Проклятие вечной молодости

На модерации Отложенный

Я живу рядом с моргом. Ну не повезло мне, кто спорит. Вижу часто автобусы, которые везут гробы с усопшими и их безутешных родственников в крематорий. Чуня, моя собачка, очень любит на них лаять. С балкона. 
Это настраивает на философский лад. Поэтому я часто стою у окна, размышляю о тщете всего сущего и очень завидую медузе. Есть одна такая, потенциально бессмертная. Зовут ее Turritopsis nutricula.
Все остальные медузы как мы. Поколыхались в соленой воде, поблямкали прозрачным телом, пожрали, размножились – и всё. К праотцам.Turritopsis nutricula после всех этих перечисленных научных действий (блямканье, колыхание и размножение) возвращается к ювенальной стадии — таким образом нагло избегая смерти.

 

 

Но и это еще не конец! Самое возмутительное, что весь этот цикл Turritopsis nutricula может повторять, как утверждают ученые, бесконечно. Становясь тем самым потенциально бессмертной. Что меня, в свою очередь, как вы понимаете, сильно расстраивает. Я, может, тоже хочу быть все время гибким и без перхоти. Но нет.
К слову сказать, страх старости — это вообще одна из основных мук человечества. На этом, как вы знаете, добрая половина русских сказок построена. Послал царь Иванушку за молодильными яблоками, велел другой царь — по наущению шамаханской царицы — поставить в государственном дворе три котла: один с ледяной водой, другой с кипятком, третий с молоком — да и сварился заживо.
Не знаю, как там с царями, а для нас это проблема первостепенной важности. Дело в том, что мы перестали взрослеть. Даже в самых жестоких игрищах (типа войны и взаимной ненависти) мы ведем себя как дети. А уж во всем остальном и подавно. 
Стареть неприлично. Стареть постыдно. Стареть невыгодно. Вот что говорит нам окружающий нас мир. И это с его стороны глупо. Ведь старость — это вершина жизни. Твой личный Эверест. Ты больше не молодишься, не ищешь любви, ты вдруг понимаешь, что есть на земле дела поважнее.
И просто сидишь с палочкой у подъезда и обзываешь всех проститутками.
Раньше как? Раньше жил аксакал, ходил в своей бараньей шапке, кушал ягненка, учил молодежь, пил вино, передавал, так сказать, законы и традиции. И до последней старости своей тихой сапой доживал. Потому что рядом и на много лет вперед были те же бараны, те же шапки и то же вино.
Мы доживем не до старости, а до дряхлости. Потому что мир окончательно сорвался с катушек и обновляется быстрее, чем мы это можем понять и усвоить.
Мы можем сказать: «я устал жить», «мне незачем больше жить», «я не знаю, как дальше жить», но сказать «я жил долго» не можем. Потому что у нас нет этого ощущения.
У нас есть только этот хищный, все пожирающий на своем пути зверь нашей затянувшейся молодости. Он придет, обнюхает нас, скривится, но даже он, всепожирающий, нас есть уже не будет. И тогда за ним по пятам — как падальщик на запах трупа — на это наше невзросление придет еще один хищник. Этого падальщика зовут надежда.
…Есть такое американское выражение: ушел один автобус, придет другой. Типа не унывай.
Закончилась одна любовь, подожди — придет другая. Потерял работу, не переживай — что-нибудь подвернется. Исчез дар — найдешь еще какое-нибудь занятие по душе. 
Ощущение, что ты еще молодой, сбивает тебе оптику. Не дает стать мудрым. В этом смысле мне нравится безапелляционность моей жестокой собачки. Недавно ее стерилизовали (было подозрение, что что-то не так с ее женскими делами, боялись потенциальной онкологии), так она пролежала под наркозом полдня, несколько раз описалась, потом оклемалась, стала бегать, опять скандалить, кричать с балкона на людей и собак, и, кажется, у нее еще больше испортился характер.
Иногда, когда я рассироплюсь, растревожусь, насмотревшись в окно на суету у морга, открою форточку, кудряшками последними встряхну и скажу, эдак, с надеждой, с оптимистической хрипотцой:
— Ну ничего! Ушел один автобус, придет другой!
— Угу, — ответит Чуня откуда-то снизу. — Похоронный.
И мне сразу становится легко.