The Washington Post: «Путин не вечен. Не станет ли Россия после него похожа на нынешнюю Сирию?»

Мария Снеговая в The Washington Post объясняет, почему после падения режима в России не будет гражданской войны

Российские политики часто говорят, что после Путина Россию ждет то же, что и Сирию, — кровавая гражданская война. Сам Путин в 2015 году в своей речи в ООН заявил, что экспорт так называемых демократических революций в страны Ближнего Востока и Северной Африки привел к насилию, нищете и социальной катастрофе. Вакуум власти создал, по его мнению, «зоны анархии», где вольготно себя чувствуют экстремисты и террористы.

Но если учесть то, что мы знаем о политических трансформациях из общественных наук, можно предположить, что переход России к демократии не будет похож на бойню в Сирии.

И вот почему.

Сирийская элита — это алавитское меньшинство, загнанное в угол и сражающееся вместе с Асадом за свою жизнь и свободу. Режим Башара Асада в Сирии — это власть меньшинства.

Алавиты — правящее религиозное меньшинство — узкая и тесно интегрированная каста, убежденная, что ее выживание полностью зависит от сохранения власти Асада.

Алавиты, близкие к шиитам, больше четырех десятилетий правили в преимущественно суннитской Сирии.

Как считает эксперт по Сирии Джошуа Лэндис, алавитов объединяет вера и необходимость выживать во враждебном религиозном окружении. Непосредственно сейчас они составляют непропорционально большую часть сирийских военных и сотрудников спецслужб.

Политолог Райса Брукс утверждает, что установление таких военно-политических связей — единственная стратегия, позволяющая режиму меньшинства выживать на протяжении долгого времени.

Находясь у власти, алавитская элита продвигала своих детей и родственников на руководящие посты в сирийских силах безопасности и в стратегических министерствах — безопасности, иностранных дел и так далее.

Особый акцент они делали на культурной традиции верности семье, клану и религиозной группе.

В результате алавиты оказались полностью преданы Асаду; при том, что многие сунниты, занимавшие посты в правительстве и армии, перешли на сторону оппозиции, почти никто из высокопоставленных алавитов этого не сделал.

Даже сейчас офицерский корпус сирийской армии полностью на стороне Асада.

Cирийцы протестуют против режима президента Асада, Баниас, Сирия. Надпись на плакате: «Люди хотят свергнуть режим». Фото: AP / East news

Парадоксальным образом введенные в 2011–12 годах международные санкции ослабили сирийскую экономику, но объединили сирийскую элиту, усилили сплоченность алавитов и свойственное им мировоззрение «осажденной крепости».

Даже во время серьезного экономического кризиса алавиты остались верны режиму, опасаясь, что в случае поражения Асада их ждет коллективное наказание — религиозные чистки, тюрьма и даже смерть.

Возможно, в этом они правы.

Со стороны оппозиционеров-суннитов уже звучали обещания «мелко изрубить мясо» алавитских сторонников режима и «скормить его собакам».

Но с российской элитой все обстоит иначе. В отличие от Сирии, где у власти было меньшинство, в России установился режим популистской автократии, который гарантирует себе лояльность, перенаправляя ресурсы различным группам, включая внутреннюю элиту, спецслужбы, бюрократию, госслужащих и так далее.

В отличие от алавитов, ни у одной из этих групп нет объединяющего ее мировоззрения меньшинства. В российской системе нет меньшинств, чья жизнь зависит от сохранения Путина у власти. Некоторые представители элиты обязаны Путину своим личным состоянием, но таких немного.

По оценкам наблюдателей, их не больше ста, хотя это число может вырасти на порядок, если добавить батальоны спецназа Рамзана Кадырова.

Для сравнения, в Сирии миллионы преданных Асаду алавитов. Если сирийские алавиты в случае свержения Асада с большой вероятностью будут изгнаны из страны, подвергнуты пыткам или убиты, большинство представителей российской элиты после падения режима либо сохранят свое положение, предложив свои услуги новому лидеру, либо их возможности немного уменьшатся.

Кто-то из них может опасаться серьезных неприятностей — высылки в Сибирь, обнищания, а то и физической расправы, — но таких гораздо меньше, чем в Сирии.

Поэтому вряд ли кто-то из российской элиты станет стрелять по толпе противников режима, хотя замминистра связи Алексей Волин в 2015 году и пообещал в интервью поступить именно так. Более того, Путин открыто покупает поддержку, наделяя своих сторонников деньгами, должностями и возможностями для бизнеса. Но что случится, если финансовое положение России резко ухудшится из-за санкций и падения нефтяных цен?

Как показали политологи Майкл Браттон и Николас ван де Валле, в таких системах при ухудшении экономической ситуации начинается борьба различных групп за государственные ресурсы.

Это приводит к массовому политическому протесту и может раздробить элиту.

Когда истощаются фонды, благодаря которым существуют разнообразные синекуры и концессии, бывших выгодоприобретателей выталкивают из системы.

В результате малочисленной сплоченной элите противостоит множество потенциальных лидеров, находящихся вне госструктур.

В таких ситуациях большой бизнес и средний класс склонны присоединяться к оппозиции, поскольку популистские режимы, такие, как путинский, обычно наступают на гражданские права, расширяют государственные монополии так, что лишь немногие из тех, кто не связан с государством, могут получить прибыль, порождают слишком много коррумпированных институтов и чрезмерное госрегулирование.

Кто победит в схватке между внутренним ядром российской элиты и теми, кто окажется вне его?

Ответ зависит от того, сумеют ли те, кто окажется вне властных кругов, организовать массовое протестное движение и потребовать смены режима.

Если вы покупаете лояльность элиты, те, кто вас поддерживает, могут перебежать на другую сторону, когда вы больше не сможете им платить.

Возьмем, к примеру, Сербию. В 1992 Совет Безопасности ООН ввел против нее санкции в связи с войной в Боснии.

Это резко ослабило сербскую экономику, уменьшив возможности тогдашнего президента Слободана Милошевича платить различным заинтересованным группам.

Полувоенные формирования раскололись в борьбе за такие ресурсы, как контрабандное топливо.

Митинг сторонников оппозиционной в Сербии, 1996 год. Фото: Sava Radovanovic / AP / East news

Как пишут эксперты по Сербии Аника Биннендайк и Иван Марович, вскоре после этого в Сербии начались общественные протесты против падения уровня жизни.

Начальник генштаба армии Небойша Павкович заявил, что вооруженные силы останутся нейтральными во время выборов и поддержат тех, за кого проголосуют избиратели.

Примеров подобного развития событий множество — в Венесуэле, в Боливии, во время Оранжевой революции 2004 года и Евромайдана 2014 года в Украине.

Даже в самой России некоторые традиционно лояльные группы элиты во время массового протеста 2011–12 годов испытывали искушение поддержать протестующих.

К примеру, Кирилл, патриарх РПЦ, традиционно выполнявшей в государстве функцию статиста, заявил, что «общество имеет право на выражение несогласия с текущей политической ситуацией, а власть должна прислушиваться к народу и корректировать политический курс». Сейчас, когда доходы от экспорта нефти тают, международные санкции создают дополнительные проблемы для экономики, рейтинг одобрения правительства идет на спад, а в стране все чаще вспыхивают протесты, некоторые наблюдатели уже отмечают напряженные отношения внутри пропутинской элиты.

Вот поэтому путинские чиновники так решительно лоббируют отмену санкций.

Когда иностранные банки замораживают счета тех, кто поддерживает режим, а их имущество обесценивается, российское государство пытается найти способы компенсировать им потери с помощью таких инициатив, как «закон Ротенберга» или система «Платон», в надежде сохранить лояльность потенциально ненадежной элиты.

Поэтому — нет, Россия станет более либеральной и не будет походить на Сирию.

Митинг оппозиции «За честные выборы», 25 декабря 2011 года. Фото: Максим Новиков / ТАСС

Прежде всего, международные санкции могут пошатнуть положение авторитарного лидера, напавшего на Украину.

Кроме того, примеры из недавнего прошлого позволяют предположить, что если кто-то из россиян и готов сражаться за сохранение путинского режима, то лишь очень немногие.

Если режим Путина падет, самым вероятным исходом будут значительно менее кровавые, более быстрые и мирные политические перемены.