Про лис, собак, куски и трафик. Граффитчики, рисующие на поездах

На модерации Отложенный

«Собаки» - так называют электрички, «лисы» - те, кто обходит железнодорожные пути, «кусок» - это фрагмент рисунка, выполненный одним райтером, «поймать трафик», значит, увидеть свои куски на движущемся составе и успеть сделать их фото. Ах да, «райтеры» - это художники, пишущие на стенах домов, бортах проездов – осквернители улиц, вандалы, граффитчики.

На Белорусской железной дороге, многим довелось увидеть ёмкое граффити: «HATE IS MADE IN RUSSIA». Выяснить, кто его автор не получилось, да и к чему? Некоторым кажется, эти люди транслируют суть, но большинству, удобнее считать, что они оскверняют материальные поверхности настоящего.

Полдень. Жаркое июльское солнце печёт уже в полную силу. Я и двое граффитчиков (сами они предпочитают называть себя райтерами) — Дима Sabo и Серёжа Glow — поднимаемся на эстакаду недалеко от железнодорожной станции Беговая, чтобы с высоты рассмотреть депо, расположенное между Белорусским вокзалом и Беговой. Надо выяснить, по какому маршруту обходят его территорию охранники и «лисы» — так райтеры называют железнодорожных рабочих из-за их ярко-оранжевой униформы. Потом спускаемся вниз к депо и некоторое время ходим между вагонами, подыскивая подходящее место для рисования. Видимо, побомбить здесь у нас сегодня не получится — лисы постоянно ходят туда-сюда, и вообще почти все позиции неплохо просматриваются со стороны. Сами по себе лисы, как правило, не опасны, но они могут вызвать охрану.

Такие шифры неслучайны: рисование на электричках и поездах — незаконное дело. Если тебя застукают за раскрашиванием поездов, то вполне можно получить серьёзный штраф. Или просто по шее. Зато в среде граффитчиков это считается одним из наиболее почётных видов активности — видимо, как раз из-за опасности. Круче — только рисование на поездах метро.

Парни решают ехать в другое депо, на Курском направлении железной дороги. Примерно час в метро и электричке — и около трёх дня мы высаживаемся на станции Перерва. По камням, вдоль раскалённых рельс доходим до рядов товарняков. Райтеры оценивают ситуацию в разных частях депо, находят вроде бы подходящее место и, наконец, достают из сумок баллоны с краской. Каждый начинает и делает свой «кусок» на вагоне товарного поезда. Я достаю камеру. Моя задача — снять видео и фото, а также стоять на стрёме, поэтому время от времени я заглядываю в проходы между поездами и приседаю, чтобы посмотреть из-под вагона, нет ли кого с другой стороны. Пока что всё спокойно, и каждый занят своим делом. Время от времени тишину нарушает общение диспетчеров через громкоговорители и шум проезжающих мимо поездов.

Неожиданно состав трогается. Райтеры уже сделали большую часть своей работы, но всё равно некоторое время бегут за составом, дорисовывая. Проехав метров 30, поезд так же неожиданно останавливается. Мы возвращаемся за сумками и баллонами, оставшимися на путях, и снова идём к кускам. Оказывается, за эти пару минут от состава отцепили несколько вагонов, но наш остался. Парни продолжают работу. На параллельных путях, отделённых от нас ещё одним товарным поездом, слышны чьи-то голоса. Заглядываю под вагон — лисы. Но райтеры уже не обращают на них внимания и торопятся закончить свои куски. В конце концов, через несколько минут мужчина в оранжевой униформе появляется уже в нашем проходе в нескольких метрах от нас. Куски ещё не совсем закончены, но мы хватаем баллоны, сумки и бежим. Вслед раздаются проклятия, но преследования нет. Вскоре мы сбавляем скорость и просто идём к станции по депо под нещадно палящим солнцем. На сегодня всё.

Кстати, охрана и милиция — не единственная опасность для граффитчиков.

«В Москве есть много групп райтеров, — рассказывает Дима, — некоторые из них «держат» определённые направления железной дороги. Эти отношения сложились стихийно и негласно, но если ты рисуешь на собаках (электричках — В.К.) не своего направления, и тебя за этим делом застали местные райтеры, то вполне можно получить по шее. Кроме того, в тусовке московских граффитчиков многие друг друга знают — ходят в одни и те же магазины за красками, общаются в интернете. Так что в случае чего нужного человека найти несложно. А вообще, наши сегодняшние приключения — это ещё ерунда. Неделю назад знакомые райтеры делали ночью back jump (то есть разрисовывали собаку прямо во время её остановки на платформе, сорвав стоп-кран), их спалили менты, и парни долго бежали через лес и болота. Рассвет встречали мокрые и грязные у костра в лесу».

Я спрашиваю Диму, часто ли райтерам удаётся увидеть свои граффити на поездах снова — уже после покраса. Выясняется, что если электричка ездит с твоими кусками три дня — это уже круто. Обычно работники РЖД перекрашивают их очень быстро. Из-за этого рисовать на электричках ходят обычно ночью — ведь отменить первый утренний поезд из-за граффити нельзя, а закрашивать их — нет времени. Таким образом, у райтеров есть возможность «поймать трафик», то есть увидеть свои куски на движущемся составе и сфотографировать их.

 

На следующий день мы отправляемся уже в более спокойное место — в торговый центр на Можайском шоссе в нескольких километрах от МКАДа, строительство которого было заморожено ещё пару лет назад, с началом кризиса. Поэтому сейчас он представляет собой огромную трёхуровневую бетонную конструкцию за высоким металлическим забором, в котором мы находим лаз. Видимо, долгострой даже не охраняется — мы обошли всё здание, но так и не увидели ни одного человека. Этажи завалены арматурой, мотками ржавой проволоки, деревянными досками, старыми резиновыми сапогами, касками строителей и прочим хламом. Сейчас здесь, видимо, почти никто не бывает — ни граффити, ни обычного для подобных мест мусора типа пустых бутылок, битого стекла и бумажек нет. Дима находит подходящую стену на самом верхнем уровне — под открытым небом — и приступает к работе над тем же куском, что и вчера. Но сегодня есть время, чтобы сделать его более обстоятельно и качественно.

Дима достаёт баллоны и приступает к работе. Всё начинается с чёрных линий, образующих «каркас» будущих объёмных букв, который наполняется цветом, тенями, переливами, бликами. Иногда Sabo поглядывает на скетч, нарисованный на бумажке. Время от времени отходит немного в сторону и рассматривает появляющуюся на серой бетонной стене картину. Рисуя на поездах в депо, такого себе, конечно, не позволишь. Постепенно надпись обретает объём и глубину. Огромными синими переплетающимися друг с другом объёмными буквами написано Sabo — Димин никнейм. Стена уже не кажется такой плоской, в ней появляются какие-то новые измерения. После двух часов работы Дима, наконец, наносит последние штрихи, подписывает рядом «2010» и ставит свой тег — подпись райтера.

Почему все эти ребята раскрашивают электрички, зачем это надо? «Романтика, — говорит Дима. — Экстрим и острые ощущения». Я хотел спросить ещё о моральной стороне вопроса — о вандализме, об отношении к труду людей, которым приходится перекрашивать вагоны. Но не стал. Если честно, мне тоже понравилось ездить в депо.