Известный музыкант — о Маршах несогласных, о русском роке, о цинизме и выгоде

На модерации Отложенный На DVD вышел юбилейный концерт легендарной санкт-петербургской группы «Телевизор». Как говорит лидер группы Михаил Борзыкин, теперь «должны переиздать все альбомы, одиннадцать с учетом трех концертных».

Новые песни — как перечень заголовков оппозиционных газет, но и старые, вроде «Отечество иллюзий», «Твой папа — фашист» или «Шествие рыб», звучат так, как будто написаны сегодня. И, кстати, музыка тоже нисколько не устарела: такая хорошая «новая романтика», как раз то, что сейчас, спустя двадцать лет, снова актуально.

Как модная музыка и оппозиционные политические взгляды уживаются в одном человеке, Михаил Борзыкин рассказал «Новой».

— Михаил, почему именно сейчас вы активизировались?

— Никакой специальной активности нет: «Телевизор» не прекращал своего существования. Просто в последнее время у меня появилось больше социальных тем, потому что надоело терпеть уже. Пока не скажешь простыми примитивными словами, никто не понимает, что происходит в стране, даже поклонники «Телевизора». В какой-то момент я понял, что ничего не остается, как самому выйти на Марш несогласных. Три года назад так и сделал.

— Ваше возвращение — плохой знак?

— Да. Это знак… того, что, в общем, мы прозевали. Мы думали, что такого типа песни не будут востребованы. Мы думали, что в 90-е необратимый поворот к лучшему свершился. И расслабились. Начали заниматься самокопанием и религиозными поисками. Потом оказалось, что дело-то не сделано, что не вытравлена вот эта возможность вернуть все обратно в советское тоталитарное прошлое. Часть этой вины лежит на нас, рок-музыкантах. Равнодушие — это уже соучастие. Я знаю, сколько преступлений совершается Путиным и компанией, и чувство вины заставляет меня писать песни и выходить на Марш несогласных.

— Вопрос Юрия Шевчука премьеру про марш стал инфоповодом на несколько недель.

— Два года назад я встретил Шевчука на Марше несогласных: никто не ожидал, что он придет. Он пришел по зову сердца. Мы с ним много на эту тему общались, наши позиции по большинству вопросов сходятся.

— Шевчук — медийная фигура, вы — более андерграундная. Как власть к вам относится?

— Пока это выглядит так: явление маленькое — не будем трогать. В стране, я так понимаю, выборочная система наказания. Важно создавать атмосферу страха. Нам уже иногда запрещают выступать. В Белгород недавно не пустили. Жесткий отказ. Однажды грозились завести уголовное дело.

— За что? За упоминание Путина в старой песне «Твой папа — фашист»?

— Да. Это же можно подать как «оскорбление государственного деятеля». За последние два года законодательство так изменилось, что можно что угодно объявить экстремизмом и дать пять лет тюрьмы. Или гранату и наркотики подбросить. Пока, видимо, ситуация не настолько критическая, и они пытаются сохранять относительно хорошие манеры.

Но не случайно по рейтингу Human Rights Watch мы на каком-то сто пятидесятом месте по степени свободы. Многим все это кажется полной ерундой и выдумкой, но я-то сам общался с людьми, которые пострадали от системы. Когда лимоновцы вывесили в приемной президента лозунг «Путин, уйди сам!», один из них, мой знакомый, получил за это три года! За такие вещи давать такие сроки — ну это бред… И я знаю, что с ним там делали, как его прессовали… На самом деле любой человек может оказаться в машине, в которую врезался вице-президент ЛУКОЙЛа. Если чем-то не понравиться милиционеру — тебя убьют. Но пока людей напрямую это не касается, они не верят. Умные люди учатся на чужих ошибках, глупые — на своих.

— Ваша песня «Глупая» как раз про это.

— А песня, в общем, про реальных людей. У меня такие знакомые просто есть. Они меня все увещевали: «Михаил, зачем вам все это, поэт должен быть поэтом!» Потом попали в милицию, где им устроили сотрясение мозга, и они уже говорили совсем другие слова: «Михаил, вы были правы, мы не знали, что там такие фашисты работают!»

— Наши люди — они что, эскаписты?

— Эскаписты, конечно. А эскапизм — это психическое заболевание, которое охватило всю планету. Но если учесть, что в Лондоне за какую-то идею выходят на улицу до полутора миллионов человек, а у нас — пара сотен от силы, то получается, что у нас эскапизма этого больше. Ну и страх получить дубинкой по башке.

— Есть чего бояться — полстраны отсидело.

— Да, это генетический страх.

— В текстах вы затрагиваете актуальные социальные темы. В музыке придерживаетесь саунда 80-х, что-то типа модернизированного new wave. У вас нет ощущения, что отечественная старая «новая волна» на подъеме, возвращаются, например, питерский «Телевизор», московский «Альянс»?

— Нет такого ощущения. Это все локальная популярность. Но вообще «новая волна» актуальна в мире как форма. Опять в моде штаны-бананы всякие, дизайн, имидж и драйв. Англичане и американцы в основном в этом преуспевают. Даже те, кто играл какой-нибудь гранж или альтернативу, стали включать электронные компоненты в аранжировки. Как, например, Muse или 30 Seconds to Mars. Но это опять все проходит мимо нас, мы опять музыкальная провинция. Этого бума и писка моды не происходит, потому что есть еще армия Игорей Николаевых и Кобзонов, и мы тащим это за собой. Есть еще русский рок, но русский рок — это по большому счету частушки под электрогитару. А когда-то были мечты, что Петербург станет музыкальной столицей, что у нас, как в Лондоне, будут представлены все направления и будем развиваться параллельно с Европой. Ничего подобного не произошло.

— Странно: у вас же были Курехин, «Кино», приезжал Брайан Ино.

— Странно, да… Более того, я как-то участвовал в телемосте с Британией. С их стороны были Ино и Питер Гебриэл, с нашей — Курехин, Гребенщиков, я и другие. Мы прекрасно общались. Вообще было удивительное время, время радужных надежд. Теперь это все свернуто, подобных телепроектов нет вообще. И я уверен, что это политическая воля: удобнее управлять народом-рабом и народом с невысокими интеллектуальными запросами, с низким музыкальным вкусом в том числе. Все эти вещи взаимосвязаны. Нельзя говорить «я вне политики» — мы все находимся в зоне влияния. Некоторые своим равнодушием оказывают поддержку нынешней политической системе. На эту тему не так давно был очень хороший фильм Иштвана Сабо «Мнения сторон». Главные герои — следователь и дирижер — любимчик Геббельса, который у наци там на всех корпоративках играл (в основе фильма — реальная история дирижера Вильгельма Фуртвенглера. — А. Б.). Следователь ему говорит: ты понимаешь, что ты прислуживал фашистам? Он возражает: нет, я человек искусства. И весь фильм — психологический поединок. Но вообще это фильм о том, что «человек искусства» — это все, конечно, хорошо, но сначала надо быть просто человеком. Мне так кажется.

—А жаль. Хочется, чтобы и жизнь была комфортная, и искусство — эстетское.

—Хочется, но невозможно ничего вычленить из жизни! Ни политику, ни социальные проблемы. Это как кусок мозга себе оторвать… Но некоторые вычленяют: так человек пытается себя обезопасить, мешающие бытовому комфорту мысли выкидывать за ненадобностью. Такая позиция приводит к тому, что люди перестают развиваться, появляется цинизм. Ну а как еще, если человек воспринимает информацию через узкий фильтр, получая кастрированную картину мира? По-моему, это просто добровольное сумасшествие. Вот люди типа Боба Марли, Джона Леннона или Питера Гебриэла могли сочетать в себе и поэзию, и политику, а наши музыканты улетают куда-то в виртуальные заоблачные выси, поэтому их на самом деле никто не слышит и не слушает. Ходят на вывеску. «Аквариум» — замечательная, конечно, группа, но это — лейбл. Люди, стоявшие у истоков рок-н-ролла, развивались, затрагивали в своем творчестве всевозможные темы, а теперь у нас музыканты, которые воспитывались на корифеях жанра, боятся экспериментировать. Как спел Виктор (Цой. — А. Б.), «и вдруг нам становится страшно что-то менять». Там же все накатано: корпоративы, концерты. Я часто слышу: «У меня трое детей, куда я денусь, как я могу ссориться с этой властью?» Правильно: любой эксперимент грозит потерей аудитории и денег.

— Сомневаюсь, что Шевчук после известной беседы с премьером перестанет собирать стадионы.

— Да, Шевчук такого уровня достиг, что сейчас может не волноваться. Но стоит ДДТ не крутить по радио три года — все, Шевчук больше не будет собирать стадионы. Я разговаривал с людьми ранга Шевчука — они так волновались, что их могут перестать крутить по «Нашему радио». По одному только «Нашему радио»!