Записки тамады или умышленное убийство. Быль

Записки тамады.
Я люблю свою работу. Не самый простой способ зарабатывать себе на хлеб, да и хлеб иногда горьковат, но столько сияющих глаз и добрых слов, столько новых друзей и воспоминаний, что ни усталость, ни ноющие ноги, ни севший голос ни разу не смогли испортить радости подаренного праздника. Я благодарна каждому, с кем мне пришлось встретиться на этом поприще. Но не бывает правила без исключения. И об одном исключении я сейчас расскажу.

Ох, как близка я была в тот день к преднамеренному убийству. Бог отвел тогда мою карающую руку и спас от тюрьмы. И, вообще, спас.

Несколько лет назад я проводила очередной новогодний корпоратив в одной милой фирме. Люди были мне хорошо знакомы, я работала с ними не впервые. Праздник с интересной программой в замечательном коллективе подходил к концу. И тут пришли еще приглашенные гости и , судя по суете и благоговению, явно очень важные. Вернее, важный был один, а еще двое играли его свиту. Праздник закончился, все разошлись, кроме этих…опоздавших, которые продолжали сидеть в центре стола и не собирались отпускать меня и музыканта. Я корректно намекнула, что наше время истекло, что музыканту завтра рано утром надо быть на утреннике в детском саду в костюме Деда Мороза, и что вообще, наши заказчики уже ушли, а вас мы знать не знаем и ведать не ведаем, ну и т.д. В ответ услышала: «Лабуху твоему я доплатил, а ты садись-ешь-пей-радуйся жизни, что в переводе означало-а вас, Штирлиц, я попрошу остаться».

Проглотив «лабуха», я вынуждена была сесть за стол, потому как одной домой не добраться, да и ко всему прочему, костюм Деда Мороза все равно прыгал по сцене с микрофоном в руке и пел. Это был один из свиты. Его неистовое желание петь даже восхищало. Если бы он еще имел слух и голос…. Его богатый репертуар состоял всего из одной песни. Когда он в 39-ый раз затянул опять «У черного моря», я поняла , что можно люто невзлюбить Утесова, что есть пытка страшнее испанского сапожка, капель на темечко, желудка ягненка на голову манкурта . Это даже хуже рыбьего жира. Без костюма все равно не уехать, а снять его с одержимого певца не предоставлялось возможным. После очередного исполнения шедевра Дед Мороз долго кланялся, ожидая аплодисментов, потом подбегал к столу, сдвинув бороду в сторону , опустошал рюмку с коньяком и опять рысью на сцену, закусывая усами.

Шел уже второй час ночи, от черной икры подташнивало, дорогущее и вкусное вино не лезло в горло, рот трещал от зевоты, а песня все звучала, и вином наполнялся бокал… С бороды Деда Мороза ручьем лился пот, или коньяк, или сопли-слюни взопревшего, обезумевшего от собственной значимости певца. Попытки встать из-за стола пресекались на корню рыком «Сидеть!» и огромной лапищей на моей коленке. Шестеро официантов в подобострастном поклоне, с салфеточками на согнутых локотках сияли приклеенными улыбками рядом.
Убедив Минотавра в необходимости припудрить носик, я проскользнула к администратору в надежде найти помощь в его лице. Администратор в позе вопросительного знака находился неподалеку, и с такой же вымученной улыбкой объяснил мне бестолковой, что если надо так стоять неделю, они будут так стоять, ибо все оплачено, ибо это Хазяин, и этот ресторан вместе с отелем и кораблем-его вотчина.

Вечер перестал быть томным. Музыкант с торчащей из ушей ватой, тыкал опухшими пальцами в клавиши «Ямахи», извлекая столь ненавистную утесовскую мелодию, на сцене Дедушка Мороз уже эротично танцевал с посохом, используя его в виде шеста, но тем не менее заплеванный микрофон из рук не выпускал и продолжал голосить . Неделя пытки меня не прельщала, потому я, хлобыстнув для храбрости коньяка, набрав полную грудь воздуха, сжав кулаки и бурля от ярости, пошла на переговоры. «Хазяин» уже изрядно набрался, дружелюбно хлопнул меня по заднице и, усадив рядом, завел нескончаемую философскую волынку «за жизнь», периодически наполняя рюмки. Причем пить он хотел исключительно на «брудершафт». Диалога не получалось. Как только я открывала рот для монолога, он тут же совал мне в рот маслинку или ложку икры, обняв меня за плечи, чтоб не сопротивлялась.

Его волосатые короткие сосисочные пальчики все время крутились перед моим лицом. Преодолевая брезгливость, я уже рисовала в воображении, как я их откушу в конце концов к чертовой матери.

Подбежавший дедушка мороз отвлек собутыльника от моей персоны, и я, подняв бокал, начала свою речь, уже предчувствуя, что это моя лебединая песня, что, скорее всего, никто не узнает, где могилка моя, что это мои последние слова в жизни. Смутно помню все речевые обороты, но суть моего доклада была следующая. Что он ,конечно, хозяин, но я не его псина, что музыкант вынужден за его подачку продолжать играть, потому что он на 4–х работах, чтобы прокормить своих детей( а у него их трое) , и что ему через пару часов на утренник, и что сейчас куча официантов за деньги вынуждена стоять лакеями и улыбаться, но если, не дай бог, у него закончатся деньги, то эти же лакеи его поссать не пустят в это заведение. Что он будет лежать облеванный на причале, и не один человек ему не протянет руку помощи, потому то он быдло, считающий людей холопами, что он не пуп земли, и что я плевать хотела на его ранги и статусы. Я еще что-то плела о чести и достоинстве, о революционной ситуации, о восстании спартанцев, но зловещая тишина в ресторане заставила меня замолчать.

Официанты испуганно смотрели на меня, постепенно ретируясь из зала. Дед мороз спрятался за музыканта, судорожно снимая кафтан, вытирая побледневшее лицо бородой. Музыкант перестал дышать и торопливо писал в блокноте завещание. Услышав рядом зубовный скрежет и свистящее прерывистое дыхание, я взглянула, наконец-то, в лицо своего врага. Налитые кровью глаза обещали мне смерть мгновенную и безболезненную. Желваки, кулаки, крошащиеся в труху скрипящие зубы это последнее, что я помнила, теряя сознание от ужаса, от надвигающейся неминуемой гибели. В голове запульсировали строчки из «Мцыри»-«Врага почуял он, и вой,протяжный жалобный как стон раздался вдруг…и начал он сердито лапой рыть песок, встал на дыбы…потом прилег…и первый бешеный скачок мне страшной смертию грозил….»

Очнулась я от нашатыря под носом. Музыкант уже сложил все свои причиндалы и стоял рядом, держа в обеих руках по вилке. Впечатлило. Понятно. Защищает. Дед Мороз складывал в пакетик вожделенный костюм, любовно разглаживая складочки на шубе и выжимая пот из мокрой бороды. Нашатырь тыкал мне в нос виновник пламенного спича и потери сознания. Он даже как-то заботливо суетился возле меня, что-то бормоча. «Испугался сволочь»,-злорадно подумала.

Оказалось, что пока я была в коме, он выяснил у музыканта мою основную профессию. Это меня и спасло. Я учитель по специальности и много лет проработала в школе.
«Скажи спасибо, что ты учитель. А то сейчас бы кормила раков в Днепре, дура. Ты знаешь, с кем разговариваешь-то, идиотка? Да я( тут прозвучала фамилия, от которой я покрылась инеем, успев сто раз вспотеть перед этим), Да я каждое утро с Юлей кофе, да Витя мой кореш, да у меня мои министры даже помыслить такую крамолу не могут, а тут какая-то тамадура меня жизни будет учить… а учителя –это святое…я лично своим двум первым учительницам памятники на могиле поставил, столько они от меня натерпелись, бедные. Я школу отремонтировал в своем селе за свои деньги, потому что учитель- пред именем твоим позволь смиренно преклонить колени….»

Я хмыкнула, но промолчала- учительниц своих он явно сначала в могилу свел, потом уже памятники ваял. Да и школу, видимо, разрушил, а потом уж…
Уезжали мы из ресторана на Днепре ,когда уже светало. Официанты кланялись и закатывали глаза, администратор просил автограф, свита Важного совала мне в руки какие-то бутылки и объедки со стола. Хазяин сидел за столом, подперев голову , задумчиво смотрел на нетронутого запеченного поросенка и пел песню «У черного моря». По его пьяному лицу ползла скупая мужская слеза.

Кстати…умышленное убийство чуть не произошло спустя пару дней. Но об этом в следующей серии.
Продолжение следует.