Модернизация и экономическое развитие

На модерации Отложенный Изучение западных теорий является необходимым элементом образования экономистов. Но слепое следование их рекомендациям часто приносит вред, а не пользу. Создававшиеся в специфических условиях западные теории не способны ответить на многие вопросы, актуальные для экономики развивающихся стран и стран бывшего социалистического блока. Более того, они могут быть источником не лучших и даже неверных решений при проведении экономических реформ и разработке хозяйственной политики. Примером этому является теория модернизации. Призванная решать проблемы перехода от «отсталости» к «современности», она трактует исторический процесс как линейный и безальтернативный. Поэтому она неоднократно была объектом сокрушительной критики. Тем не менее, теория модернизации остается «руководством к действию» во многих странах бывшего социалистического блока.


Модернизация (modernity) обычно трактуется как переход от традиционного общества к индустриальному. В ее основе лежит интерпретация Талкоттом Парсонсом взглядов Макса Вебера в духе универсальности капитализма западного образца, необходимости принятия вестернизации всеми странами мира. На самом деле Вебер считал дух предпринимательства результатом специфических условий, сложившихся в Западной Европе в XVI – XVIII веках. В других странах таких условий не было и потому их развитие по необходимости не может повторить путь, проделанный европейскими странами.

Все это полностью игнорируется теорией модернизации. Ее сторонники считают, что социальные и экономические изменения являются однолинейными, и потому менее развитые страны должны повторить тот же путь, который прошли страны Запада. Они также полагают, что стадии, которые прошли западные страны, обязательно последовательны, ни одна из них не может быть пропущена. Сторонники теории модернизации отказываются признавать существование разных исторических трендов, выражающих условия развития конкретных стран.

По словам профессора Крейга Калхуна: «Касательно модернизации очень важно понять, что это — американская теория, которая возникает именно после победы во Второй мировой войне. Это был проект американской либерально-центристской интеллигенции»[1]. Ее основатели Парсонс и Шилз считали, что есть традиционные страны с устоявшейся веками иерархией рангов и статусов. И есть более динамичные демократичные страны. Традиционализм препятствует экономическим и социальным изменениям, а демократическое устройство способствует прогрессу. Поэтому традиционные страны отстают в своем развитии, они остались в Средних веках, в прошлом. А демократические развитые страны определяют лицо современности. Миссия США и других развитых стран заключается в том, чтобы привести отсталые традиционные страны в современность[2].

Все это до крайности упрощает понимание «современности» и заставляет менее развитые страны старательно воспроизводить у себя то сочетание свободного рынка, личного индивидуализма, демократических институтов и либеральной экономической политики, какое сложилось в наиболее развитых странах Запада. На самом деле между этими элементами западного устройства нет необходимой связи. Они связаны между собой только потому, что так они исторически возникли и существуют в конкретных англоязычных странах последние двести лет. В других странах мира возможны иные конфигурации макроэкономики, ценностных ориентаций, политических институтов и экономической политики.

Первый удар по теории модернизации нанесли ее же разработчики. В 1964 г. Шмуэль Айзенштадт в Израиле восстал против вестернизации современности. Если сравнить западноевропейский и американский варианты капитализма, то можно найти довольно серьезные отличия. Поэтому европейская современность не совсем такая же, как американская современность. И точно так, как Запад создал для себя западную современность, исламский мир создает для себя исламскую современность[3]. Так возникло представление о «множественных современностях», «множественных модернах», что, конечно, уничтожало созданную теорией модернизации модель мироустройства, согласно которой одни страны определяют лицо современности, а другие ― старательно копируют их опыт.

Следующий удар нанесли латиноамериканисты Рауль Пребиш, экономист из латиноамериканского центра ООН, леворадикальный экономист Андре Гундер Франк, социолог и будущий президент Бразилии Фернандо Энрике Кардозо, а также Т. Дус Сантус, Р. Ставенхаген, О. Фальс Борда, Э. Торрес Ривас, М. Каплан и др. В своих выступлениях и статьях они утверждали, что теория модернизации неспособна вывести страны третьего мира из отсталости. В частности страны Латинской Америки, несмотря на то, что они наполнили свои институты американскими советниками и получили колоссальные инвестиции из США, оказались в ловушке отсталости. Главная причина отсталости — зависимость латиноамериканской экономики от экономики США. Зависимые экономически и интеллектуально страны в принципе не могут стать передовыми державами[4].

В 1970-е годы теория модернизации была подвергнута сильнейшей критике, которая перешла в ее полное отрицание. Были признаны неприемлемыми теоретические обоснования идеи модернизации. Прежде всего, подчеркивалась нелинейность и многомерность исторического развития, которое осуществляется разными путями в зависимости от стартовых позиций тех или иных обществ и проблем, с которыми они сталкиваются[5].

Отмечалось, что попытки модернизировать общество чаще всего не приводят к обещанным результатам. Нищету в отсталых странах преодолеть не удалось, более того, ее масштабы даже увеличились. Не только не исчезли, но и широко распространились авторитарные и диктаторские режимы, обычным явлением стали войны и народные волнения, возникли и новые формы религиозного фундаментализма, национализма, фракционализма и регионализма, продолжалось идеологическое противоборство.

Наблюдались также многочисленные негативные побочные эффекты модернизации. Уничтожение традиционных институтов и жизненных укладов повлекло за собой социальную дезорганизацию, хаос и аномию, рост девиантного поведения и преступности. Дисгармония в экономике и несинхронность изменений в различных подсистемах общества привели к неэффективному расходованию ресурсов. Как писал Шмуэль Айзенштадт: «Все это не стимулировало (особенно в политической области) развитие институциональных систем, способных адаптироваться к продолжающимся изменениям, новым проблемам и требованиям»[6].

Критики указывали на ошибочность прямого противопоставления традиции и современности и приводили примеры преимуществ традиционализма в некоторых областях. Самуэль Хантингтон указывал: «Не только современные общества включают в себя многие традиционные элементы, но и традиционные общества, в свою очередь, нередко обладают такими чертами, которые обычно считаются современными. Кроме того, модернизация способна усиливать традицию»[7]. Также утверждалось: «Традиционные символы и формы лидерства могут оказаться жизненно важной частью ценностной системы, на которой основывается модернизация»[8].

Оппоненты теории модернизации отмечали большую роль внешнего, глобального контекста и внутренних причин. «Любое теоретическое обоснование, которое не учитывает такие значимые переменные, как влияние войн, завоеваний, колониального господства, международных, политических или военных отношений, торговли и межнационального потока капиталов, не может рассчитывать на объяснение происхождения этих обществ и природы их борьбы за политическую и экономическую независимость»[9].

Была поставлена под сомнение строгая последовательность стадий модернизации: «Те, что пришли позднее, могут (и это вполне доказуемо) быстро модернизироваться благодаря революционным средствам, а также опыту и технологиям, которые они заимствуют у своих предшественников. Таким образом, весь процесс может быть сокращен. Предположение о строгой последовательности фаз (предварительное состояние, начальная фаза, переход к зрелости и т. п.), которые должны пройти все общества, похоже, ошибочно»[10]

Неверными оказались и представления об однотипности институтов традиционных и развитых обществ. Как писал Эмиль Дюркгейм: «Становится все более очевидным тот факт, что разнообразие институтов, существующих в современных обществах, причем не только модернизирующихся или переживающих переходный период, но и развитых, и даже высоко развитых, весьма велико». Доминирующей чертой современных обществ является не сходство, а различие, так что модернизация не может рассматриваться как единая и окончательная стадия эволюции всех обществ[11].

После критики и до середины 1980-х годов социологи увлеклись развитием идеи «модернизации в обход модернити» (Эйзенштадт, Турен, Абдель-Малек). Согласно Эйзенштадту, в новой парадигме модернизации, во-первых, признавалась значимость сложившихся социокультурных типов как основ устойчивости и самостоятельности общества, во-вторых, делался акцент на устойчивости ценностно-смысловых факторов в регуляции как политической, так и хозяйственной жизни, в-третьих, признавалась большая вариативность институциональных, символических, идеологических интерпретаций, которые различные общества и цивилизации дают понятию модернизации. Это был полный отказ от всех установок теории.

После того как была развенчана главная аксиома теории модернизации о линейности общественного развития, его всеобщем, постепенном, стадийном и мирном характере она перестала пользоваться успехом. Щедрые гранты и международные премии перестали сыпаться на головы сторонников теории модернизации. От них отвернулись деловые круги и правительственные институты. Солидные научные журналы больше не предоставляли своих страниц для представителей обанкротившейся школы.

Однако во второй половине 1980-х под влиянием кризисных явлений в социалистическом лагере уже теория конвергенции оказалась под огнем критики, поскольку катастрофический исход социализма ею не предсказывался. Если не вдаваться в существо внутренних причин, которые привели СССР к катастрофе, а ограничиться лишь поверхностными выводами, то может показаться, что оправдалась аксиома теории модернизации о невозможности индустриализации вне рамок капиталистических институтов. В связи с этим произошло оживление теорий модернизации.

Кроме того, исламское противодействие, принявшее экстремистские формы, подтолкнуло к поиску более убедительных доказательств необходимости для стран «третьего мира» двигаться по западному пути. Получило распространение направление, связанное с поиском восточных аналогов западной протестантской этики и эндогенных предпосылок собственного пути «движения в современность» (Эйзенштадт, Белла, Лернер, Линг, Сингер и др.). При этом рассматриваемая ими парадигма модернизации не выходит за рамки западного понимания рынка как исходного момента развития незападных обществ.

Вскоре появляется еще одна разновидность теории модернизации, развивающаяся неолиберальными экономистами. Главное отличие неолиберализма от либерализма состоит в том, что неолибералы строго разграничивают экономику и «неэкономику». Все, что относится к политике, религии, идейным течениям вне сферы их изучения. Для них существует только экономика — и больше ничего. Причем, экономика, основанная на эгоистическом поведении индивидов, частной собственности, конкуренции всех со всеми, рыночных законах, свободном спросе и предложении, равновесных ценах, независящих от чьей-то воли.

То, что исповедуемая ими экономическая модель в реальной жизни не существует, неолибералов не смущает. Скорее напротив, придает им статус «хранителей истины». Для неолибералов нет «правильной» экономики. Любая страна нуждается в их проекте либеральных реформ, «шоковой терапии», сводящейся к тому, чтобы все приватизировать, перестать регулировать цены, курс национальной валюты и освободить конкуренцию от любых сдерживающих механизмов. Вот тогда экономика процветет.

С точки зрения классиков теории модернизации неолиберальная «шоковая терапия» не имеет никакого смысла. Старые теоретики сказали бы, что если у вас еще не возникла современная ментальность, современные законодательные институты, современная культура, современные политические партии, ничего у вас не получится. Вы не можете создавать одну часть современности без создания других. Иначе все окончится катастрофой. Классики видели все социальные процессы взаимосвязанными.

Согласно же неолиберальной точки зрения в основе всего лежит экономика, а в основе экономики лежит рынок. Любая общественная проблема (образование, медицина, оборона страны, социальная помощь, развитие национальных традиций и т.д.) должна решаться одним и тем же способом — привлечением рыночных сил.

В отличие от трактовки модернизационного процесса в классической теории как спонтанной тенденции, саморазвивающейся «снизу», в неолиберальной теории модернизации утверждается, что «прогрессивные изменения» начинаются и контролируется «сверху» интеллектуальной и политической элитой, которая стремится вытащить свою страну из отсталости с помощью планируемых, целенаправленных действий.

При этом игнорируется тот факт, что государство не в состоянии «построить рынок». Оно может только облегчить условия для его возникновения. Рынок же складывается автоматически как механизм разрешения противоречий между большим числом самостоятельных производителей, полностью свободных в распоряжении результатами своего труда.

В такой форме теория модернизации была легко усвоена правящими кругами России, не знавшими иного стиля руководства, кроме авторитарного. Она оправдывала все действия правящей верхушки: ломку складывавшихся десятилетиями институтов без создания новых, снижение жизненного уровня населения, избиение участников мирных митингов и демонстраций, уничтожение любой оппозиции, жесткий контроль над СМИ, превращение всенародных выборов в фарс.

Однако восприятие теории модернизации российским истеблишментом весьма своеобразно. В России редко вспоминают имена Талкотта Парсонса и тем более Эдварда Шилза. Зато гораздо чаще звучит имя Макса Вебера, из учения которого выброшен весь «протестантизм», а остался только «дух предпринимательства», а также имена тех, кого на Западе относят скорее к критикам теории модернизации, чем к ее сторонникам (Эмиля Дюркгейма, Шмуэля Айзенштадта, Сэмюэля Хантингтона и др.).

В интерпретации российских авторов теория модернизации предстает как единственная достойная внимания теория общественного развития. Вот, например, как описывает ее И. В. Побережников: «По большому счету, существуют две полярные позиции для объяснения различий между обществами. Согласно одной точке зрения, человечество в любой точке земного шара развивается в соответствии с одними и теми же закономерностями; дифференциация же между обществами в большей или в меньшей степени объясняется порядком той фазы развития, на которой они находятся. По другой точке зрения, различия между культурными и социальными агрегатами постоянны и неискоренимы; универсалий, которые можно было бы применить к развитию всего человечества, просто не существует.

Подобная поляризация видения мира, возможно, и характерна для части российской интеллигенции. Но едва ли она допустима в серьезном научном сообществе, где давно уже отказались от подобной дихотомии и признают наличие как общих закономерностей, так и существенных особенностей развития конкретных обществ. Но даже если бы такое понимание и существовало, то из этого вовсе не следует, что теория модернизации является единственным возможным объяснением общественного развития.

Если историк И. В. Побережников трактует модернизацию как многоаспектный, всеохватывающий процесс, то для идейного главы Высшей школы экономики Е. Г. Ясина модернизация сводится к сугубо экономическим, почти техническим вопросам. Вот какое определение модернизации он дал на II Международной научной конференции «Модернизация экономики России»:

«Прежде всего, уточним, какой смысл мы вкладываем в понятие «модернизация» экономики. Буквально оно означает обновление, ликвидацию отсталости, выход на современный, сравнимый с передовыми странами уровень развития.

Речь идет, во-первых, об освоении производства продуктов современного технологического уровня в масштабах, позволяющих российским компаниям занять достойные позиции на мировых рынках.

Во-вторых, это обновление производственного аппарата, замена устаревшего оборудования и технологий на современные, более производительные.

В-третьих, это органическое включение в новейшие мировые инновационные процессы, полная интеграция в мировую экономику, скорейшее использование всех важных нововведений, в том числе новинок в области организации и управления...

В-четвертых, это переподготовка, переквалификация или замена кадров, переобучение и перевоспитание людей, если хотите, усвоение иного образа мышления, соответствующего требованиям времени...

В-пятых, это осуществление структурных сдвигов в экономике, формирование производственной структуры, отвечающей критериям развитой индустриальной страны. Это предполагает повышение в ВВП и экспорте доли продуктов с высокой добавленной стоимостью, в том числе продуктов новой информационной экономики, уход от однобокой сырьевой ориентации экспорта»[12].

Ясин рассматривает экономическую действительность как tabula rasa. Предполагается, что все экономические процессы можно в одночасье остановить, интересы экономических субъектов перечеркнуть, людей перевоспитать, внушить им «иной образ мышления» и заставить мировой рынок, перенасыщенный продуктами «новой информационной экономики», покупать такие же продукты из России. Если бы Ясин писал не для России, а, например, Танзании, то ему не пришлось бы менять ни слова.

Для Ясина проблемы реформирования российской экономики решаются чрезвычайно просто: «Суть структурной перестройки и модернизации в переходный период состоит, в частности, в вытеснении нерыночного сектора и замещении его эффективным рыночным. Трудности трансформации для России во многом объясняются тем, что изначально вся советская экономика была нерыночной, а ее преобразование постоянно сопровождается противоречиями между необходимостью вытеснения нерыночных отношений и предприятий, высвобождением связанных в них ресурсов, а с другой стороны – тяжелыми в каждый данный момент социальными последствиями (подлинными или мнимыми) соответствующих действий. Порой это просто косность, нежелание менять привычные нормы поведения, порой – сопротивление сил, чьи интересы оказываются ущемлены. Всего этого у нас больше, чем в других странах с переходной экономикой»[13].

Однако в реальной жизни нет ни «рыночной», ни «нерыночной» экономики. Народное хозяйство любой страны включает как рыночные, так и нерыночные механизмы. Соотношение между ними определяется экономической целесообразностью. Рыночные отношения не всегда эффективны. При распределении общественных благ, социальной помощи, пенсий и льгот для героев и ветеранов, в домашнем хозяйстве рыночные механизмы абсолютно неэффективны. В любом обществе экономические отношения в указанных областях осуществляются с помощью государственных институтов и семейных традиций. В то же время нет ни одного общества, в котором большой комплекс экономических проблем не решался бы с помощью рыночных отношений.

Таким образом, теория модернизации сыграла в истории России весьма негативную роль. Тем не менее, наш политический истеблишмент взял ее на вооружение. К каким еще бедам приведет курс власти не на решение важных для России проблем, а на простое позаимствование западных производств и институтов?

[1] ://www.inop.ru/files/calhoun.doc

[2] Parsons, Talcott. The Social System. Glencoe: Free Press 1964 (reprint from ed. 1951).

[3] Eisenstadt, Shmuel N., 'Breakdowns of modernization', in: William J. Goode (ed.), The Dynamics of Modern Society. New York: Basic Books 1964. PP. 434 - 448.

[4] http://polbu.ru/sztompka_sociology

[5] Eisenstadt, Shmuel N. b. Modernization: Protest and Change. Englewood Cliffs: Prentice Hall 1966. P. 2.

[6] Eisenstadt, Shmuel N. 'Breakdowns of modernization. Р. 435.

[7] Huntington, Samuel P. The change to change: modernization, development and polities, in: Black, Cyril E. (ed.) 1976. Comparative Modernization. New York: Free Press. P. 36.

[8] Gusfield, Joseph R. Tradition and modernity: misplaced polarities in the study of social change, in: American Journal of Sociology, 72 (January 1966). Р. 352.

[9] Tipps, Dean С. 1976. 'Modernization theory and the comparative study of Societies: a critical perspective', in: Black, Cyril E. (ed.) 1976. Comparative Modernization. New York: Free Press. P. 74.

[10] Huntington, Samuel P. The change to change: modernization, development and polities. Р. 38.

[11] Durkheim, Emile. Selected Writings, ed. A. Giddens. Cambridge: Cambridge University Press 1972. Р. 422.

[12] http://www.hse.ru/ic2/materials_2/yasin.htm

[13] Там же.