Воззвание къ товарищамъ-пастырямъ

Настоящее освободительное движение захватило большую часть нашего духовенства совершенно врасплох. Мы мирно служили свои обедни, провожали покойников на кладбище, читали народу проповеди по готовым сборникам, и просмотрели великий процесс обновления нашего государственного организма. Глухой шум какой-то борьбы доносился до нас, но нам внушали, что это крамольники, изменники, враги отечества шумят, они возетают на Помазанника Божия, они ради одного удовольствия разрушения хотят сломить веками нажитые и, следовательно, необходимые формы (мысль Победоносцева – автор статьи). Когда стало известно, что священники стали во главе толпы народной, ищущей своего Государя, нас поспешили уверить, что это изменники Святой Церкви, что это были чуть ли не тайные полицейские агенты. Так внушали нам, мы это внушение передавали другим.   

Но, к прискорбию своему, мы принуждены сознаться, что нам больше не верят, что бразды духовного руководительства ускользают из наших рук, могучая волна жизни прокатывается мимо нас. И мы, которые призваны к руководительству, к строительству жизни, чувствуем, что этого руководительства уже не хотят: «Довольно, говорят, вы нас обманывали». Один только грузинский народ сказал своему духовенству: «Вы до сих пор ходили впереди покойников, ну-ка, теперь пойдите впереди живых». И грузинское духовенство пошло, пошло как один человек. Оно поняло, что его роль – в защите угнетённых душ. Съезд духовенства там разогнали вооруженной силой, но это движения не остановило, потому что духовенство там выразило стремления своего народа, оно поняло, что существующие формы общественной и государственной жизни довлеют со всех сторон человеческую личность, мешают росту. Грузинское духовенство вплело героическую страницу в свою историю.

Но почему пример их остался одиноким? Почему российское духовенство стоит в недоумении перед совершающимся общественным движением, не зная – радоваться ли ему и благословлять его или проклинать как законного врага рода человеческого и с горечью повторять слова «гибнет Россия, вижу начало конца». Почему это произошло?

Да ведь просто потому, что в нас систематически, начиная со школьной скамьи, вытравлялась самостоятельность. Нас отгораживали от жизни, внушали, что жить интересами общественной жизни – не дело пастыря. И теперь, когда живая жизнь настойчиво стучится к нам, зовёт нас принять участие в ней: идите молиться с нами, благодарить Бога за добытую свободу, оплакивать погибших борцов за неё, мы не знаем, как к этому отнестись. Мы прячемся, мы называемся больными, мы занимаем выжидательное положение: кто знает, что еще выкроится? И возведя глаза к небу, мы лицемерно говорим: «Арена общественной жизни – не наша сфера». Настоящее наше похоже на то, как если бы мы стояли на пожаре безучастными зрителями: «Не наше, мол, дело его тушить и помогать – это дело пожарных: потом, когда пожар окончится, мы отслужим панихиду по погибшим и благодарственный молебен для живых». Но я боюсь, как бы нас не встретил тогда негодующий крик: «Вон! лицемеры, наёмники! Где вы были, когда мы взывали о помощи?»

Есть еще причины, благодаря которым нам непонятно и как будто бы чуждо настоящее общественное движение. В нас со школьной скамьи усердно старались насадить два драгоценных качества: терпение и послушание. Нас научили смотреть на искателей жизненной правды как на людей «беспокойных», и мы искренне верили, что на таких людей нужна «палка», что их нужно изгонять из нашей среды как людей вредных. Нас обучали словами из Павла (Рим.13.1-2): «1 Всякая душа да будет покорна высшим властям, ибо нет власти не от Бога; существующие же власти от Бога установлены. 2 Посему противящийся власти противится Божию установлению. А противящиеся сами навлекут на себя осуждение», затем следовали иллюстрации из мира животных с целью доказать, что даже и животныя неразумныя имеют у себя власть. Всё это неоспоримо, без власти жить нельзя; это закон жизни, он ненарушаем; и нарушителей его Господь покарает, как нарушителя всякого другого закона. Но зачем же смешивать принцип власти с его формами, в какия он воплощается? Принцип – вечен, формы – изменчивы. В смешении принципа с формой заключается наше коренное заблуждение. Боясь нарушить Божественный закон, мы боялись критиковать и формы, какия он принимал, как бы они дурны ни были, как бы они ни сдавляли, ни калечили человеческую жизнь.

Кто теперь станет оспаривать, что дурным устройством государственной жизни тормозили общественное развитие, кто теперь скажет, что принцип «административного усмотрения», когда каждая мелкая сошка, располагая всей полнотой власти, чувствовала, что в сфере своего влияния она «царь и бог», когда защитники народных интересов клеймились именем крамольников, разгонялись по окраинам, заточались в крепости, проливали кровь свою, бескорыстно борясь за раскрепощение души народной… - что тот принцип не разрушал общественную и государственную жизнь, и привёл нас к неслыханным жертвам людьми и материальными средствами?

И значительная доля вины ложится на пастырство.

Вместо того, чтобы жертвуя собой, выступать на защиту униженных и оскорблённых безбоязненно указывать власти на те дурные формы, которые она принимает, вы всё благославляли, всё окропляли святой водой и, страшно сказать, сделались пособниками зла. Нам власть приказала приводить к присяге, и мы делали это на самом Евангелие, где Спаситель решительно без всяких оговорок сказал: (Мтф. 5, 34-37) «А Я говорю вам: не клянись вовсе: ни небом, потому что оно престол Божий; ни землею, потому что она подножие ног Его; ни Иерусалимом, потому что он город великого Царя; ни головою твоею не клянись». Затем о войне Спаситель о войне Спаситель также решительно сказал (Мтф. 5, 21-22): «Вы слышали, что сказано древним: не убивай, кто же убьет, подлежит суду. А Я говорю вам, что всякий, гневающийся на брата своего напрасно, подлежит суду». И в саду Гефсиманском так же он сказал: «…все, взявшие меч, мечом погибнут» (Мтф. 26, 52). А мы что делали? Кропили оружие святой водой и посылали паству на злое дело, прикрывали законы Божии догмами о загробном венце. Ужасы войны в противоречие заветам Спасителя настойчиво проповедует литература и искусство всех стран: только мы, христианские пастыри, молчим об этом: мало того, учим в школах детей: «Не есть беззаконное убийство, когда отнимают жизнь по должности, как то: 1) когда преступника наказывают смертью по правосудию; 2) когда убивают неприятеля на войне за Государя и Отечество (Катехезис 6-я заповедь). Врачи и судьи пришли к единогласному решению требовать уничтожения смертной казни, одни мы, пастыря, чей голос должен бы раздаваться раньше и решительней всех, не протестуем, а молчаливо соглашаемся и как бы одобряем. Кто захочет устыдить себя, пусть прочтет из книги Фильдинга «Душа одного народа», где он увидит как буддийские монахи последовательно проводят в своей жизни выполнение заповеди «не убий».

И мы заслужили тот упрек, который бросают нам в глаза, что мы подменили учение Христа, что мы продали первородство за чечевичную похлёбку – что мы «превратились в чиновников православного меноведания». Разве это не правда? Ведь нас поймали на золотую удочку: скуфьи и камилавки, Ваздимиры, Анны. Вместо того, чтобы ждать себе награды от Небесного Отца, мы стали подобострастно поглядывать в глаза светской власти: паства, заметив это, стала бегать от нас, мы оказались бессильны собрать под крыла Церкви, позвали полицию на площадь и нанесли себе этим решительный и смертельный удар. Тогда нас сменили другие вожди, потому что жизнь, развиваясь, не ждала, когда мы одумаемся, она жаждала правды, и вместо нас поняли её другие люди. Они вместо нас надели на себя и мученический венец, положили души за други своя. Вина их была лишь в том, что они не всегда действовали евангельскими средствами. Отчего же мы их не вразумили? Вместо того, чтобы, сдерживая их дурные порывы, встать рядом с ними, и настойчиво требовать у власти отмены обветшалых форм, которые калечили народную жизнь, мы, загипнотизированные своей духовной властью, необдуманно встали на защиту этих форм.

Нам приказано было защищать, как догмат, принцип «самодержавия» и связанного с ним административного усмотрения, и мы словом и делом выступали на его защиту, забывая 1613 год своей отечественной истории, когда народ Михаилу Федоровичу Романову подарил власть над собой. Он подарил её, потому что ему нужен был центр, около которого могла бы сплотиться и окрепнуть растрёпанная смутными временами Русь. Почти тои века прошли с тех пор.
        И, претерпев судеб удары, окрепла Русь… Народ вырос настолько, что почувствовал себя в силах управлять собой: он с иконами в руках и с молитвой на устах пошел к своему Государю просить возврата данной когда-то власти над собой. Его встретили ружейным огнём, убили в нём чувство человека и разбудили зверя.
           Мы, пастыри, крови одобрить не можем, какой бы стороной она не проливалась, но и судить освободительное движение народа не имеем права: горячее слово осуждения мы должны направить по адресу всех тех, кто препятствует народу получить принадлежащую ему по праву власть, потому что лишь он есть истинный самодержец.

Мы всё еще ждём, не раздастся ли сверху голос архипастыря Российской Церкви в защиту народных интересов. Напрасные ожидания.

Филиппа нет у нас, который Грозному смело смотрел в глаза и на вопрос его: «Какое тебе дело до наших царских советов?» - твёрдо отвечал: «Я пастырь стада Христова». «Филипп, не прекословь державе нашей, чтобы не постиг тебя гнев мой, или лучше оставь митрополию». Он митрополию в трудный час народной жизни не оставил, пока не был выгнан грубой силой, и положил за правду жизнь свою.

Братья! Довольно мы ходили в хвосте общества, пойдёмте теперь впереди его. Евангелие в чистом виде пусть будет нашим компасом и нашей «политической» программой.