Российский путешественник Дмитрий Попов: «Я увидел Узбекистан таким, какой он есть»

«В моей камере многие сидели за отсутствие документов по второму-третьему разу. Отношение узбеков к таким вещам - философское, хотя они и просили меня, чтобы я рассказал об этом в России. По их словам, во время андижанских событий в городе было расстреляно не менее тысячи человек. Стреляли из пулеметов прямо на улицах, базарах. Трупы вывозили на грузовиках и хоронили в братских могилах. Родственникам не указывали места захоронений, тела погибших близких не выдавали. Так что мне выпала далеко не худшая доля».

© Права на все фотографии принадлежат Дмитрию Попову. Снимки предоставлены «Фергане.Ру» автором

В нашей недавней статье об андижанском спецприемнике для лиц без определенного места жительства, где в действительности содержатся люди, имевшие несчастье оказаться на улице без паспорта, помимо прочего упоминался некий российский путешественник по имени Дима, объездивший Среднюю Азию и Афганистан, а в Андижане задержанный и помещенный в этот самый спецприемник. Вскоре после публикации в редакцию «Ферганы.Ру» пришло письмо, в котором говорилось: «Здравствуйте, я и есть тот самый Дима, о котором упоминалось в вашем повествовании...».

Оказалось, что его зовут Дмитрий Попов, родился он в 1977 в Брянске, в Москве закончил Российскую Академию музыки имени Гнесиных по специальности «кларнет», работает в различных музыкальных коллективах, а еще увлекается историей и путешествиями – помимо Средней Азии объездил многие страны СНГ, побывал в Европе, Турции, Сирии.

Дима Попов подробно поведал нам о своих злоключениях в Андижане и отношениях со сверхбдительными представителями местных спецслужб.

- Мое путешествие по Средней Азии началось в конце июля 2009 года, когда я прилетел на самолете в Алма-Ату, - рассказывает Дмитрий. - Кроме среднеазиатских стран СНГ мне удалось попасть в Афганистан, где я пробыл две недели. На обратном пути через узбекский Термез я заехал в Таджикистан, а оттуда, из Худжанда, направился в Узбекистан, чтобы транзитом пересечь часть Ферганской долины по отрезку Коканд-Андижан-Ош, о чем при въезде была сделана пометка узбекскими пограничниками.

Вечером, в день моего прибытия в Узбекистан, 29 сентября 2009 года, недалеко от андижанского аэропорта, который находится при въезде в город со стороны Коканда, я зашел в чайхану перекусить. За столом сидели пьяные мужики в спортивных костюмах, поедавшие арбузы с дынями. Они поинтересовались, кто я такой, затем попросили показать документы, представившись сотрудниками таможенной службы аэропорта. При этом сами никаких документов долго показывать не хотели. Потом один из них все-таки помахал своей корочкой, и я решил уступить. Они сразу обратили внимание на мою афганскую визу и заявили, что меня необходимо проверить. Посмотрели мою декларацию и, не обращая внимания на просьбы вернуть мне паспорт, увели на территорию аэропорта, где я провел ночь под их надзором. Я сразу же попросил оформить протокол моего задержания, чтобы зафиксировать его причину и время, в чем мне также было отказано.

Дмитрий Попов в Афганистане

Утром у меня забрали фотоаппарат и карту Средней Азии и сказали, что увозят меня для беседы с важными людьми, после чего меня отпустят. В здании Службы Национальной Безопасности (СНБ; бывшее КГБ) меня полдня допрашивали разные люди. Они приходили по двое, по трое, с блокнотиками, и я им много раз пересказывал от начала до конца всю историю моего путешествия. В итоге за день со мной побеседовало человек пятнадцать.

В СНБ мне долго пели песни о моем светлом будущем и о том, что я вот-вот буду освобожден; я писал странный документ, называющийся «Объяснительная», где излагалась информация о месте работы, проживании, возрасте, образовании и прочих деталях моей жизни, а также жизни моих родственников. Постоянно спрашивали, кто является моим спонсором. В беседах с теми «пятнадцатью» главным образом я описывал маршрут своего передвижения. К тому моменту километраж составлял уже не менее 8000 километров. Подробная информация даже о небольших населенных пунктах, лежавших у меня по пути, а также мое знание английского языка подогревали их интерес ко мне и усиливали подозрения в шпионаже.

Дмитрий Попов в Мазари-Шарифе (Афганистан)

У меня сложилось впечатление, что вопросы, которые они мне задавали в разное время об одном и том же, были связаны не столько с неорганизованностью допрашивающих, сколько с целью поймать меня на противоречиях. Помимо прочего они интересовались уровнем жизни людей в разных странах, их религиозностью, настроениями в обществе, спрашивали, что я знаю об андижанских событиях 2005 года. Естественно, им было интересно всё, что касается Афганистана.

Несмотря на то, что все это мне крайне не нравилось, я вел себя дружелюбно и старался отвечать на их скользкие вопросы - отношение к религии, политике - максимально дипломатично. Я ничего им не говорил о том, что большинство узбекских водителей клянут Каримова и его режим, а причиной беспорядков в Андижане называют усталость людей от произвола ментов и чиновников.

В конце концов явился их главный начальник в гражданской форме и с каменным лицом. Медленно подошел вплотную ко мне, сидящему на стуле, посмотрел на мой рюкзак и на меня сверху вниз ненавидящим взглядом, не говоря ни слова, вышел из помещения. Потом я услышал, как он скомандовал: «Обеспечить охрану, взять под стражу!»

Дмитрий Попов в Таджикистане

В андижанский спецприемник меня отвозил лично глава ОВИРА города Андижана. В машине он твердил, что все делается исключительно для моего блага, так как город неспокойный, и здесь может произойти всё что угодно, и что никакие законы здесь не работают. Да и вообще, в России какой-то узбек отсидел ни за что семь месяцев, вот и я посижу тут пару дней.

В спецприемнике (Управление реабилитации для лиц без определенного места жительства и занятий УВД Андижанской области – прим. ред.) у меня забрали все вещи и велели переодеться в тюремную робу. Я еле уговорил их оставить мне флакончик для контактных линз, которые они тоже пытались с меня снять со словами, что линзы у них не положены. В камере на восемь коек людей заранее предупредили, что со мной разговаривать нельзя, и в первые дни моего заключения охранник часто окрикивал людей, которые со мной общались. Ко мне охрана относилась корректно, я тоже старался их не раздражать, но к остальным задержанным отношение было просто скотское. Незадолго до моего прибытия на одного мента даже было открыто дело по поводу убийства заключенного, забитого до смерти ногами прямо в коридоре при многочисленных свидетелях.

Еще одно дело было замято с формулировкой, что умерший страдал белой горячкой и сам себе сломал ребра, так как бился об стену и пол.

Дмитрий Попов в районе Семи озер рядом с Пенджикентом (Таджикистан)

В первые два дня я отказывался принимать пищу и пить воду до тех пор, пока мне не дадут возможность связаться с консулом или позвонить родственникам. Потом оставил эту затею, так как понял ее бесполезность. В спецприемнике и так почти не кормили: днем давали кусок белого хлеба с супчиком, который наливался в тарелку; ложки к нему не выдавались. Вечером давали просто хлеб с кипятком. Матрасы все кишели вшами и блохами, и в тесной камере постоянно стояла жуткая вонь.

Первые несколько дней меня ежедневно допрашивали. Потом я уже просто сидел, никому особо не нужный. При этом мне так и не называли причину, по которой я там вообще находился. Просто говорили, что выслали запросы в Ташкент и Москву на предмет подтверждения информации обо мне, и скоро меня отпустят.

Дмитрий Попов на Сулейман-горе в Оше (Кыргызстан)

Отмечу, что в первое время мои близкие не имели понятия, где я нахожусь. Мобильный телефон я с собой в путешествия не беру, предпочитаю с родственниками и друзьями общаться по интернету. В день моего задержания, начиная с того момента, когда «таможенники» отвезли меня в аэропорт, я пытался выпросить у задержавших меня телефон, чтобы отправить СМС. Несмотря на искреннее сочувствие ко мне некоторых из них, телефона мне не дали.

В заключении очень важно проявлять терпение и не принимать необдуманных решений, хотя эмоционально часто бываешь неустойчив. Находясь под арестом, я пришел к выводу, что тело первично, а душа – вторична. Во время голодовки я заметил, что физическое состояние сильно влияет на мысли, настроение, поведение, желания и т.д. Помимо перспективы передать послание на волю через освободившихся людей, это было одним из мотивов того, что я прекратил голодовку. Важно было просто находиться в хорошем мышечном тонусе. В день я проходил из угла в угол по нескольку километров. Один раз в качестве теста даже отжался от пола. Результатом остался доволен.

Дмитрий Попов на площади Регистан в Самарканде

В голове постоянно крутились мысли о возможности побега (это было реально сделать во время дневных прогулок во дворе, огороженном забором), последующих действиях (затаиться где-то в первые дни, или же наоборот попытаться максимально быстро выбраться из Андижана в Ташкент, к российскому посольству, а то и вообще в соседние страны). Меня сильно напрягали мысли о том, как оправдают узбекские власти мое задержание (подбросят наркотики, оружие?..). В такие моменты приходишь к выводу, что оставленные дорогие тебе вещи, фотоаппарат с фотографиями (1000 снимков этого путешествия), снаряжение, паспорт и так далее – мелочи.

Людям, которых отпускали на волю, я постоянно давал контакты моей сестры с просьбой сообщить ей о том, где я нахожусь, чтобы она связалась с консулом. Из девяти человек трое выполнили мою просьбу.

Дмитрий Попов на высохшем Аральском море

Девятого октября, в пятницу, мне объявили, что меня отпускают. Я получил обратно свой рюкзак, одежду, и меня повезли в ОВИР. Там мною уже занимались рядовые служащие. Они заполнили документы на узбекском языке и предложили мне подписать их. Я отказался, так как по-узбекски не понимаю. К тому же даже по описанию с их слов содержание документов меня не устраивало, поскольку там предполагалось признание мною факта нарушения регистрационного режима в Узбекистане. В моем загранпаспорте стояло много различных штампов о въездах и выездах из Узбекистана, этим летом я въезжал на территорию страны четыре раза, но, как я упоминал выше, задержан я был в день моего последнего пересечения границы, и ни о каких нарушениях с моей стороны не могло быть и речи. Мне сказали, что если я не подпишу, то меня снова увезут в камеру, в звонке российскому консулу опять отказали. Но я ответил, что ничего подписывать не стану, и готов отправляться обратно в изолятор. Так как мною занимались уже рядовые сотрудники, они не нашлись, что ответить. В итоге я написал на бумаге какую-то белиберду-отписку, что, мол, проинформирован властями о последствиях в случае нарушения регистрационного режима. После этого меня отвезли в машине до границы с киргизским Ошем, и влепили мне в паспорт штамп о депортации из Узбекистана.

Дмитрий Попов на перевале Кызыл-Арт в Таджикистане

Сегодня свой десятидневный арест я воспринимаю как своеобразный жизненный опыт. Для меня это было даже интереснее, чем осмотр медресе и мечетей в Бухаре, Хиве и Самарканде. Здоровье в порядке (даже вши тюремные на мне не прижились). Я ехал в страну, чтобы увидеть ее такой, какая она есть, и считаю, что мне это вполне удалось, а понравилась она или нет – другой вопрос.

В Андижане пребывание человека в неволе является частью повседневной жизни местных жителей. Милиция часто там вылавливает людей, вышедших из дома без документов купить продукты на рынке. Их отвозят в спецприемник, где держат в течение месяца. При этом, как правило, препятствуют тому, чтобы они сообщали о своем задержании родственникам, опасаясь, что те принесут необходимые для их освобождения документы, поскольку, чем больше там сидит людей, тем выше зарплата у ментов, в чем они мне сами признавались.

Дмитрий Попов в традиционной афганской одежде

В моей камере многие сидели за отсутствие документов по второму-третьему разу. Отношение узбеков к таким вещам достаточно философское, хотя они и просили меня, чтобы я рассказал об этом в России. По их словам, во время андижанских событий в городе было расстреляно не менее тысячи человек. Стреляли из пулеметов прямо на улицах, базарах. Трупы вывозили на грузовиках и хоронили в братских могилах. Родственникам не указывали места захоронений, тела погибших близких не выдавали. Так что мне выпала далеко не худшая доля.