Узок круг этих кандидатов

Какую из моделей "перезагрузки" страны выбрать: завернуть гайки или поделиться ресурсами с народом?

6 августа - день памяти первых русских святых-великомучеников князей Бориса и Глеба, которых, по одному из мифов нашей истории, убил то ли Святополк, прозванный за это Окаянным, то ли Ярослав, сваливший вину на Святополка. В проекте "Осторожно, история" в связи с этой датой решили обсудить тему борьбы элит за власть в наше время - тем более не за горами 2012 год. Гостями "Эха Москвы" в минувшее воскресенье стали независимый политолог Дмитрий Орешкин и президент Института национальной стратегии Станислав Белковский.

О консенсусе и борьбе элит

Дмитрий Орешкин: Только когда работает закон, когда понятна процедура - либо престолонаследия, если мы говорим про монархию, либо передачи власти, если мы говорим про демократию, - только тогда "окаянство" уходит на второй план. Вопрос в том, в какой форме осуществляются борьба за власть и методы управления. Если они силовые, то получается, как говорили нехорошие европейцы: "политическая система в России есть самодержавие, ограниченное удавкой". То есть ограничить монарха можно только свергнув его, убив и заняв его место. Сейчас система управления выстроена под одну вертикаль, и, естественно, "окаянство" опять на повестке дня, потому что очень трудно сместить человека, который контролирует все ресурсы: властные, финансовые, силовые, медийные... Как можно его подвинуть?

Станислав Белковский: Я не согласен, что Путин ли, Медведев ли или кто-то еще контролирует все ресурсы. В современной модели управления есть несколько десятков игроков, каждый из которых контролирует в значительной степени политические, медийные и финансовые ресурсы.

Орешкин: Есть такой блистательный термин, который ввел, кажется, Павловский: "путинский консенсус элит". Сейчас этот консенсус, мне кажется, не то чтобы рушится, но, во всяком случае, покряхтывает, есть некоторое напряжение. Потому что, во-первых, ресурсов не так уж много и поделить их так, чтобы всем хватало, трудно. То есть Путин щедр - он не жадничает, выполняет свои обязательства и делит между людьми, которых он считает своими игроками, ресурсы щедро. Но оставляя главный ресурс при себе - властный и силовой. Проблема в том, что кроме элитных товарищей есть еще 140 млн граждан, а вот им как раз мало что достается. То есть мы рады, что 50 или 100 семейств, которые командуют Россией, хорошо себя чувствуют, но мы немножко и о себе хотим подумать. И в этом смысле будущее этого консенсуса элит не представляется мне безоблачным. Потому что в той же самой элите одни люди считают, что надо бы завернуть гайки, утереть критикам кровавые сопли - и все будет в порядке, а другие говорят, что с народом надо все-таки делиться.

Белковский: Я бы сравнил нынешнюю систему с ультрасовременным, комфортабельным самолетом, у которого заканчивается горючее, - только вчера об этом его пассажиры не знали, а сегодня начинают понимать и в результате, конечно, будут вымещать злобу на пилоте, хотя он делал для них только хорошее. В этом смысле разрушается не столько консенсус элит, сколько отношение элит меняется кардинально к происходящему в стране. Они приходят к выводу о неэффективности существующей системы, которую сами же и создавали... Наша система - это система тотальной коррупции. И в этой системе происходят определенные процессы, которые ведут к разрушению, - в частности, безудержный рост коррупционного тарифа, пресловутый "откат".

О лапотниках и налогоплательщиках

Орешкин: Когда Владимир, который был приемным отцом Святополка и родным отцом Ярослава, пошел воевать в Волжскую Булгарию и вместе с торками (одно из тюркских племен, кочевавших в южно-русских степях) и новгородцами, которыми руководил Добрыня Новгородский, одержал победу над булгарами, Добрыня, как пишет летописец, "осмотрев пленников, глубокомысленно отметил, что они носят сапоги, и сказал Владимиру: они не захотят быть нашими данниками, пойдем лучше искать лапотников".

То есть мудрый Добрыня Новгородский с городскими демократическими традициями самоуправления понимал, что людей, которые носят сапоги, гораздо труднее сделать безответственными послушными данниками, чем лапотников. Так вот у нас в стране лапотников все меньше. У людей появляются сапоги, они начинают чувствовать себя по-другому. У них есть своя квартира, машина, они платят налоги, и они от психологии подданных приходят к психологии налогоплательщиков: коль скоро я этой власти плачу свои денежки - а плачу я их все больше: за воду, за газ, за дорожный фонд, за повышение цен на бензин, - то хочу, чтобы эта власть как минимум защитила меня от смога.

Белковский: Нынешняя система власти - как наркотик: она приносит деньги нескольким миллионам человек. Кому-то миллиарды долларов, кому-то миллионы, но ни первые, ни вторые слезать с этой иглы не хотят. Подобно наркоманам, они понимают, что надо лечиться, иначе завтра смерть, но все-таки рукой и сердцем тянутся за следующей дозой - в этом я вижу главную проблему современной России. Более суровую, чем в эпоху горбачевской перестройки, когда разным группам людей терять было значительно меньше, а потому готовность мобилизоваться для перемен была существенно выше.

О третьем в тандеме

Орешкин: Может ли прийти новый человек? А толку? Ну, придет человек - с блестящими идеями, великолепный, добрый, симпатичный, честный и прочее. Но ему надо кормить милицию, ФСБ, ему надо платить телевидению. То есть он вынужден управлять готовой системой, которая ему досталась.

Белковский: Для того чтобы такой человек - если он появится - смог начать строить свою новую систему, реально воплощать заявляемые им лозунги, ему потребуются репрессии в тех или иных формах против старой системы и ее ключевых фигур. В русской истории, как показывают последние 1200 лет, вообще бывает сильной либо власть, либо оппозиция. Как только теряется сакральное почтение к власти, набирает силу оппозиция. Но будучи знакомым со многими лидерами нынешней оппозиции, я часто наблюдал такую картину: сидят лидеры оппозиции за одним столом, обсуждают проект революции, а на следующее утро едут в Кремль и говорят: сколько вы мне дадите, чтобы я не обсуждал больше проект революции? На этом все и заканчивается.

О проблеме "2012"

Белковский: На мой взгляд, в России существует определенная историческая традиция смены власти. Она предполагает две модели смены власти. Первая - монархически-династическая, от предыдущего к новому. Вторая - революционная. То есть это или революционный развал страны с последующей ее сборкой на пустом месте, либо передача от отца к сыну, при этом политика сына может кардинально отличаться от политики отца, тут важен сам ритуал и церемониал передачи власти, который делает сына наследственно легитимным. Я согласен с Орешкиным, что никакой готовности к радикальным реформам сегодня в системе нет. А проблему "2012" я лично считаю глубоко надуманной: ибо все равно, кто пойдет - Медведев или Путин, - повестка дня у них будет одинаковой. Скорее, пойдет Медведев, потому что это выгоднее элитам. А если Путин, то он придет с медведевской повесткой: перезагрузка и модернизация.

Орешкин: Я бы не стал гадать, кто пойдет, но мне лично кажется, что Путин и Медведев - это разные люди, при них разные команды и, может быть, даже разная система ценностей, да хотя бы и возрастные генерации разные. Поэтому мне кажется, что все равно мы будем иметь какую-то конкуренцию между этими легальными элитами - внутри этого очень узенького коридора. Всю остальную оппозицию, тщательно вытесненную, вычищенную из коридора, будут держать как можно дальше от принятия решений и запугивать, а вот внутри самой элиты будут нарастать все-таки какие-то противоречия, мне кажется.