Когда я впервые понял, что советской системе приходит конец (повтор)

Начну с того, что первые тревожные мысли о том, что не всё благополучно в «Советском королевстве», начали мне приходить в голову в период 1982-85 годов во время работы в Чечено-Ингушской АССР.

На мой взгляд, именно в национальных республиках люди намного острее чувствовали все проблемы, беспокоившие нашу тогдашнюю советскую действительность.

Довелось мне в те времена дружить с одним парнем, Юрием К., работавшем в милиции, дядя которого занимал один из руководящих постов в прокуратуре республики. Именно от него я в 1983 году и услышал чудовищную правду о состоянии дел в ЧИАССР, которая меня сбила с толку – я знал, что он сказал правду, но в тоже время мой рассудок не мог её воспринимать.

А суть проблемы заключалась в следующем: в начале 80-х годов наиболее ответственные люди в руководстве ЧИАССР пытались «раскрыть глаза» союзному руководству на ситуацию, которая складывалась на тот момент в республике. По их данным, всё шло к бунту. И чтобы не допустить захвата бунтовщиками огромного количества оружия, находившегося на складах воинских подразделений, размещённых в населённых пунктах, предлагалось срочным порядком вывести их из городов в более безопасные места.

Но в Москве от этой идеи отмахнулись, назвав её бредом: «Какой ещё бунт? Мы дружбой ленинской сильны!»

Что случилось в ЧИАССР, спустя всего восемь лет Вы все прекрасно знаете…

Трудовой стаж в советское время у меня составил девять лет в двух организациях: Гражданской авиации и металлургическом комбинате. И в одной, и в другой отраслях народного хозяйства бытовала порочная практика, когда все «тёплые» места распределялись на годы вперёд между «нужными людьми»: родственниками, кумовьями, друзьями и т.д. В любой из организаций тех времён самыми «хлебными» местами были: парторг, профорг, комсорг.

И вот в 1989 году произошло невероятное – на должность комсорга нашего цеха выбрали девушку, машиниста крана с моего участка. До этого года должность цехового комсомольского вожака неизменно занимал какой-нибудь родственник-разгильдяй одного из руководителей цеха.

Но «комса», «комсой», а вот выборы парторга цеха принесли убийственный результат – НЕ НАШЛОСЬ ЖЕЛАЮЩЕГО ЗАНЯТЬ ЭТУ ДОЛЖНОСТЬ, КАК СРЕДИ РОДСТВЕННИКОВ ИЗ РУКОВОДСТВА, ТАК И СРЕДИ РЯДОВЫХ КОММУНИСТОВ.

Такого ранее не было – за эту должность в буквальном смысле рвали друг другу глотки наши начальники, для того, чтобы видеть на ней СВОЕГО человека.

В конце концов, в добровольно-принудительном порядке и призывами к партийной сознательности, уговорили занять эту должность одного из рабочих.

Он-то и оказался ПОСЛЕДНИМ партийным вожаком в нашем цехе…

Смешно было наблюдать, как этот человек исполнял свои обязанности: на него никто не обращал внимание, не считался с его мнением – он был чужим среди своих: парторг потерял своё влияние и стал «лишним»…

С этого момента, я многократно слышал от цеховых коммунистов высказывания в том духе, что если партия потеряла в обществе вес, то и Советская власть вскоре может приказать долго жить: начались единичные выходы рабочих из КПСС.

А тот факт, что им делать это никто не препятствовал, ещё больше укреплял людей во мнении, что в «Советском королевстве» дела идут «швах». К моменту развала Союза ряды цеховой партийной организации основательно поредели.

Последний «писк» коммунистов в нашем городе выглядел совсем комично: толпы бывших членов давили друг друга в районных организациях для того, чтобы забрать свои учётные карточки…

Все смеялись над ними и шутили: «СЛЕДЫ ЗАМЕТАЮТ!»

Тогда мы ещё не догадывались, к какой катастрофе приведёт страну ликвидация Советской власти…