Человек и Бог - две ипостаси Единого

(Опыт философского прочтения книги хорошего поэта)

У творчества, как творца Вселенной, своя география. Это подлинно многогранный (бесконечно-полярный) мир, в котором центр мироздания везде, где дерзающая личность.

 Творческая закваска разбросана повсюду. И потому в  провинциальном, удаленном от научных мировых центров возможно творение поэтом, в произведениях которого вселенские образы и мысли – (а в миг отлития мысли в слово и весь мировой духовный опыт) - актуализируются в этой точке пространства. В полном соответствии с гипотезой о том, что бесконечно малая частичка является одновременно и бесконечно большим объектом, сопоставимым со вселенной. Такая  вывернутость наизнанку.

С точки зрения здравого смысла и обыденности это невозможно. Но в природе это возможно, как при столкновении двух элементарных частиц возможно рождение нескольких частиц, которые массой превосходят своих «родителей» в десятки и сотни раз. Как  появление вещества из абсолютной пустоты. С одной оговоркой: пустоты, заряженной энергией созидания.

Это непостижимо, но поэт своим творчеством эту непостижимость преодолевает и являет бесконечное множество граней мира. В его душе, а еще лучше, при его посредстве вселенная словно выныривает на поверхность нашего понимания (вспомните тихую гладь вечернего озера или пруда, и вдруг выскакивает рыбина и плюхается обратно).

У настоящего поэта за каждым словом  соответствие неким реалиям мира, которые невидны обычному человеку. Незримая для меня укорененность образа в реальность. Я ощущаю отзвук в себе, я на это натыкался, но не нащупывал, а он – увидел и нарек.

 Если этого нет – дефолт, заумное бормотание, куча необеспеченных бумажек, набор слов, который не притягивает к себе.

Штурмующие небо, Парижская Коммуна, коммунары, революционеры, романтический порыв. Только во имя высокого идеала можно пойти на верную смерть и презрительно смотреть в глаза расстреливающим тебя палачам.

За процент и дивиденд к стенке никто не станет.

За процент и дивиденд на смерть посылают других.

Поэт заселяет  пространство и время. Кем? Мною. Он перевоплощение меня во все сущее.

Превращение не в другой цвет, не в другую траекторию – превращение в иную расу, иную веру, иную структуру. Это тоска по разлиенности за пределами своей самости. Вечное противоречие – я корпускула, я волна. Дуализм мира, дуализм человеческой личности, уловленный поэтом. Речь не о раздвоенности, а именно о таком феномене, еще не уловленном нашим сознанием  - дуализме, двусоставности, двуприродности. Физически это объяснить невозможно. Это можно только осмыслить в категориях философии и поэзии. Поэт – это и есть связующе между человеком волной и человеком корпускулой. Это две ипостаси, способность, в рудименте заложенная в каждом, но открывающаяся далеко не всем. Это вроде третьего глаза, который открыт в иное измерение. Дух это волна, тело это частица.

Деньги, сникерсы, пиво, реклама.

Стихи.

Деньги - это представленная форма солнечной энергии, и стихи – это тоже солнечная энергия. В деньгах овеществлен труд, и не случайно их эквивалент – золото,  тяжелые слитки, материально зримые и весомые. А эквивалент поэзии - усилия духа и интеллекта. Звон колокола, мечта, догадка.

Реклама: образы пустые, не требующие личного участия. От нас им нужно одно – наше время, которое шоумены превращают в деньги.

Деньги онтологичны,  они творят бытие. И все же они вторичны по сравнению со смыслами, которые открывали когда-то шаманы, колдуны, жрецы, а потом философы и поэты. Образ первичен, потому что он слепок с оригинала. Он – тень Замысла, угаданного и расшифрованного более или менее точно в зависимости от таланта и интеллекта поэта, его способности проникнуть в суть вещей.

Попса под фонограмму это зомбирование.

Подлинная поэзия не зомбирует, а высвобождает личность из сетей томительного предчувствия и невысказанности. Выматывает из куколки богатство вселенских отношений и связей, в то время как суррогаты, симулякры спеленывают личность. Поэт ставит перед собой зеркало, и ты видишь в нем отражение Бога, божественные  перевоплощения, одну из его бесчисленных ипостасей. А  в масскультуре ты видишь навязываемый тебе образ шоумена.

Человек проходит как хозяин…Родина поэта – вся Вселенная во времени от начала до неизбежного конца. Он страдает от осознания того, что через десять миллиардов лет Вселенная остынет. Он отзывается на эту боль, потому что он присутствовал при  ее рождении  десять миллиардов лет назад, помнит все, наполнен реликтовым излучением. Оно-то и напитывает его образы, проявляется словами. Зачем нам знать и тем более спорить, какой была Вселенная в период между десять в минус десятой степени секунды и десять в минус двадцатой степени от начала Большого взрыва? Но это не досужее любопытство. В душе слушающего природу поэта это есть отражение его собственной, а через него и нашей биографии, потому что это происходило при нашем участии и в нас, коль скоро мы можем это понимать и вмещать это в свое понимание.

Томительное желание заглянуть по ту сторону жизни. В понимании своей смертности и конечности состоит подлинное очеловечение мира, бесконечное и бессмертие духа. Это не воспевание смерти и не устрашение ею, а введение ее в горизонт своей жизни как равноправного элемента антропосферы, знания, мудрости. Нельзя постигать Вселенную, не согласившись со своей смертностью. Если бы человек не был смертен, он не был бы разумен, способным к пониманию мира, как и животное, которое живет, не зная, что оно смертно, а, следовательно, выделено из потока.

Этого  взгляда со стороны  лишен обывательский  материальный подход, прагматический скепсис.  Этого нет в масскультуре, которая всего лишь писк чувственной страсти, но не осознание себя, не выделение и не поднятие своей личности. Масскультура обезличена, в ней нет сынов божьих, нет творческого начала и порыва.

Сущность творчества поэта – не описание бытовых подробностей, наличных коллизий как они есть и каковыми предстают перед посторонним наблюдателем. Они – лишь материал, с помощью которого приравненный к Создателю поэт реконструирует и воссоздает реальность как она предсуществовала в Плане Творца. Поэт исследует превращения, которые претерпевает то, что можно было бы назвать словом, брошенным в первозданную тьму и пустоту. Как сказал бы современный философ – процесс структурирования. Обрастание гранями, весом, звуком, цветом, крутящим моментом, спином, электрическим зарядом, а в конечном итоге – смыслом, которой проявляется только тогда, когда появляется поэт, резонирующий этой реальности и доносящий свои открытия всем, способным  услышать и понять. И таким образом, стать сопричастными постижению еще одной грани мира.

Выделение энергии, не рассеянной в пространстве, а собирающейся; и когда улавливаемая энергия движется и приращивается, и поэт накапливает ее в своем воображении, он стремится к Оригиналу. Оригинал, это и есть то истинное отражение, которое мы тщимся увидеть в Зеркале поэта.

Поэт и его окрестности. Окрестности истинного поэта – вселенная. Он работает с ней, его рабочее место – вселенная, не меньше. Она его натурщица – остальное это материал. Он лепит образ Творца по образу и подобию своему. Он совершает обратный акту творения процесс, разворачивает спираль в обратную сторону и собирает то, что рассеялось в энтропии. Для этого Бог создал человека. Творец вездесущ, и поэт улавливает его проявления в каждой малости бытия. Бог не может ощущать своей полноты, не отражаясь в воображении человека.

Поэт – посредник между наукой и явью.  Толмач – хорошее слово. Мы не понимаем физиков. Откройте общую теорию относительности или труды французского математика Николы Барбуки – это клинопись более далекая от обычного человека, чем ассирийские письмена. Уже математики разных специализаций не понимают друг друга. Поэт, образ, посредник между ними. Пушкин «И жало мудрыя змеи в уста отверстые мои вложил десницею кровавой…»

Тривиально утверждение: поэт связует историю - пирамиды Хеопса с атомными реакторами, - и находит между ними причинно-следственную связь. Этого мало. Он связывает и внутренние структуры разорванного бытия. Без меня народ неполон, говорил Андрей Платонов. Без поэта, созерцателя, философа  человечество неполно, немыслимо, несостоятельно. Бьется искра между телесно-конечным и духовно-бессмертным. Порывы плотско-чувственного и аскеза бесплотно-запредельного.

Хорошие, подлинные книги – это как послания иных миров: в них первичная информация, они звездолеты, летавшие века и тысячелетия, и вдруг перехваченные. Нет, это окольцованные птицы, на лапках которых записано нечто. Неспроста наш поэт так любит образ птицы – в его сборнике, по крайней мере, я не обнаружил ни одного другого животного (лошади, кошки, собаки, рыбы) которые сопровождают человека на протяжении его истории и расселены по мифам и сказкам. И это не случайно.  Птица – самое неуловимое существо, самое неопределенное:  она и здесь и там, она – гонец, она – носитель, а не затвердевший еще смысл. Она переносчик – и даже то, что сейчас в связи с птичьим гриппом многие с опаской посматривают на небо, есть эхо того мистического ужаса, с которым человек глядел в гипнотизирующие глаза филина или обычной курицы.

Поэт не только напоминает о ежесекундном творении, которое происходит во Вселенной, но и сам участвует в творческом акте. Он расшифровывает смыслы и создает их, и в этом действе подобен органу животворения.

Бог явился через слово. Слово – орудие Бога, но слово – это лишь воплощенная мысль. Это могла быть перфолента, иероглиф, узелок из азбуки майя, клинопись, файл на диске, цветовой спектр, инфракрасное излучение – материализованный символ. Бог дал творческую силу всем нам, он поделился своей силой, приобщил нас к семье разумных, но некоторых наделил этой силой в избытке. Верящие в Христа, мы дети божьи. Мы участвуем в творчестве. Через слово и в слове мы становимся подобными Богу – не равными, но подобными, он наделил нас ответственностью за конечный клочек Вселенной, в которой мы должны постигать его замысел и  исполнять его.

Поэт задумывается о дистанции между человеком и Богом. О возможности пережить какие-то его атрибуты. Он понимает, что, в принципе, бессмертие невозможно. Оно асимметрично человеку. Человек – это смертность Бога, который пожелал выделиться. Но  для этого ему надо перестать быть собой, и он умирает. И в этот миг  его заменяет человек. Но бог воскресает вновь и вновь, миллиарды раз, а мы сменяемся поколениями.

 Человек и Бог – это две ипостаси единого сущего.  Вечность – бездвижна, а движение – конечно, смертно, начально. Отсюда тоска по образу птицы, которая неуловима. Она и здесь и там. Она и в воздухе и на земле, но в воздухе она жить не может. Она постоянно возвращается на землю и снова улетает. И если представить двумерное пространство, то когда птица отрывает лапы от земли, она исчезает для двумерного существа, и также внезапно  появляется из ничего. Так и человеко-бог, наши отношения с богом-пространством. Стихи – это следы нашего движения. Человек смертен, потому что Бог бессмертен. Бог бессмертен, потому что смертен человек.