СКАЗКИ ВСЁ ЭТО...

I

 

Волшебный конь опустился во двор легко, словно пушинка. По инерции он пробежал еще два десятка метров, после чего остановился у самого крыльца. Всадник, тощий и жилистый, в кожаном шлеме и кожаных же доспехах, болтавшихся на нем, как на вешалке, спрыгнул на землю.

— Ох, ты ж!.. — выругался он, схватившись за спину. Голос у него был скрипучий, словно несмазанные амбарные петли. — Слушай, мне, кажись, с коня тебя не снять. Сама слазь.

Девица в синем сарафане, перекинутая словно куль овса через хребет коня, встрепенулась, подняла глаза на всадника и, насколько ей позволяла ее неудобная поза, задрала нос. Растрепавшаяся челка падала ей на глаза.

— Ага, сейчас, разбежался! Сам закинул — сам и снимай.

Всадник вздохнул.

— Слазь! — рявкнул он. — Слазь, девка! Кому говорю! 

— А мне плевать! — заявила девица и действительно, плюнула всаднику под ноги. Точнее, попыталась плюнуть. Плеваться она не умела и больше перепачкала губы слюной.

— Василиска! — взвизгнул всадник. — Ты мне это брось. Кто здесь кого похищает? А?

— Ой-ой-ой, похититель нашелся! — девица, которую всадник назвал Василиской, ловко ухватилась за шею коня, извернулась и спрыгнула с конской спины вниз, толстая русая коса хлопнулась на спину. Подобрав юбку сарафана, девица быстро взбежала на крыльцо и показала всаднику язык. 

— Василиса! — строго прикрикнул тот. — Ты чего себе позволяешь? Ты себя кем тут возомнила? Давай-ка как положено: слезы, платочки, рыдания. Как все нормальные девки. Я тебе Кащей или не Кащей?

Для верности он даже притопнул тощей ножкой в тяжелом подкованном сапоге. Вышло не очень убедительно.

— Да пошел ты, Кащей, — сказала Василиса. Она схватила горшок с бегонией, стоявший на верхней ступеньке крыльца, и запустила им в Кащея. Тот попытался увернуться, но это было излишним. Швыряться Василиса тоже не умела: горшок упал в метре от него и раскололся надвое.

— Василиса! — перешел на визг Кащей. — А ну, перестань! Я же… Я тебя!.. Ух, я тебя!.. Ты у меня знаешь что!..

— Так, ну все, — заявила Василиса, уперев руки в бока. — Надоел. Понял, да? На-до-ел!

Она топнула ногой по деревянному полу крыльца. 

— Сколько можно, а? — вопросила она грозно. — Сколько можно, я тебя спрашиваю?

Кащей пожал плечами.

— Положено так, — огрызнулся он.

— Что «положено»? Что «положено»?.. Я что, собачка тебе, чтоб меня таскать, когда вздумается, из дому? Ты вообще в курсе, что у меня муж есть? Я тебя спрашиваю, кикимора сушеная!

— Но-но-но! — выпрямился Кащей. — Ты, девка, не очень-то себе позволяй…

— А ну цыц! — прикрикнула Василиса. Кащей снова сник и сгорбился. — Выступает он еще, мухомор старый. Что, давно меча не отведывал? Ну так Ваня дорогу с прошлого раза еще не забыл. Или думаешь, не приедет за мной?

— Так ведь это, — забормотал Кащей, — Василисушка, сама понимаешь… Традиция. Положено мне так. Я же Кащей.

— Кащей он, тьфу! — в сердцах плюнула Василиса. На этот раз получилось — плевок приземлился точнехонько на сапог Кащею. — Кащей он, видите ли!.. Дурак ты старый, а не Кащей. Ну ладно, раз девку украл. Ну, два украл. Но ведь сколько ж можно-то, люди добрые?

Людей добрых вокруг не было верст на двести, и оба это знали. Но Василису было уже не остановить.

— Да ведь он от старости свихнулся совсем, — продолжала во весь голос возмущаться Василиса. — Дважды уже ему мечом по голове накостыляли, а вот посмотрите-ка!.. Все неймется!

— Ну, зачем ты так, Василисушка, — примирительно сказал Кащей. — Ну, я же все понимаю… Но пойми и ты, положено так! Заведено так…

Волшебный конь, уставший слушать перепалку, фыркнул и побрел к поилке. Кащей остался стоять у ступенек под гневным взглядом Василисы.

— Пойдем, что ли, чаю попьем? — робко предложил Кащей.

Василиса смерила его взглядом.

— Чаю попьем! — передразнила она. — Нешто я дома чаю не могла попить?..

Потом развернулась и прошла в дом, бросив на ходу:

— Пойдем, что уж. Раз приехали. 

Кащей поспешил следом за ней, скрипя не то сапогами, не то артритными суставами. Оказавшись внутри терема, он снял шлем, повесил его на гвоздик, развязал завязки доспехов и сбросил их кучей в угол, потом бросился к огромному самовару, стоявшему на чугунных куриных ногах у стены. Сняв конфорку с трубы, он сыпанул внутрь несколько горстей древесного угля из чумазого деревянного ящика. Потом долил в самовар воды из ведерка, опустился на колени и принялся разводить огонь в топке.

— Ты бы хоть пол подмел, — заметила ему Василиса, глядя, как тот старательно раздувает уголья. — Чай, не каждый день девок крадешь. 

— Вот и подметешь, — ответил Кащей. — Не мужское дело-то…

— Ага! Метнулась уже к венику, — надменно произнесла Василиса. Она по-хозяйски прошла к окну, затянутому слюдой, и уселась на лавке. — Чести много.

— Ох, Василиса… — вздохнул Кащей.

— Что «Василиса»? Что опять «Василиса»? Двадцать лет уже, почитай, Василиса! Ты почто меня крал, чтоб я тебе полы мела?

— Так ведь, это…

— А, ну да. Больше-то чего с тобой делать. Добро бы мужик справный был, а то одни кости, да и тем сто лет в обед.

Кащей обернулся, метнув на Василису рассерженный взгляд, но промолчал. Резким движением он захлопнул дверцу самоварной топки и принялся вытирать перепачканные руки тряпкой.

— Обидно это, Василиса, — сказал он наконец. — Вот, очень обидно. 

— Воды натаскай, пока обиженный, — хмыкнула Василиса и отвернулась к окну. Впрочем, смотреть в окно было бесполезно: слюда хоть и пропускала свет, но не позволяла разглядеть за окном никаких предметов мельче леса.

— Ты вот дуешься на меня, — сказал Кащей, — а я ведь на твоей стороне, Василиса. Я ж завсегда с тобой душой.

Василиса промолчала. 

Кащей принес на стол связку баранок, расписную деревянную плошку с сотами, истекающими медом, вынул из печки маленький горшок теплой гречневой каши. Потом залез в ларь и вытащил оттуда блюдо, полное золотых плодов.

— Я тут это, — смущенно сказал он, — подумал, что это… Ну, в общем, слетал кой-куда. В теплые края. Там такие вот яблоки растут. Сладкие, во рту тают. Думал, тебе понравятся.

Василиса посмотрела на блюдо.

— Это чего еще? — с недоверием спросила она.

— Яблочки заморские, — робко улыбаясь, ответил Кащей. — Возьми, отведай. Сладкие очень.

Василиса взяла с подноса золотое яблоко, покрутила в руках, поскребла ногтем шкурку.

— А чего рябое такое? — спросила она.

Кащей поставил поднос на стол и взял яблоко в руки. 

— Ты шкурку вот так сними, — показал он. — А внутри, видишь, мякоть? Видишь, сок так и течет… 

Он проворно снял шкурку с заморского яблочка и разделил его на дольки. 

— Вкуснотища, — сказал он, беря одну дольку и засовывая ее в рот. — Только косточки выплевывай. 

Василиса, нахмурясь, взяла незнакомое лакомство.

— Вкусно, да? — улыбка расплылась по сухому лицу Кащея.

— Недурно, — согласилась Василиса, беря еще дольку.

— Ну, ты кушай, кушай. А я пойду, еще дровишек принесу, — сказал Кащей. 

Когда он вернулся со двора с десятком поленьев в руках, Василиса доедала третье яблоко. Стол был усеян шкурками — золотыми снаружи, и белесыми изнутри. Лицо у Василисы было перепачкано соком. Кащей уронил дрова рядом с печью и улыбнулся Василисе.

— Понравились яблочки-то, — заметил он. — Ты ешь. Я тебе еще привезу, в следующий раз. 

Василиса выпрямилась на лавке. 

— Что-о-о?..

— То бишь, еще привезу, — поправился Кащей, — ежели Ваня не приедет.

Василиса фыркнула и криво усмехнулась.

— Размечтался, — сказала она. 

Дверь скрипнула и в комнату, переваливаясь с боку на бок, вошел огромный рыжий котяра. 

— Ты кота завел, что ли? — удивилась Василиса.

Кот поднял на нее широкую, как блюдце, морду, посмотрел секунду, а потом перевел взгляд на Кащея.

— Девку завел, что ли? — спросил он, явно передразнивая Василису. Голос у него был утробный, гулкий, словно исходил из барабана, обтянутого рыжей шкурой.

Василиса открыла рот и гневно нахмурила брови. Кащей поспешил вмешаться.

— Баюн это, — сказал он. — Кот-Баюн. Ты, Василиса, не обижайся на него… А ты, Кот, слышь чего… Не обижай гостью-то. 

Кот фыркнул в усы и уселся рядом с тихо гудящим теплым самоваром.

— Очень надо обижать, — проворчал он. — Понаедут всякие, нахамят, еще и не обижай их, цацы какие…

Он вытянул над головой заднюю ногу и принялся ее вылизывать.

Кащей с виноватым видом обернулся к Василисе.

— Жена его выгнала, приютил, вот… Ты не обижайся, он так-то не злой, обидчивый просто…

— Да ну? — ледяным тоном осведомилась Василиса. — Кто ж на него обижается, он же животина несмышленая. Всего и ума, что себя лизать.

— Чья бы корова мычала, — огрызнулся уязвленный Кот-Баюн, поспешно опуская ногу. — Вона где умища-то палата, любой старичонка умыкнуть может.

— Так, а ну цыц оба! — рявкнул фальцетом Кащей.

И Кот, и Василиса обернулись к нему. Кащей гневно помахал тощей рукой.

— Хватит уже! Грызетесь, как кошка с… с…

— С собакой? — приподняла бровь Василиса.

— С собакой, с собакой, — сладким голоском подсказал Кот-Баюн.

Кащей стушевался.

— Не то хотел сказать, — пробормотал он. — Давайте ссориться не будем, а? Василисушка?.. Ты посмотри на себя, ну чисто лебедушка, разве к лицу тебе в свары лезть?.. Пожалела бы его лучше, горе у него. Жена из дому прогнала, к котяткам не пущает…

— Горе!.. — передразнила его Василиса, однако в голосе ее уже не чувствовалось прежней уверенности. Минутку помолчав, она спросила: — А чего выгнала-то? Провинился чем?..

Кот вздохнул.

— Да кто их, кошек, разберет, — уклончиво ответил за него Кащей.

— Стало быть, сам и виноват, — заключила Василиса. 

Кот метнул на нее сердитый желтый взгляд.

— Всего-то раз из дому вечером вышел, — пробурчал он. — Всего и делов, что соседской кошке улыбнулся, да разговор завел… А она…

— Простит, — успокоил его Кащей. — Я тебе как мужик говорю, простит. Ну, куда она без тебя?

Кот опять вздохнул и улегся на пол, отвернувшись мордой в угол. Василисе стало его жалко. Мается кот, страдает.

— Мышей бы ей охапку принес, что ли, — посоветовала она. — Глядишь, и пустит обратно.

— Каждое утро ходит, — ответил за Кота Кащей. — Почитай, уж и мышей у меня в подполе не осталось.

— Осталось, — подал голос Кот. — У тебя их там на сто лет припасено. Мышиное царство развел, целыми стадами ходят.

— Так ведь это… Редко в гости ходишь, — сказал Кащей.

— Ну и нахальный тип, — возмутилась Василиса. — Гости ему и полы мети, и мышей лови…

Кот издал странные мякающие звуки — засмеялся, поняла Василиса.

— Вот такой он у нас, да-с, — сказал Кот, поворачивая рыжую морду к Василисе. — И чего ты с ним связалась, не пойму.

— Да не связывалась я, — дернула плечом Василиса. — Сам крадет. Надоел, хуже редьки.

— Красавица, вот и крадет, — невозмутимо сообщил Кот. — Ежу понятно.

Василиса сделала вид, что смущена. Кащей, улыбаясь, сидел на лавке и переводил взгляд с Кота на Василису.

Засвистел самовар. Кащей подскочил, засуетился.

— Вот и чай поспел! — сказал он. — Садитесь к столу! И ты садись, Кот, чай пить будем, с молоком.

 

II

 

После ужина Василиса поднялась в светлицу, просторную и хорошо освещенную, располагавшуюся под самой маковкой терема.

— Ну, хоть тут беспорядка нет, — сказала она. — Как в прошлый раз прибралась, так, видать, еще и не заходил сюда, не мусорил.

За ней следом в дверном проеме показался Кот-Баюн.

— Симпатичненько тут, — сказал он. — Занавески сама вышивала, что ли?

— В первый раз еще, — ответила Василиса. — Ванюша тогда долго ехал, дороги не знал. Почти неделю добирался. Вот и пришлось рукодельем заняться, скучно же.

— Одобряю, — сказал Кот. 

Василиса подошла к окошку, отворила рамы, затянутые слюдой. Кот запрыгнул на подоконник, по-хозяйски уселся на нем, втянул носом воздух. 

— Красота, — сказал он. — Благодать.

Василиса уселась на лавку под окном, почесала коту за ухом. Тот прикрыл глаза.

— Ага… И слева… М-м-м, левее… Еще левее… Да-а-а-а… 

Он обмяк, уронил голову на лапы, по морде его расплылась довольная улыбка. Кот замурлыкал — громко, словно кто-то водил палкой по стиральной доске. Василиса рассеянно теребила его ухо, глядя в окно. Кот зевнул, широко распахнув зубастую пасть и выгибая язык на манер ложки, потом раскрыл желтые глаза.

— Хорошо-то как, — сказал он. — Птички поют… Вон там, на дубе, гнездо у них, жаль, не допрыгнуть.

— Бандит, — беззлобно сказала Василиса.

Кот хмыкнул в усы.

— И горжусь этим, — ответил он. — Для кота мышей да птиц гонять — первое дело. 

— Мышей еще ладно, — убежденно сказала Василиса. — Но птицы — хорошие, нельзя их жрать.

— А по мне, так что мыши, что птицы, все едино, — ответил Кот. — Всей и разницы, что одни в шерсти, другие в перьях. 

— Ничего ты не понимаешь, — отрезала Василиса. 

— В мышах-то я побольше твоего смыслю, — усмехнулся Кот. — Спину почеши. Ага, вот так. 

На наличнике, в левом углу, пристроился паук, спустился вниз на паутинке — собирался плести новую паутину. Василиса дунула на него, паук сорвался, ветер подхватил его вместе с паутинкой и унес прочь. Кот проводил его взглядом.

— Так за тобой приехать кто-то должен, правильно я понимаю? — спросил он.

— Ванюша приедет, — с гордостью ответила Василиса.

— М-м-м, — промычал Кот. — Не знаком.

— Царевич он у меня, — сказала Василиса.

— Царевич, — повторил Кот. — Видел я как-то одного царевича, Змея Горыныча воевать ходил. Три дня по лесу бродил, все кричал, мол, выходи, Змей, биться будем!..

— И что?

— Да ничего. Ходил, ходил, забрел в болото, вымок весь, полные сапоги тины себе набрал. Простудился да и ушел, сопли до пояса. А Змей так и не вышел.

— Почему ж не вышел? — спросила Василиса. 

Кот усмехнулся.

— Дурак он, что ли? Залег у себя в пещере, да и отсиделся. 

— Трус, — заклеймила Змея Василиса.

— Ну почему же сразу трус? — удивился Кот. — Вполне разумное решение.

— Потому и трус! — сказала Василиса. — Раз боится бой принять.

— Да на кой леший ему этот бой сдался? — махнул лапой Кот. — Это вам, людям, надо непременно самоутвердиться, показать всем удаль молодецкую, изрубить кого-нибудь почем зря. А Змею этого отродясь не надо. У него философия простая, он с пастбища овцу стащит, сожрет, и потом спит неделю, переваривает.

— Все равно трус! — убежденно сказала Василиса. — От моего Вани так просто не отделался бы, он бы его из-под земли достал да сражаться заставил.

Кот вздохнул и повернул морду в окно. 

— Любите вы, люди, ярлыки на всех вешать, — ворчливо сказал он. — Может, тому царевичу еще повезло, что Змей не вышел.

— Ха! — презрительно сказала Василиса.

— Вот тебе и «ха!», — ответил Кот. — Сожрали бы его, что твою овцу, и добавки попросили. 

Василиса фыркнула.

— Это еще посмотреть надо, кто кого сожрет, — сказала она.

— Змей не первую сотню лет на свете живет, чай, не ящерица, — поучительным тоном сказал Кот. — Ясное дело, сожрет, и к волхвам не ходи. 

— Ну а что ж он тогда схоронился? — спросила Василиса.

— А что ему проку биться? — сказал Кот. — Ну, предположим, зарубит царевич Змея. Змею от того какая польза? Никакой, один вред. А ежели Змей царевича сожрет, то люди скажут: вот гад, звероящер недовымерший! Мстить пойдут... Опять же, Змею пользы ни на грош. 

— А чести у него, стало быть, совсем нету? — спросила Василиса.

Кот широко зевнул.

— Не-а, — ответил он. — Он же не человек, а зверь. 

— Вот и трус, стало быть, — заключила Василиса.

Кот замолчал, ему было лень спорить. Полуприкрыв глаза, он глядел в окно.

Остроносая тень от терема протянулась почти до самого частокола, маковками едва касаясь тяжелых дубовых ворот, окованных железными полосами. Полосы, как и весь частокол, впрочем, были совершенно бесполезны: резные столбы, поддерживавшие ворота, от старости покосились и ворота больше не закрывались, одна створка давно вросла в землю, вторая была полузакрыта. За воротами начиналась тропинка, она сбегала вниз с невысокого холма к речке, к ветхому деревянному мостику. На той стороне стеной стоял лес, закатное солнце вызолотило стволы деревьев, а листва казалась нестерпимо яркой. Тропинка, змеясь, убегала в чащу. С востока ветер нес лохматые облачка.

— Завтра жарко будет, — сказал Кот. — На крышу залезу, буду кости греть… Ты чего гладить перестала?

— Хватит с тебя, — сказала Василиса. Она поднялась с лавки, подошла к сундуку, стоявшему в углу, достала из него сверток. В свертке оказались мотки красных ниток и пяльца.

— Еще занавески? — спросил Кот.

— Рушничок, — ответила Василиса. — В прошлый раз забыла с собой забрать. Для Вани вышиваю. Видишь?

Она развернула полотенце, в центре располагалось солнце с хитрым узором, а по краю — красные птицы, цветы и наливные яблоки. Один край полотенца оставался гладким, без узора. Василиса разложила его у себя на коленях, вдела нитку в иголку, прикинула, откуда начать.

— На что люди время тратят, бог мой… — пробурчал Кот себе под нос и разлегся поудобнее на подоконнике.

— Ну вы поглядите-ка, — отозвалась Василиса. — Ты зато важным делом занят.

— Так и есть, — сказал Кот и зевнул. — Я к охоте готовлюсь. 

— Сбегал бы лучше к Кащею, пусть лучины нащеплет, — сказала Василиса. — Солнце зайдет скоро.

Кот усмехнулся в усы.

— Кое-кому и в темноте все видно, — сказал он.

— Лентяй, — сказала Василиса. — Вот вытолкну тебя наружу, будешь знать.

Тут ее внимание привлекло что-то за окном.

— Ах ты!.. — всплеснула она руками. Кот широко распахнул глаза.

— Что стряслось?

— Ах, паразит! — воскликнула Василиса, выбегая из светлицы. 

— Люди, — проворчал Кот, укладывая кудлатую рыжую морду на лапы. — Все бегают, бегают… Куда?.. Зачем?.. 

Снизу, со двора, донеслись шум и крики.

— А ну стой, девка!

Василиса шагала через двор к воротам, на плечах ее лежало расписное коромысло с двумя пустыми деревянными ведерками. Кащей выбежал из конюшни, угрожающе размахивая сухим кулачком.

— Стой, кому говорят! 

Василиса повернулась к нему.

— Чего?

— Ты куда это намылилась? — подозрительно спросил Кащей.

— Куда-куда! — Василиса повела плечами. — За грибами, али не видишь?

— Это за какими такими грибами? — поднял голос Кащей. 

— Ты покричи еще на меня! — рявкнула Василиса. — Цветник засушил весь, ни разу не полил за лето! Я ему расстаралась, клумбы разбила, цветов насадила, а он!.. Что, трудно ведро воды принести? Трудно, да? К реке я пошла, куда же еще! Сама воды натаскаю, раз у тебя в доме мужика нет. 

— Да я… — задохнулся от возмущения Кащей. — Да что мне твои цветочки-лютики! Я тебе что, садовод какой? У меня вон спина больная, кости старые, а я буду еще на какую-то траву воду таскать? Сдались мне твои клумбы, ты хоть понимаешь, что я вообще — Кащей!

— Кащей — объелся щей! — передразнила его Василиса. — Бездельник ты, а не Кащей! 

Она развернулась и направилась к воротам.

— Ты смотри мне, — неуверенно крикнул ей вслед Кащей. — Бежать и не думай. Все равно изловлю и обратно привезу…

Василиса снова остановилась и обернулась к нему.

— Изловишь? — прищурившись, переспросила она. — Так-таки возьмешь, да изловишь? Поглядите на него, изловит он! За девками по лесам гоняться ему не в тягость, спина не болит, ребра не крючит! А ведро воды он принести не может, сразу хворь нападает! Тьфу!

Василиса наступала на Кащея, ведра на коромысле угрожающе раскачивались. Кащей поник и ссутулился под градом ее упреков.

— Ну, ладно тебе, Василисушка, — бормотал он. — Ну, что ты? Что ты разошлась-то?

— А то и разошлась! — прикрикнула Василиса. — Я тебе, сморчок старый, служанка что ли, чтобы ты мне выговаривал? Я что, просилась к тебе сюда? Ну? Что молчишь, отвечай!

Кот-Баюн, лениво наблюдавший за этой сценой из окна, решил наконец вмешаться. Он потянулся, немного поразмыслил, каким путем спуститься во двор — через дом или прямо через окно — и выбрал короткий путь. С подоконника он спрыгнул на конек крыши крыльца, спустился по деревянным черепичкам, поросшим мхом, некоторое время помешкал, примериваясь, куда удобнее спрыгнуть с края крыши, потом оттолкнулся задними лапами и приземлился на поленницу, а с поленницы спрыгнул на землю.

— Будет тебе шуметь, Василиса, — сказал он. — Зачем ты так на него?.. Видишь же, небезразлична ты ему, он за тебя беспокоится.

— А ты не лезь не в свое дело! — обрушилась на него Василиса. — Твоего мнения никто и не спрашивал. Тоже мне, специалист по улаживанию конфликтов, самого из дома выгнали!..

Василиса вдруг на секунду замолчала и нахмурилась.

— Это что еще значит — небезразлична?..

Кот бросил на нее ироничный взгляд.

— То и значит, — сказал он.

— Ты это, брось чепуху молоть, — поспешно сказал Коту Кащей. — Вовсе ничего такого и нет, не болтай, чего попало. 

— Нет уж, пусть говорит! — потребовала Василиса. — А ну, отвечай! Ты что имел в виду?

Кот ухмыльнулся в усы.

— Да ладно, — сказал он. — Разве не очевидно?

— Нет, не очевидно! — голос Кащея опять сорвался на визгливый фальцет. — Просто девка у меня в заточении! А когда в заточении — то и нечего за двор выходить! Не положено этого. Понятно вам?..

— Ах, в заточении?! — глаза Василисы превратились в узкие щелочки, она сбросила с плеч коромысло и уткнула руки в бока. — В заточении, значит? Ну, хорошо же!

Василиса топнула ногой и взбежала на крыльцо.

— Раз я в заточении — значит, буду сидеть в темнице, как полагается! Пока Ванюша мой не приедет, и не подумаю выйти! 

— Нету у меня темницы-то, — робко возразил Кащей.

— Значит, в светлице! — отрезала Василиса и скрылась в тереме, громко хлопнув дверью.

Кащей с Котом переглянулись.

— Выйдет, — сказал Кот. — Куда ей деваться-то? Соскучится и выйдет.

Кащей вздохнул и покачал головой. Потом поднял с земли ведра, с кряхтением водрузил себе на плечи коромысло и вышел за ворота.

 

III

 

Спуститься к вечернему чаю Василиса отказалась. Окно светлицы она закрыла и задернула занавесками, а дверь подперла изнутри лавкой. Кащей принес ей пучок наструганных лучинок, но Василиса не пожелала открыть ему дверь. Кащей оставил лучины у порога, однако стоило ему отойти на несколько шагов, как Василиса распахнула дверь и метнула лучины прямо ему в спину.

— У-у, узурпатор чахлый! — крикнула она и снова с грохотом захлопнула дверь. Кащей вздохнул, собрал лучины и снова положил их к порогу. Потом спустился по лестнице вниз, в комнату.

— Злится? — спросил Кот-Баюн.

Кащей кивнул. 

— И чего тебе неймется, — сказал Кот. 

Кот лежал на печи, свесив тяжелую морду вниз и полуприкрыв глаза. Он только что поужинал еще раз кусочком говядины на косточке, добытым из горшка с кашей, и теперь отчаянно боролся с сытостью.

— Ты ж немолодой уже, — сказал Кот. — А все с девками играешь.

— Положено мне так, — буркнул Кащей. — Я же Кащей.

Кот негромко рассмеялся.

— И вообще, — сказал Кащей. — Что хочу, то и делаю. Тебе-то что?..

Он взобрался на печь, укрылся пестрым лоскутным одеялом.

— Подвинься, — сказал он Коту. — Ишь, разлегся как барин.

Кот-Баюн зевнул и сел на печи. 

— А я, пожалуй, пойду поохочусь, — сказал он и спрыгнул вниз.

— Дверь открой мне.

Кащей выругался.

— Не мог раньше сказать, порося усатая? — ворчал он, снова спускаясь с печи. — Иди, гоняй своих мышей.

Кот ушел на улицу, а Кащей снова залез на печь. Некоторое время он лежал, размышляя и прислушиваясь к шорохам и скрипам, доносившимся сверху, из Василисиной светлицы, и к другим шорохам, из погреба, где Кот-Баюн выслеживал и ловил мышей. Потом он уснул беспокойным сном. Ему снилась Василиса. Во сне она гонялась за ним с коромыслом, бранила его за что-то и швырялась ведрами. Вздрогнув, он проснулся на самом краю печи, скомканное одеяло свалилось на пол, а печь давно остыла. Кащей зябко поежился.

За окошком было еще темно, первые лучики солнца только-только начинали подниматься над черным лесом. Кащей спрыгнул с печи вниз, спать ему больше не хотелось. Он сходил на улицу, принес с реки ведро воды и умылся. Потом набрал дров, вернулся в дом и неторопливо развел в печи огонь. Во дворе ему послышался какой-то шум, он вышел на крыльцо и обнаружил там старую толстую кикимору с крынкой в руках. Кикимора собиралась оставить крынку на лавке у крыльца, но, завидев Кащея, улыбнулась ему во все четыре зуба.

— Доброго утра, батюшко! — приветствовала она Кащея. Голос у нее был зычный, и она сильно «окала». — Чегось не спится в такую рань?

— Тихо ты! — шикнул он на кикимору. — Дом разбудишь.

Кикимора покачала головой.

— Опять девку привел? — понимающе спросила кикимора и хитро подмигнула. — Ой, бабни-ик!.. 

— Тихо, говорят тебе! — снова зашипел Кащей.

— Что за девка-то? — снизила голос кикимора. — Хороша ль?

— Все та же, — буркнул Кащей. — Не твоего ума дело, старая.

Лицо у кикиморы вытянулось, она неодобрительно посмотрела на Кащея.

— Опять Василиска? Тьфу! — в сердцах плюнула она. — Девки, что ль, на Руси перевелись? Аль свет на ней клином сошелся?.. Ты бы вон лучше на Черную речку сходил, там, по слухам, русалка новая, ох, хороша…

— Отстань, — проворчал Кащей. — Давай сюда крынку, да иди. Я тебе за молоко деньги плачу, а не за советы. 

Кикимора опять покачала головой и сунула ему в руки крынку.

— Я же как лучше хочу, — сказала она. — На тебе твоё молоко. Завтра-то нести тебе, али как?

— Побольше принеси, — сказал Кащей. 

— Хоть всю корову принесу, коли надо, — сказала кикимора и побрела к воротам.

— Федотовна! — окликнул ее Кащей.

— Чего?

— Не серчай! — попросил Кащей. — Я не со зла.

Кикимора отмахнулась от него.

— Ничего, — сказала она. — Живи, как знаешь, батюшко. Будь здоров. 

— И ты будь здорова, Федотовна, — ответил Кащей. 

Он вернулся в дом, перелил часть молока из крынки в чистый чугунок, отмерил туда же овсяной крупы из полотняного мешочка и засунул чугунок в печь. Остаток молока в крынке он прикрыл тряпицей и унес в прохладные сени, чтоб молоко не скисло. Потом поставил греться самовар. Пока каша томилась в печи, Кащей принялся чинить старую рыболовную сеть. 

Вернулся Кот-Баюн, зацарапал дверь когтями, просясь внутрь. Кащей впустил его.

— М-м-м, пахнет вкусно, — сказал Кот. — Кашу не спалишь? Судя по запаху, готова.

Кащей бросился к печи, схватился за заслонку, обжег пальцы. Бранясь, подул себе на ладонь, потом взял тряпку и отодвинул заслонку в сторону. Из отверстия печи горячо запахло овсянкой.

— Скорее давай, — поторопил его Кот.

Кащей с кряхтением поднял чугунок на ухват, перенес его на стол, посолил, потом нарезал на ломти краюху хлеба. 

— А Василиса где? — полюбопытствовал Кот.

— Спит, должно быть, — сказал Кащей. — Не выходила еще.

— Выйдет, — пообещал Кот. 

Кащей пожал плечами. Он заварил в маленьком жестяном чайнике чай, бросил туда же несколько сушеных смородиновых листочков.

— Да кто ее знает. Очень уж осерчала, — сказал он.

Кот усмехнулся в усы.

— Конечно, выйдет. Как проснется, так первым делом на двор и выйдет, — сказал он. — Если понимаешь, о чем я.

Кот оказался прав. Не прошло и нескольких минут, как по лестнице сверху спустилась заспанная Василиса.

— С добрым утром, — сказал Кащей. — Кушать пожалуй, Василисушка.

Василиса окинула Кащея и Кота надменным взглядом, хмыкнула, и не говоря ни слова вышла за двери.

— Сердится, — заключил Кащей.

— Раскладывай кашу, — сказал Кот. — Есть охота, сил нет.

Кащей разложил кашу в три тарелки, бросил в каждую по кусочку масла. Одну из тарелок он опустил на лавку, и Кот сразу принялся дуть в нее. 

— Как твоя-то? — спросил Кащей. Сам он к каше не притронулся — ждал, когда придет к завтраку Василиса.

— Дуется еще, — ответил Кот. — Принес ей мышей десятка полтора, да еще крысенка. Вот такой букет, — показал он лапами.

— А она что?

— Спросила, я к ней к первой с утра приперся, или сначала всех окрестных кошек обошел, — сказал Кот.

— Вот кошкина дочь! — сказал Кащей, хлопая себя рукой по колену. 

— Это точно, вся в мамашу, — подтвердил Кот.

На улице послышался плеск и громкое фырканье. Василиса умывалась холодной водой из ведра.

— А крысенок здоровый был, — перевел разговор Кот. — У тебя там крысиное гнездо.

Кащей не ответил. Разговаривать о крысах ему не хотелось. Он налил в кружки чаю для себя и Василисы, выставил на стол сахарницу.

Открылась дверь, вошла Василиса. Секунду помедлила, решая, продолжать ли ей сердиться на всех и снова запереться в светлице, или сначала позавтракать, потом голод победил. Василиса молча уселась за стол, взяла расписную деревянную ложку.

— Кушай, Василисушка, — сказал Кащей. — На здоровьечко.

Пока Василиса ела, Кащей одобрительно смотрел на нее, сам он съел всего две или три ложки. 

— А может, покататься съездим? — добродушно предложил Кащей. — Коня волшебного возьмем, он нас вмиг домчит, куда хочешь. Хочешь, Василисушка, горы посмотреть с высоты?

Василиса уронила ложку на стол.

— Домой отвези, — сердито сказала она. — Еще и спасибо скажу.

Кащей потупился.

— Всё, сытая, — сказала Василиса, отодвигая тарелку. — Можешь ехать, куда хочешь, я тебя не держу. Хоть насовсем уезжай. А мне твои горы даром не надо.

Она встала из-за стола.

— Погулять сходи, — сказал Кащей. — Солнце сегодня, хорошо. 

Василиса фыркнула.

— Нет уж, — отозвалась она. — Я в заточении, между прочим. 

Поднимаясь по лестнице в свою светлицу, она обернулась и показала Кащею язык. 

— Ну и занозу ты себе нашел, — сказал Кот-Баюн.

Он уже начисто вылизал свою тарелку и теперь сидел на лавке, полуприкрыв глаза и умываясь лапой.

— На себя посмотри, — сердито отмахнулся от него Кащей. Он снова достал из-под лавки сеть и костяной челнок с накрученной на него нитью, и принялся чинить порванные ячейки сети. 

— Я-то что, — сказал Кот. — А вот что ты будешь делать, ежели этот ее царевич за ней не приедет?

— Как это — не приедет? — удивился Кащей.

— А вот так, — лениво ответил Кот. — Я бы, положим, еще подумал, ехать за ней, или не ехать. Этакую украдут, и не знаешь, то ли за ней кинуться, то ли пирушку на радостях закатить.

Кащей покачал головой.

— Приедет, — негромко сказал он. — Приедет, чтоб ему пусто было.

Кот пристально поглядел на него.

— Ну, а все-таки? — спросил он. — Вот возьмет, и не приедет?

Кащей сердито швырнул челнок на лавку. 

— Что ты заладил всё одно: не приедет, не приедет? Ну и пусть не приедет, сам себе дурень. Мне-то что за дело? Был бы он мне тут нужен — я б его и крал. 

Он снова подобрал челнок, продел его в ячейку сети.

— Узелок из-за тебя испортил, — проворчал он. — Болтаешь под руку. Сеть кривая выйдет…

Кот покачал рыжей башкой.

— Понятно, — сказал он. — Седина в бороду…

— Ничего тебе не понятно! — рявкнул Кащей. — И хватит об этом! Я — Кащей, мне полагается девок красть. А им, царевичам этим, полагается вызволять. Традиция такая, ясно тебе? Нечего выдумывать всякое, чего нет!

В такт словам он стучал костлявым кулаком по краю стола, так что чугунок с остатками каши подпрыгивал на месте, а одна из ложек свалилась под лавку. Кащей полез поднимать ложку и стукнулся головой о стол. 

— Ах, чтоб тебя! — выругался он и добавил, свирепо глянув на Кота: — Видишь, чего натворил? 

Кот вздохнул.

— Да что я тебя учу? — сказал он. — Пойду, посплю лучше. Устал за ночь.

Он спрыгнул с лавки и вышел в неплотно закрытую дверь, потом из сеней послышался его голос:

— Это тут у тебя молоко, в горшке?

— Не тронь! — прикрикнул Кащей. — Это Василисе. 

На всякий случай он решил проверить — не слопает ли Кот молоко, поднялся с лавки, вышел в сени. Кота уже не было, а молоко стояло нетронутым. Кащей проворчал:

— Ох, мошенник, — и вернулся в дом. Хотел было снова взяться за сеть, но передумал и вместо этого достал из ларя золотое заморское яблоко, поднялся по лестнице к дверям Василисиной светлицы и негромко постучался. Василиса не отвечала, тогда он постучал сильнее.

— Ну, чего тебе? — донесся недовольный голос Василисы.

— Да вот, — робко сказал Кащей. — Яблочко принес. Угостись…

Василиса распахнула дверь. Кащей протянул ей яблоко.

— А ну, зайди! — потребовала она.

Кащей вошел. Василиса взяла у него яблоко, уселась на лавку, впилась ногтями в золотую яблочную шкурку. Кащей остался стоять посреди светлицы.

— Ты меня за цветы прости, — виновато сказал он. — Я ведь это, поливал… В последние дни только забегался, вот и забыл. Дел-то невпроворот было. Баюн, опять же, жить попросился…

Оправдания звучали жалко, Кащей еще больше смутился, замолчал и уставился в пол. 

— Дел невпроворот! — передразнила Василиса. — Уж конечно, девку украсть — это сколько ж забот, не до цветника!

Кащей покраснел.

— Ладно уж, — сжалилась над ним Василиса. — За цветы прощаю. 

Кащей кивнул.

— Ты вот лучше скажи, чего вы там с Котом не поделили? — спросила Василиса. — Чего расшумелись?

— Да так, ничего, — соврал Кащей. — Молоко сожрать хотел, а я не позволил… А ты, может, молочка попьешь?

— Домой приеду — первым делом попью, — пообещала Василиса. — Ты мне зубы не заговаривай. Ты меня для чего украл, чтоб молоком напоить?

Кащей отвел глаза в сторону, ему было стыдно. 

— Положено так, — пробурчал он под нос. 

— Вот зарядил, как попугайская птица! — рассердилась Василиса. — Признавайся давай, о чем вы сейчас спорили! Что тебе Кот сказал? 

— Ничего, — соврал Кащей.

— Врешь, — определила Василиса. — Я же по глазам вижу, когда ты врешь! И Кот туда же, недоговаривает чего-то. На что он вчера намекал, а?

— Да не слушай ты Кота! — нахмурился Кащей. — Он всякую чушь несет, а ты слушаешь. Оттого его и Баюном прозвали, что болтает без умолку, баять-то он горазд, да и врет — что песни поет.

Василиса отложила недочищенное яблочко на подоконник и отвернулась от Кащея.

— Уйди, — попросила она. — Уйди с глаз моих. Видеть вас обоих не желаю.

Кащей вздохнул и вышел, притворив за собою дверь.

VI

 

После обеда Василиса взяла в руку калач и ушла гулять за ворота. Немного побродив по склону холма, спускавшегося к реке, она уселась прямо в траву. Солнце припекало, на небе не было ни облачка. Легкий ветер чуть шевелил траву и листья старых берез, торчавших там и сям на холме. У подножия холма тихонько журчала речка, а на противоположной ее стороне стояли неподвижно мрачные ели и дубы. Василиса нарвала ромашек, усеявших холм, и сплела венок. Потом взяла калач и принялась жевать. На колено ей села бабочка-капустница, поводила усиками, похлопала крылышками.

— Не спугни, — послышался сзади голос.

Василиса обернулась, бабочка испуганно вспорхнула и полетела прочь. Кот-Баюн сделал было два длинных прыжка вслед за ней, но промахнулся.

— А ну, перестань! — прикрикнула на него Василиса. — Бабочки хорошие.

Кот с сожалением проводил бабочку глазами.

— Вредные они, — сказал он. — Капусту портят, репу.

— Да что здесь портить, — раздраженно сказала Василиса. — У него и огорода-то нет. Цветы посадила, и те едва не уморил.

Кот уселся рядом с ней.

— Ты не сердись на Кащея, — сказал он. — Старый он, одинокий. И гордый, как черт, ни за что сам не признается. 

Василиса помолчала, не зная, что ответить, потом сказала:

— И вовсе я не сержусь.

А потом опустила лицо в ладошки и захлюпала носом. Кот-Баюн удивленно воззрился на нее.

— Ты чего это, Василиса?

Василиса вдруг разрыдалась в голос, слезы ручьями потекли между пальцев. Из рукава она вытянула потертый вышитый платочек, и принялась утирать глаза. 

— Ваня мой… — хлюпала она. — Я тут сижу, а он… Где-то по лесам да по болотам пробирается! Ищет меня!.. 

— Ну, ладно тебе, — смущенно сказал Кот. — Не плачь. Доберется, чай не впервой…

Василиса разрыдалась еще горше прежнего.

— Ага-а! — выдавила она. — А если с ним случится что? 

— Ну что с ним может случиться, — принялся утешать ее Кот. — Он же царевич, сама говорила — храбрый, и все такое…

Платок у Василисы промок насквозь, она отбросила его в сторону и принялась размазывать слезы по лицу рукавом.

— А я-то, дура!.. — всхлипывала она. — Поругалась с ним еще! Кабы знала… Я же без него… Если с ним что… Я в речку брошусь! 

— Типун тебе на язык, — сказал Кот. — Приедет он, не лей слезы попусту. 

Он прошелся у Василисы за спиной, погладив ее между лопаток своим пушистым хвостом, сунул морду ей под локоть. Василиса ухватила его под лапы и втащила к себе на колени. Кот лизнул ей ладонь.

— Успокойся-ка, — сказал Кот. — Вот увидишь, все будет хорошо. Приедет он скоро.

Василиса обмахнула лицо рукавом.

— Что ж не едет? — спросила она, все еще всхлипывая.

— Может заплутал, — сказал Кот, но заметив, что от таких утешений Василиса вот-вот разревется снова, быстро добавил: — А может, конь устал. Небось, всю ночь Ванька твой скакал, утомил коня. Сидит теперь на привале, портянки сушит. 

Это объяснение, кажется, немного успокоило Василису. Она еще немного пошмыгала носом, потом подобрала платок и громко высморкалась в него. 

— Пойду в светлицу, — сказала она. — Рушник докончу. 

Она согнала Баюна с колен, поднялась, отряхнула сарафан, поправила венок на голове.

— Пойдешь?

Кот отрицательно помотал головой.

— Погуляю, — ответил он. — Тут где-то у полевок норка, нюхом чую.

Василиса направилась к терему, а Кот разлегся в траве и прикрыл глаза. Охотиться на полевок он вовсе и не собирался. Мало-помалу дрема охватила его, трава приятно щекотала ноздри, солнце согревало шерсть, а ветерок доносил речной запах — запах водных растений, рыб и гниющей в воде древесины. Кот уснул.

Неподалеку упала в траву сойка, зацвиркала что-то, копаясь в земле. Кот встрепенулся, приподнялся на передних лапах, но сойка заметила его и упорхнула. Кот проводил ее взглядом, полным сожаления.

Потом его внимание привлекло движение у самой кромки леса. Он пригляделся и за речкой, среди старых коряжистых дубов, обступавших тропинку, увидел всадника на пегой лошади. Всадник в красной сорочке и серебристом шлеме выехал по тропинке к самому мосту и там спешился. Привязал лошадь к ветхим перилам моста, потом вынул из ножен меч и осторожно ступил на мост. 

Кот поднялся, выгнул спину дугой, потягиваясь.

— Приехал, — недовольно проворчал он. — Будет сейчас заварушка… А такой денек был тихий.

Он рысью побежал к терему, проскочил в покосившиеся ворота. Кащей набирал дрова у поленницы.

— Едет! — крикнул ему Кот. — Встречай гостя. 

Кащей уронил дрова, заметался по двору, бросился в дом. Первым делом взбежал по лестнице и уронил на дверь Василисиной светлицы тяжелый засов, потом, дробно стуча подкованными сапогами, ссыпался по лестнице вниз. Достал из-за печи длинный двуручный меч, снял с гвоздя кожаный шлем и кое-как нахлобучил его на голову.

Кот тем временем забрался на поленницу, а с нее перепрыгнул на крышу крыльца. 

— Эй! — позвал он. — Эй, Василиса! Глянь в окно!

Занавески на окне дернулись, за слюдяными стеклами показалась Василиса. 

— Чего тебе? — спросила она.

— Окно, говорю, открой! — крикнул Кот. — Вон, едет твой. 

Окно со звоном распахнулось, Василиса высунулась оттуда так далеко, что казалось, вот-вот выпадет наружу.

— Ваня! — закричала Василиса. — Я тут!

Иван, озираясь, вошел в ворота, заметил Василису в окошке и помахал ей свободной рукой. Меч он держал наготове.

— Слава ж тебе, Господи! — воскликнула Василиса. — Насилу дождалась. Ты что, окружной дорогой ехал, Вань?.. Я ждать измучилась!

Скрипнула дверь терема и с крылечка, грозно помахивая мечом, сбежал Кащей.

— Ну, держись! — рявкнул он. — Ох, получишь у меня на орехи!

— Вражья сила! — взревел Иван, бросаясь на Кащея с воздетым мечом. Он с ходу рубанул, Кащей отбил его удар, от мечей полетели искры.

— Давай-ка, Ванюш, отоварь этого ирода костлявого по черепушке, да поедем-ка домой, — кричала из окна Василиса. — Сил моих нет смотреть на него!

Кащей рубился молча, только крякая при каждом ударе. Иван, напротив, то и дело приговаривал:

— А вот получи-ка!.. А вот тебе!.. А мы вот так!..

Сильными ударами он теснил Кащея к терему, вынуждая его подниматься по ступенькам все выше и выше, пока не загнал обратно в дверной проем. Там Кащею пришлось развернуться и убежать внутрь — биться в тесных сенях не было никакой возможности. Иван пригнулся, чтобы не удариться головой о низкую притолоку, и ринулся следом за Кащеем.

— А ну, стой, вражье племя! — кричал он.

Оказавшись внутри, он остановился и кивнул Кащею.

— Господи, да тебя ж только за смертью посылать, — зашипел Кащей. — Бейся, бейся, чего встал! 

Он подставил Ивану меч, Иван несколько раз ударил по нему своим мечом.

— Не серчай! — зашептал Иван. — Путь-то неблизкий, да еще свернул не туда, пришлось возвращаться. В другой раз не оплошаю!

— В другой раз, в другой раз! — проворчал Кащей. — Вот я подумаю еще, будет ли другой раз! 

Ногой он уронил на пол лавку, потом набрал в легкие воздуха и завопил:

— Сдаюсь! Пощады! Пощады!

— Не будет тебе пощады, ворог лютый! — рявкнул Иван.

— Переигрываешь, — шепнул ему Кащей. — Ладно, довольно. 

Он плашмя уронил на пол меч, тот гибко подпрыгнул и загремел по половицам.

— Скажешь — выбил меч у меня из рук, и я исчез, как сквозь землю провалился.

Иван кивнул, потом развернулся и направился к лестнице, ведущей наверх.

— Постой! — спохватился Кащей и бросился к ларю. Сбросив вышитое покрывало с крышки ларя на пол, он порылся внутри и достал блюдце с последними тремя золотыми яблочками.

— Понравились они ей очень, — извиняющимся тоном сказал Кащей. — Возьми уж с собой, побалуй… Скажешь, что у меня отобрал. В бою.

Иван замялся.

— Да неудобно как-то…

Кащей зашикал на него.

— Неудобно портки через голову надевать. Бери, говорю! Подставляй суму!

Иван послушно скинул с плеча холщовую котомку. Кащей ссыпал туда яблочки.

— Вот и дело, — сказал он. — Гостинец будет. Сам-то попробуй тоже, вкусные они… Ну, давай, иди к ней. Ждет девка, волнуется.

Иван уронил котомку на пол и порывисто обнял Кащея за плечи.

— Ты это… — смущенно проворчал Кащей. — Бросай это дело. Ну всё, всё… Хватит. Хватит, говорят тебе. Пусти.

— Спасибо тебе, Кащеюшко, за помощь, — сказал Иван, отпуская Кащея. — Очень помогаешь.

— Чего там, — буркнул Кащей. — Ерунда.

— Вовсе не ерунда! — горячо заверил его Иван. — Сам знаешь, характер у Василиски не сахарный. Иной раз как осерчает, как разойдется — хоть святых вон выноси. А вот как спасу ее, привезу домой — такая у нас любовь! Прошлый-то раз, знаешь, два месяца кряду ни единого скандала, ни единого упрека, ни одной тарелки не разбила! Каждое утро пироги пекла.

Кащей сглотнул слюну. Ему было неловко выслушивать дифирамбы в свою честь, и он молча разглядывал носки своих начищенных сажей сапог. 

— Одним словом, — заключил Иван, — спасибо тебе, Кащей! 

— Чего там, — повторил Кащей. — Пиши, ежели чего. 

Иван закивал.

— Как обычно, голубя пришлю, — пообещал он. — Если снова помощь потребуется. Спасибо тебе…

— Иди уже к жене-то! — подтолкнул его в плечо Кащей. — Иди! Извелась вся, небось!

Он вытолкал Ивана к лестнице, а сам со вздохом скрылся за печкой. Оттуда ему было слышно, как Иван стучит по лестнице каблучищами.

— Василисушка, свет мой! Это я! — донесся до Кащея его крик. Наверху послышалась возня и шорох, скрип двери, звуки поцелуев. Кащей снова вздохнул.

— Идем скорее! Увезу тебя домой, голубка моя!

Каблуки прогрохотали еще раз в обратном направлении, потом хлопнула входная дверь. Кащей выбрался из-за печи, с кряхтением поставил лавку на ножки. По лестнице в комнату спустился Кот-Баюн.

— А я уж заволновался, не случилось ли с тобой чего, — сказал он.

Кащей махнул рукой.

— Я в порядке, — сказал он.

Кот направился к дверям.

— Пойду, погляжу, что там как, — сказал он. — Открой дверь.

Кащей выпустил Кота, а сам присел на лавку, несколько минут посидел, глядя в пол. Потом поднял и встряхнул покрывало, расправил его на ларе, а двуручный меч убрал обратно за печку. Медленно поднялся по лестнице, приоткрыл дверь в светлицу.

— Эк натоптал! — неодобрительно проворчал он, обнаружив на полу грязные следы Ивановых сапог. — Опять полы мыть!

На лавке под окном он заметил рушник, расшитый яблоками и райскими птицами. Кащей развернул его и несколько минут держал в руках, разглядывая рисунок. Потом бережно сложил и убрал в сундучок. На полу валялся венок из ромашек, Кащей наклонился за ним.

Кот дожидался его на крыльце. 

— Опять мы с тобой одни бобылять остались, — сказал Кащей, усаживаясь на верхнюю ступеньку рядом с Котом. — Может, завтра на рассвете на рыбалку сходим, а, Баюн? Развеемся. Сети я починил, кошке своей рыбки свежей унесешь…

— Ты ведь не ради него все это делаешь? — спросил Кот.

Кащей помолчал, перебирая в руках ромашковый венок.

— Я — Кащей, — сказал он наконец. — Полагается мне так. А уж почему, да для чего — дело десятое.

Кот поглядел на него снизу вверх.

— Взял бы, да и сказал ей. Чего тебе терять-то?

Кащей вздохнул и ничего не ответил. Он смотрел на лес за рекой, туда, где вечернее солнце золотило вековые стволы деревьев. Едва заметная тропинка, зарастающая травой, уходила в чащу.

— Даже если и пошлет куда подальше, — не дождавшись ответа, продолжил Кот. — Зато будет у тебя определенность.

— Да на что мне эта определенность, — проворчал Кащей. — Солить ее в кадушке, что ли? Я и так знаю, что пошлет… Старый я, — добавил он. — К чему ей задохлик такой?

— Яблок бы каких нашел, молодильных, — посоветовал Кот-Баюн. — Глядишь, и…

Кащей махнул рукой.

— Не бывает их, — сказал он. — Сказки это всё. 

Кот перевел взгляд на небо.

— Жара завтра будет, — сказал он. — Рыбалка — это ты хорошо придумал. 

— Ты меня разбуди тогда, — сказал Кащей. — Все равно всю ночь мышей гоняешь. Вот и разбуди пораньше.

— Разбужу, — пообещал Кот.

Они сидели на крыльце, пока не отгорели последние лучи солнца. Потом Кащей встал и ушел в терем. 

 

 (с)Алексей Березин