Когда Фемистокла спросили, кем бы он предпочел быть - Ахиллом или Гомером, он без промедления ответил: «А кем бы хотел быть ты - победителем Олимпийских игр, или глашатаем, объявляющим его имя?» Военный моряк Фемистокл считал: почета достоин лишь тот, кто лично участвует в событиях. Он бы не понял, почему на Олимпиаде-80 США довольствуются ролью стороннего наблюдателя: как это страна, чьи сыны столько раз торжествовали на этих состязаниях, может остаться на трибунах для зрителей?
В данном случае, однако, Соединенные Штаты воспринимают национальную гордость совершенно по-иному. Но многие американцы, включая тех, кто должен был принять участие в московских состязаниях, неизбежно задаются вопросом: можно ли вообще назвать гордостью то, что они сейчас испытывают, или это неловкость за трудный нравственный выбор, который вдруг начинает казаться не таким уж правильным? В конце концов, те их ровесники и ровесницы, что приехали в Москву, просто меряются силами в спортивной борьбе? Неужели США выступили в роли обструкциониста, пытающегося испортить всем праздник?
Если бы не заявления президентов Международного олимпийского комитета, никто, наверно, не усомнился бы в том, что Игры имеют и политический аспект. Тем не менее, не далее как 14 июля лорд Килланин открыл заседание МОК речью, где выразил сильнейшие опасения за судьбу Олимпийского движения, «если политики будут и дальше использовать спорт в собственных целях». Этот бессмысленный тезис, словно Олимпийский факел, передается от одного президента МОК к другому: Килланин унаследовал его от Эвери Брендеджа (Avery Brundage), а следующим на очереди скорее всего окажется только что избранный, но еще не вступивший в должность Хуан Антонио Самаранч - судя по его заявлениям, он в этом смысле мало отличается от предшественников. Саму мысль, если не пафос, все они почерпнули у барона Пьера де Кубертена - основателя современных Игр, говорившего: «В жизни самое главное - не триумф, а борьба». Прекрасные слова, и возможно даже справедливые, вот только к Олимпиадам они никак не относятся.
Так, в истории античных Олимпийских игр ничто не свидетельствует об их аполитичности. Брендедж сетовал, что в Древней Греции на время Олимпиад прекращались войны, а сейчас на время войн прекращаются Олимпиады. На деле же первые Игры были «имитациями» войн. А однажды, в 364 году до нашей эры, элейцы решили превратить имитацию в реальность, и во время Олимпиады напали на писатов. И победили, кстати. Современный марафон основывается на легенде о том, как древнегреческий воин пробежал 25 миль, чтобы принести весть о победе, а значит проводится в память и о политическом конфликте, и о триумфе. Что же касается достоинств «не победы, а участия», то достаточно вспомнить, как Пиндар в своих одах воспевал победителей Олимпиад.
Другой ложный тезис, давно уже бытующий в Олимпийском движении, состоит в том, что Игры укрепляют дружбу между народами. Если его трудно опровергнуть с помощью абстрактной логики, то простых наблюдений вполне достаточно: зрелище братающихся и обнимающихся спортсменов из разных команд на церемонии закрытия Олимпиады ничего не говорит ни о международных отношениях, ни о значении Игр - это всего лишь спонтанное (и отчасти формальное) проявление доброжелательности. Писатели, интересовавшиеся спортивной жизнью, например Олдос Хаксли и Джордж Оруэлл, придерживались куда более пессимистического взгляда на Олимпийские состязания. Оруэлл называл их «войной без стрельбы». Спорт всегда вызывал ассоциации с боевыми действиями. Кубертен, поддерживавший колониальную экспансию Франции не менее активно, чем возрождение Олимпийского движения, восхищался тем, как спортивная подготовка в британских привилегированных школах помогает строительству империи. Что же касается самих британцев, то каждый выпускник Итона знает причину победы при Ватерлоо по версии Веллингтона [ему приписывают фразу: «Битва при Ватерлоо была выиграна на спортивных площадках Итона - прим. перев.]. Гитлер, умевший «зрить в корень», на страницах Mein Kampf без обиняков заявил: «Дайте мне спортсменов, и я дам вам армию». И он подтвердил эти слова делом, аннексировав Австрию через два года после успеха Берлинской Олимпиады 1936 года. Конечно, «война без стрельбы» лучше, чем со стрельбой, но отрицать наличие «военного», антагонистического аспекта у Олимпийских соревнований бессмысленно.
Что же касается связи между Играми и политикой, то здесь не надо ни теоретизировать, ни обращаться за примерами к античности. Даже самый беглый взгляд на историю современных Олимпиад показывает, что на каждый случай обмена майками и поцелуями представителей соревнующихся сборных приходится десяток примеров мошенничества, озлобленности и «нечестной игры», обусловленных националистическими чувствами не меньше, чем доведенным до абсурда духом соперничества. Так, в 1908 году судьи-британцы буквально на руках дотащили итальянского марафонца Дорандо Пьетри (Dorando Pietri) до финишной черты, пытаясь оставить без «золота» американца Джонни Хейса (Johnny Hayes). В 1956 году матч по водному поло между советской и венгерской сборной пришлось прервать после того, как одному из венгров до крови разбили лицо. Угрозы бойкотировать Игры тоже звучали не раз, и дважды становились реальностью: большинство африканских страны не участвовало в Олимпиадах 1972 и 1976 годов. (Многие американские спортсмены выступали и за бойкот Игр 1936 года, однако победила точка зрения Брендеджа, назвавшего антисемитскую политику нацистов «спором на религиозной почве»). Если же вам необходимы четкие доказательства политизированного характера Московской Олимпиады, то достаточно почитать заявления советской стороны. Например, в изданной массовым тиражом «Памятке для партийных работников» отмечается: решение предоставить Москве право проведения Олимпиады «стало убедительным свидетельством всеобщего признания исторического значения и правильности внешнеполитического курса нашей страны, гигантского вклада СССР в борьбу за мир».
Килланин и Брендедж всегда заявляли, что на Играх соревнуются не страны, а атлеты. Это откровенно ложное утверждение: ведь сам МОК запрещает спортсменам участие в Олимпийских состязаниях в качестве частных лиц, а не представителей своих государств. Несколько стран, отказавшихся выступать под национальными флагами на церемонии открытия, были тем не менее рады присутствовать на Играх. Каждое государство, участвующее в Олимпиадах - что в древности, что в наше время - отлично понимает, что у этих состязаний есть политические коннотации, обертона и результаты, и что право на проведение Игр всегда повышает престиж соответствующей страны.
И ущерб от бойкота Игр такими великими (в том числе спортивными) державами, как США, Канада, ФРГ и Япония, тоже с неизбежностью носит политический характер.
Кроме того, даже если зритель на стадионе и сможет абстрагироваться от политики, можно ли считать Игры исключительно спортивным мероприятием, без какого-либо морального элемента? В свое время Мэй Свенсон (May Swenson) писала о бейсболе: «это - мяч, бита, рукавица». Но мало кто способен воспринимать спорт в столь «чистом» виде. В любой «золотой век» человеческой мысли, начиная с древнегреческой философии, тело и душа, физическое и нравственное совершенствование рассматривались как взаимосвязанные субстанции. И главное в этой связи - молодость. Сам факт, что атлеты - люди молодые, традиционно приближает их к «добру», или, как считали романтики, прямо к небесам. Демонстрация совершенства в чем-либо косвенно представляет собой нравственный прорыв. Она даже может показаться чем-то сверхъестественным. Не нужно быть болельщиком, чтобы оценить элемент невысказанного вслух трепета, свойственный спортивным состязаниями, и особенно Олимпийским Играм, которые начались как один ритуал, и продолжаются как другой. А любой ритуал предполагает наличие чего-то священного.
Американцы всегда были уверены в существовании связи между спортом и нравственностью. Если взять выдуманного героя Фрэнка Мерриуэлла, то его образ интересен тем, что он не только выигрывал любые спортивные состязания, но и во всем другом проявлял себя в лучшем виде (договаривался о прекращении забастовок, писал первоклассные пьесы). И, в том же ключе, такие фигуры, как Брюс Дженнер [Bruce Jenner - американский легкоатлет, олимпийский чемпион, позднее актер и телеведущий - прим. перев.], если и могут вызвать разочарование, то лишь тем, что достигли совершенства только на одном поприще (в данном случае - скорее на десяти). Образцовый молодой американец - это в первую очередь спортсмен. Только в нашей стране история «босоногого» Джо Джексона [Joe Jackson - звезда американского бейсбола в начале 20 века; его карьеру погубил скандал с договорными матчами - прим. перев.] может считаться трагедией, а не фарсом; герой «Старика и моря» - считать своим идеалом «великого Джо Ди Маджио», а главы государства - заниматься нелепой демонстраций своей спортивной формы, чтобы доказать, насколько они подходят для занимаемой должности. Смелость, самодисциплина, смекалка, сила воли, достоинство, хладнокровье - все эти качества американцы любят приписывать себе и своим спортивным кумирам. Даже в наши циничные времена у кого из моих соотечественников не дрогнет сердце в самых волнующих моментах фильмов о спортсменах - вроде «Уходя в отрыв» (Breaking Away), «Несносных «Медведей»» (Bad News Bears) или «Роки»?
Но что здесь затрагивает наши душевные струны: присутствие красоты, возвышенности, Бога? Возможно, Кубертен мечтал, что его идея «участие важнее победы» станет символом Олимпийского движения, но в чем он оказался несомненно прав - так это в том, что возвел борьбу на уровень добродетели. Именно борьбой люди восхищаются на спортивных состязаниях, и особенно на Олимпийских Играх. В их сознании происходит алогичный скачок: совершенство спортсмена становится равносильно совершенству самих Игр, а вслед за ними - и совершенству той страны, где они проводятся. И те, кто бойкотирует Московскую Олимпиаду, хотят разорвать эту символическую связь, или по крайней мере не способствовать своим участием ее возникновению. И одновременно показать, что страны, участвующие в Играх, фактически поддерживают действия Советов.
Если поставить вопрос ребром, то получается: страны, приславшие свои команды в Москву, символически освящают своим авторитетом советскую агрессию в Афганистане. Причем эта вина ложится именно на государства, а не на их спортсменов. Недавно звезда американской легкой атлетики Генри Марш (Henry Marsh), имевший хорошие шансы на медаль в беге с препятствиями, заметил: «Как можно состязаться в стране, которая убивает - массово - ни в чем не повинных соседей? Лично я, если бы поехал в Москву, не был бы собой доволен». Тем не менее требовать от спортсменов, чтобы они, вопреки решению официальных кругов своей страны, бойкотировали Олимпиаду, так сказать, в индивидуальном порядке - это уже слишком. То, что некоторые атлеты пошли на это, достойно восхищения, но в этом вопросе, как и во всем, что связано с Играми, индивидуальный аспект - не самый главный. Вся ответственность ложится на государства, решившие принять участие в Играх, и в ближайшие месяцы у них будет масса возможностей поразмыслить, правильно ли они поступили.
В то же время было бы верхом наивности считать, что символическое значение любой Олимпиады огромно и непреходяще. Каждый раз, когда МОК озвучивает очередную из своих обтекаемых благоглупостей насчет чистоты Олимпийского движения, хочется заорать в ответ, что Игры - одно из самых важных политических событий в мире. Но не будем преувеличивать. Олимпиады - значимые события, но они приходят и уходят, как и те политические преимущества, что они дают - даже олимпийских чемпионов со временем забывают. Что бы Фемистокл ни думал о Гомере, Ахилл остался в нашей памяти только благодаря «Илиаде». Что же касается возможного краха Олимпийского движения после Москвы, то это еще не конец света. В свое время, в 393 году нашей эры, Игры прекратились, потому что один человек (император Феодосий) проявил верность своим принципам (это языческое действо недопустимо). Но во время этой паузы, затянувшейся на 1503 года, и спорт, и история успешно развивались.
Американцы так сильно переживают из-за бойкота, потому что многое в нашей истории неразрывно связано со спортом. Эпоха великих американских изобретений - конец 19 века - совпала со становлением массового спорта: технический прогресс высвободил для него время. С тех пор спорт неразрывно связан с американской мечтой: каждый подающий надежды атлет может повторить путь героев Горацио Алджера [Horatio Alger - американский писатель второй половины 19 века. Герои его романов - люди, добивающиеся успеха собственными силами - прим. перев.]. В какой-то степени вся история США напоминает долгое и масштабное спортивное состязание: наша страна - как огромный стадион, где предприниматели, иммигранты и идеологии борются за победу. И конечно, для нации со столь сильным капиталистическим духом неучастие в «конкурентной борьбе» - тяжелое психологическое испытание.
И это испытание мы выдержали с честью. Мы были бы правы, даже если ни одна другая страна не присоединилась бы к бойкоту. Мы были бы правы даже в том случае, если наше неучастие не нанесет Советам серьезного политического ущерба. Порой главное в жизни - действительно не триумф, а борьба.
Комментарии