно изучили документы, затем президент повернулся к огромному пульту связи, который привлекал мое внимание множест-вом кнопок.

– Михаил Сергеевич, только, пожалуйста, не ссылайтесь на нас, – попросил я, – ведь у вас есть много возможностей получить эти документы, а нам ссориться с этими людьми не нужно…

Дело принимало такой оборот, что нам было не до славы. Мы рисковали нажить себе весьма влиятельных недругов, которые могли бы сильно затруднить нашу жизнь и работу.

Горбачев кивнул и нажал какую-то кнопку. Ответил, не помню точно, кто-то из руководителей Генпрокуратуры. По-моему, Генпрокурор Н.С. Турбин отсутствовал и ответил его зам. ЭмЭс обрушился на него с гневной тирадой, суть которой сводилась к мысли: «Куда смотрит руководство Генпрокуратуры, если «какой-то» начальник управления может возбудить уголовное дело против президента?» Он потребовал немедленно принять меры и дезавуировать решение Илюхина.

А затем произошло то, что меня впечатлило, пожалуй, более всего. На моих глазах Горбачев, нажимая кнопки на пульте и выслушивая доклады военных начальников, привел в состояние боевой готовности Московский военный округ, приказал объявить тревогу в ряде частей МВД, посоветовал «быть повнимательней» кому-то из руководства Госбезопасности.

Михаил Сергеевич принялся расхаживать по кабинету, вслух полемизируя со своими оппонентами. Что-то типа: «Они ничего не понимают и своими действиями развалят страну».

Потом он снова вернулся к пульту и попросил секретаря соединить его с Борисом Ельциным, в то время уже практически полностью автономным лидером новой России.

Между этими двумя людьми, сыгравшими ключевую роль в современной российской истории, шла постоянная борьба, которая то обострялась, то как-то – по крайней мере, внешне – сглаживалась. Такое, как бы внешнее перемирие произошло после возвращения Горбачева из Фороса. И в начале ноября 1991 года (всего за полтора месяца до конца СССР!) их отношения, похоже, были более или менее в позитиве – то есть они хотя бы разговаривали друг и другом.

По громкой связи зазвучал характерный голос Ельцина. Горбачев с нотками сарказма – «Ты представляешь, что придумали?», – поглядывая на меня и Шахназарова, стал излагать ему историю. Я трепетно внимал казавшейся весьма дружелюбной для постороннего беседе двух политических лидеров. И тут вдруг, к моему ужасу, Михаил Сергеевич сказал, обращаясь к раздававшемуся из динамика голосу Ельцина:

– И знаешь, через кого они хотели это запустить?

Я в отчаянии замахал руками, но ЭмЭса уже было не остановить.

– Они это подбросили «Интерфаксу» и рассчитывали через него дать это на весь мир. Вот у меня сейчас Комиссар здесь...

Тут он увидел мое, видимо, сильно побледневшее лицо и, вспомнив про мою просьбу, свернул с «Интерфакса» на какую-то другую тему. Ельцин, который, кстати, был неплохо знаком и со мной, и с «Интерфаксом», никак, к счастью, не отреагировал на этот пассаж. Наверное, был чем-то занят.

...На прощание Горбачев подошел ко мне и тепло сказал: «Спасибо. Не забуду».

Спустя годы, уже после его отставки, мы с ним подружились и дружим до сих пор.

Но про первое наше знакомство как-то никогда не говорили. Когда недавно я напомнил ему про этот эпизод, Горбачев, подумав, отрицательно помотал головой: «Не помню, сам знаешь, сколько тогда всего творилось, каждый день что-то где-то рвалось».

Георгий Шахназаров напоследок сказал мне: «Миша, мы теперь – твои должники». Я тут же повторил сюжет про рыбака и рыбку и запросил эксклюзивный комментарий по поводу этого дела: «Завтра ведь все равно утечет, столько людей на ноги поставили». «Шах» посмотрел на меня своими мудрыми глазами и усмехнулся, практически словами Золотой рыбки: «Я ж сказал, мы – должники. Приходи завтра, будет тебе интервью».

И назавтра он дал нам редкое для него интервью, в котором поддержал наши догадки: «Запущенный Илюхиным пробный шар явно имеет целью возбудить националистические страсти, на волне которых реакция получила бы шанс повторить провалившийся августовский путч».

Эта история имела и еще одно странное, я бы сказал – экстравагантное, – продолжение. Через пару недель в Москву приехал губернатор американского штата Колорадо Рой Ромер. Я шапочно познакомился с ним, когда в начале 1991 года мы открыли в столице Колорадо – Денвере – нашу американскую «дочку» – компанию «Интерфакс-Америка». Тогда нас кто-то завел на пару минут к Ромеру.

Теперь, в Москве, он зашел к нам и вдруг попросил: «Хочу увидеться с Горбачевым» (этого тогда хотел весь боготворивший его мир). Мы очень хотели сделать Ромеру услугу, полагая, – как потом стало понятно, наивно, – что он поможет нам развивать бизнес в Америке.

В общем, я позвонил Шахназарову. Умудренный в дворцовых делах «Шах», конечно же, сразу оценил несоответствие рангов: губернатор далекого Колорадо и президент СССР! Но он только сказал: «Миша, раз ты просишь, ЭмЭс его примет».

Через день никому не известный губернатор Колорадо тет-а-тет встретился с Горбачевым. То-то историки, исследующие закат СССР, будут гадать, что стояло за этой встречей?

В.И. Илюхин был уволен из Прокуратуры Союза ССР спустя два дня. Сейчас он депутат Госдумы от фракции КПРФ, является зампредседом Комитета Госдумы по конституционному законодательству и госстроительству и членом Комиссии Госдумы по законодательному обеспечению противодействия коррупции.

Г.Х. Шахназаров умер в 2001 году. Его сын, известный кинорежиссер, директор «Мосфильма», автор многих фильмов, основанных на выдуманных историях, о последних мгновениях жизни СССР, когда я как-то вкратце попытался рассказать ему об этой истории, интереса к ней не проявил.

А.И. Вольский скончался в сентябре 2006 года. До его последних дней мы дружили, часто встречались, создавали новый бизнес-ориентированный РСПП, и за все эти долгие годы он лишь раз, подмигнув в своей манере, хитро, но обаятельно щурясь, вдруг спросил: «А помнишь, как мы ЭмЭса спасали?»