Дорога России в кровавый ад: Гарри Каспаров и уроки 1917 года

Фактором политической реальности в России с 2000-х годов стала политическая эмиграция за рубежом. Первым самым известным ее деятелем, оппозиционным Кремлю, стал беглый олигарх Борис Березовский. Сейчас ее неформальные лидеры — проживающий в Швейцарии Борис Ходорковский и в США — Гарри Каспаров —заговорили о смене власти в России посредством революции, как о чем-то уже решенном и неизбежном.

Гайдаровский форум в России дал повод русскоязычным СМИ антигосударственной направленности заговорить конкретно о свержении президента, о переходном периоде, о фигуре будущего президента или премьера, о судьбе президентской республики, о необходимости люстрации и десоветизации и даже о роспуске Думы (в год готовящихся ее перевыборов) и о возможном формате выборов в будущее Учредительное собрание. В потоке информации 19 января 2016 года финансируемый Конгрессом США американский ресурс «Радио Свобода» опубликовал статью Гарри Каспарова «Неизбежность исторического выбора». Революция в России, по Каспарову, это единственный «выбор» и «неизбежность», т. е. заданный коридор для решения, из которого стране уже невозможно выйти. Содержательно эта статья связана с другой публикацией-манифестом этого видного эмигранта-«революционера» от 4 января 2016 года — «Россия после Путина». Публикация эта вызвала бурные дискуссии в интернете и язвительные комментарии «политолога» Станислава Белковского. В свою очередь, журналист и несистемный оппозиционер Олег Кашин обвинил Каспарова в том, что тот собирается заменить одну диктатуру на другую в ответной статье под названием «Путинские черты». В главной своей идее Кашин, как мы покажем ниже, прав, поскольку Каспаров предъявил хорошо знакомый сценарий 1917 года. Подобного рода дискуссия является для нынешней власти в России очевидным знаком. Статья Каспарова «Неизбежность исторического выбора» продолжает сейчас тему будущих революционных преобразований в России. Попав под критику «властителей дум» несистемной оппозиции, Каспаров разъясняет свою позицию.

Каспаров предложил «дорожную карту» переходного периода к началу создания в России «правового демократического государства с нормально функционирующей рыночной экономикой», заранее предупредив при этом, что «избежать серьезных потрясений политического и социально-экономического характера России не удастся».

«Скорее всего, режим [Путина] падет в результате некой комбинации этих двух сценариев, когда на фоне массовых волнений, вызванных социально-экономическим коллапсом и серией внешнеполитических поражений, наиболее вменяемая часть правящей верхушки наконец решится избавиться от обанкротившегося лидера» (Каспаров). Здесь, заметим мы, Каспаров предлагает России вариант классической «оранжевой революции», когда массовые волнения являются постановкой, маскирующей верхушечный переворот. Далее уточним: Каспаров прямо предлагает России вариант февраля 1917 года. Наши оракулы уже отметили мистику дат и цифр начала войны на Украине, связав это событие в 2014 год с 1914-м. Сейчас предсказатели слева и справа, с самым одиозным из них из области «оранжевой политологии» — Белковским, указывают на март 2017 года, устанавливая тем самым мистическую связь дат и цифр с 1917-м. Почему март 2017 года? Здесь противники России предполагают, что именно к этому сроку закончатся финансовые резервы России. В случае с текстом Каспарова чуть подправим его — к февралю 1917 года социально-экономического коллапса еще в императорской России не было. Были проблемы на транспорте, но военно-промышленный комплекс России уверенно увеличивал производство. Коллапс только намечался и наступил позднее в результате революции, а вот хлебные очереди, ставшие причиной уличного бунта в Петрограде, тайные организаторы переворота умело устроили, притормозив подвоз продовольствия в столицу. Серия внешнеполитических поражений на полях Мировой войны была, но ведь были и победы, и как показали дальнейшие события, Германия истощалась быстрее, а русской армии надо было лишь перетерпеть еще один год в окопах, чтобы истощенный противник капитулировал.

«При таком развитии событий страна изначально окажется в руках у кого-то из тех, кто сегодня является частью правящего режима» (Каспаров). Так и получилось в феврале 1917 года. Временное правительство создали думские деятели, связанные посредством масонских лож с высшими армейскими кругами, руководителями промышленности и финансистами, с иностранными союзниками, наконец. Целью конспиративной деятельности российского масонства начала ХХ века было объединение разнородных политических и партийных сил для борьбы с самодержавием для создания «подлинно конституционного демократического строя». Аналогии с современностью очевидны, когда речь заходит о возможном заговоре элит.

«В послепутинский период Россия неизбежно окажется в правовом вакууме, поскольку легитимность парламента и правительства давно уже равна нулю. Подобное положение вещей будет даже более критическим, чем после падения монархии в феврале 1917-го: тогда все-таки существовал легитимный законодательный орган — Государственная дума, обеспечившая возможность формирования Временного правительства, признаваемого на тот момент всеми основными политическими силами страны» (Каспаров). Относительно 1917 года Каспаров ошибается. После свержения царя все действовавшие государственные органы оказались нелегитимными, и как следствие этого возможность формирования Временного правительства обусловил революционный орган, самочинно провозгласивший себя главой уличного восстания — это Петроградский совет. Петроградский совет дал санкцию на формирование Временного правительства и делегировал в него своего деятеля — депутата ГД от фракции трудовиков Александра Керенского — будущего премьера и военного министра. Кроме того, Петроградский совет в первые дни своей работы издал важнейший общегосударственный революционный законодательный акт — Приказ № 1, сыгравший ключевую роль в развале российской армии в условиях войны. На момент формирования Временного правительства реальная сила — петроградский гарнизон — подчинялся Петроградскому совету. Поэтому после переворота и формирования Временного правительства возникла оригинальная ситуация «двоевластия», обусловившая все будущие кризисы Временного правительства. Поддержка Петроградским советом Временного правительства была условной и обусловленной следованию Временным правительством «революционным курсом». Подобным образом для предотвращения исходящих от переходного правительства рецидивов «путинизма» (в 1917 году говорили: «царизма») Каспаров предлагает активно действовать «несистемной оппозиции». Ей он в своем сценарии отводит роль аналогичную той, что играл Петроградский совет в 1917 году:

«Несистемная оппозиция должна быть готова в первые же дни после смены власти, когда новое правительство еще не успеет закрепиться и будет крайне уязвимо, организовать тотальное давление на власть снизу с целью навязать ей свой сценарий» (Каспаров).

То, что будет создано в результате этого «давления» Каспаров в своем тексте называет «переходным правительством» — это современный аналог того, что в 1917 году называлось Временным правительством. Вот цель деятельности переходного правительства, как ее определяет Каспаров: «Единственным способом выхода из этого правового вакуума может стать созыв Учредительного собрания, призванного осуществить своего рода „перезагрузку“ государства, разорвав правовую и историческую преемственность с Советским Союзом и провозгласив создание новой России — наследницы России исторической, уничтоженной большевиками в 1917—1920 годах». Попутно здесь возникает вопрос. Каспаров в статье «Россия после Путина» выступает как ярый антиимпериалист. Он полагает, что «отказ от имперской концепции — принципиальная задача для России», но вслед за этим призывает к прямой преемственности создаваемой постреволюционной государственности с императорской Россией. Очевидный вредительский и подрывной подтекст предложения Каспарова просматривается достаточно отчетливо. При отказе от советской преемственности, Россия должна лишиться привилегированного статуса в ООН и потерять статус победителя во Второй мировой войне, что автоматически означает территориальные претензии к нашей стране от Калининграда и Выборга до Курил и Южного Сахалина.

«В рамках обновления государства Учредительное собрание должно решить фундаментальные вопросы о форме правления и форме государственного устройства будущей России, принять новую Конституцию, критически необходимые законы о люстрации и десоветизации, а также утвердить новое избирательное законодательство. Проблема в том, что такое Учредительное собрание не может быть избрано немедленно после падения режима». (Каспаров)

Во многом предложение Каспарова о переносе по срокам легитимации новой государственности обусловлено осмыслением опыта «революции» 2014 года на Украине. «Неважно, будут это „либералы“ или „силовики“: как прямые наследники путинизма, они будут контролировать всю систему исполнительной власти, включая силовые органы, у них в руках будут послушные суды и избиркомы, мощная пропагандистская машина и огромные финансовые ресурсы. Немедленное проведение новых выборов в таких условиях почти со стопроцентной вероятностью завершится их победой, которая обеспечит новой власти внешнюю легитимность. По сути, это будет означать перезагрузку режима, результатом которой станет некий „путинизм-лайт“, только уже без самого Путина» (Каспаров). Условно говоря, Каспаров рассматривает ситуацию с предлагаемым переносом выборов и предлагает вариант, когда, условно говоря, украинское государство после революции возглавил бы не олигарх Порошенко, а сотник Парасюк. Можно сейчас гадать, что Парасюк посредством легитимации Майданом встал бы на европейский путь, а вот олигарх Порошенко с его легитимацией через немедленные всеобщие выборы в рамках существующей системы — нет.

Немедленный созыв Учредительного собрания, по мысли Каспарова, чреват возвращением посредством этого законодательного органа «путинизма» в той или иной форме. Поэтому Каспаров предлагает основательно подготовиться к созыву Учредительного собрания, а пока примерно на полтора года запустить в работу «переходное правительство». Аналогичным образом в 1917 году Временное правительство не созвало сразу же Учредительное собрание, а предложило по принципу «непредрешенности» подождать конца войны. В этих условиях дефицит легитимности Временного правительства, двоевластие и смещение губернаторов на местах и, как следствие, развитие радикального политического экстремизма в столицах и бунтарства на местах стали главной причиной падения Временного правительства. Лидер революционных радикалов — Владимир Ленин сразу по приезде из эмиграции выдвинул лозунг «никакой поддержки Временному правительству», а потом призвал к его свержению. К октябрю 1917 года Временное правительство оказалось подвешенным на воздухе безвластным органом, а власть просто валялась на улице. Оставалось только ее поднять. Это сделали те радикальные силы, которые контролировали петроградский гарнизон, Балтфлот и отряды Красной гвардии. К тому времени, когда Временное правительство согласилось на Учредительное собрание, государство в значительной степени было уже разрушено, а право на насилие присвоили военизированные радикальные организации.

Аналогичным образом, как и в 1917 году, по плану Каспарова главной целью переходного правительства «станет подготовка условий для проведения выборов в Учредительное собрание, а также организация и проведение собственно выборов». Выборы эти имеют отсроченный характер. Поэтому разрыв формальной легитимности при предлагаемом перевороте и свержении президента неизбежен. Разрыв конституционной — тоже. Действующее в вакууме легитимности, сформированное из неизвестно кого и не утвержденное законодательным органом, действующее без какой-либо опоры на законодательные и высшие судебные органы, переходное правительство, предлагаемое Каспаровым, на практике должно превратиться в орган революционной диктатуры. Но будут ли у него ресурсы, осознание задач и стремление действовать по-диктаторски?

По плану Каспарова, «Это переходное правительство должно будет, в частности, реализовать следующий комплекс мер:

— аннулировать все акты путинской власти, нарушающие Конституцию и нормы международного права, включая аннексию Крыма;

— начать процесс «декагэбизации», открыть доступ к архивам спецслужб, ликвидировать всевластного эфэсбэшного монстра и такие одиозные карательные структуры, как управление по борьбе с экстремизмом МВД;

— ликвидировать цензуру и восстановить свободу слова, провести кардинальное обновление штатов государственных СМИ, очистив их от тех, чьими руками была выстроена машина государственной пропаганды;

— провести кадровое обновление органов исполнительной власти, включая силовые — проведение подлинно свободных выборов невозможно, пока должности губернаторов, руководителей УВД субъектов Федерации и другие ключевые посты занимают люди, являвшиеся частью путинского режима и непосредственно участвовавшие в силовом давлении на оппозицию;

— обеспечить регистрацию всех политических партий в уведомительном порядке;

— организовать широкую общественную дискуссию о принципах проведения выборов в Учредительное собрание;

— утвердить, с учетом результатов общественной дискуссии, положение о выборах в Учредительное собрание;

— сформировать новые избирательные комиссии для проведения выборов в Учредительное собрание с обеспечением представительства в них всех вновь зарегистрированных партий".

Каспаров полагает, что приведенный перечень не является идеальным или исчерпывающим, а конкретный набор мер можно и нужно обсуждать и дополнять. Однако он полагает, что без реализации хотя бы предложенного минимума, никакие свободные выборы в России невозможны в принципе.

Очевидно, что по столь широкому кругу вопросов, в том числе, по насильственным чисткам силовых органов и устранению губернаторов в регионах — переходное правительство вынуждено будет действовать исключительно революционными декретами. Более того, процедуру выборов в Учредительное собрание переходное правительство (на практике исполнительный орган) намеревается утвердить простым своим решением.

Каспаров полагает, что у него будет достаточно сил осуществлять подобную диктаторскую и насильственную политику в столице и по стране без тайной полиции, которую он собирается разогнать. Каспаров пишет: «одной из важнейших задач будет ликвидация всех коррупционных схем». Однако лучше всех о коррупционных схемах знают именно в тайной полиции. Разговоры о коррупционных схемах просто станут прологом к переделу собственности.

При масштабности задач революционная диктатура переходного правительства, по Каспарову, должна будет состоять из идеалистов. Каспаров предлагает, чтобы кандидатуры в его состав должно определять уже сейчас «оппозиционное сообщество». Было бы забавно посмотреть на этот процесс, памятуя ту степень тщеславия и пустоты, которую продемонстрировала наша несистемная оппозиция по поводу создания списка своего «руководства» в 2014 году. Сейчас Каспаров предлагает, чтобы по окончании полуторагодичного периода и запуска Учредительного собрания, переходное правительство должно быть распущено, а сами его министры после окончания срока своих полномочий откажутся на длительный срок (не менее десяти лет) от права выдвижения своих кандидатур на выборах любого уровня и занятия каких бы то ни было должностей в органах государственной власти.

В целом, главный недостаток каспаровского плана революции в представлении им общей ее картины. Выглядит это крайне нервное и хлопотное дело так, что предлагаемое Каспаровым нелегитимное правительство, состоящее из деятелей, определенных «оппозиционной общественностью», станет действовать революционными методами в абсолютно статичном обществе, которое должно будет лишь выражать согласие всем мероприятиям «переходников» и подчиняться им беспрекословно. Переходное правительство будет штамповать декреты, а общество будет их быстро и беспрекословно выполнять.

Каспаров признает, что, говоря о возможных переменах в России, «мы имеем дело с уравнением со многими неизвестными». И здесь он прав. Каспаров — он, конечно, шахматист блестящий. Шахматная корона у него на голове красовалась по праву. В конце 90-х он даже обыгрывал компьютер какого-то там поколения. Теперь Каспаров обыграть компьютер не может, но не из-за падения своих интеллектуальных способностей, а из-за совершенствования самих электронно-вычислительных машин. Игра в шахматы, хотя и идет с возможностью в миллионы вариантов партий, но проходит она по статичным и строго определенным правилам. Каспаров полагает, что в случае революции ему предстоит правильная игра, сродни шахматам. А тут, на самом деле, в варианте с переворотом и революцией в России 13-ому чемпиону мира по шахматам предстоит, образно говоря, сыграть партию одновременной игры примерно на пятидесяти досках при том условии, что никаких правил игры в шахматы не будет, и один партнер будет играть с Каспаровым в шашки, другой его партнер смахнет фигуры с доски и саданет гроссмейстера по голове шахматной доской, третий — возьмет да и воткнет ему коня в глаз, а третий в безнадежной позиции в партии просто скажет, что победил и пожмет гроссмейстеру с побитой головой и конем в глазу руку. В подобной условной ситуации Гарри Кимович должен был бы превратиться в Грозного Гарри и достать из своего революционного кармана магнум или лучше всего по-европейски — гильотину. Но справится ли Каспаров с подобной напастью так, как хотя бы Троцкий? Есть ли у Каспарова вообще та хватающая самоуверенностью практичность известного революционного деятеля 1917 года.

Каспаров уверен, что падение путинского режима, скорее всего, произойдет на фоне социально-экономического коллапса. В подобной обстановке, заметим мы, настроения масс обязательно будут левосоциальными и радикальными, но никак не либеральными. При этом степень радикализма будет лишь расти. Опыт 1917 года это блестяще продемонстрировал. Здесь самое главное, о чем Каспаров умалчивает: а) настроение в условиях финансового краха армии; б) настроения региональных элит; в) поведение кавказских абреков. Здесь, вспомним ради аналогии, что Временное правительство в 1917 году сломало себе шею на социально-экономических проблемах в городе и деревне, на развале Империи из-за регионального сепаратизма (для затравки пошли Центральная рада на Украине и Финляндия) и из-за развала армии, с выплеском из нее вооруженного насилия в гражданскую войну. Самая острая намечаемая проблема, о которой Каспаров умалчивает, — это отношение революционного центра и регионов. Переходное правительство, по его замыслу, должно разогнать губернаторов. Каспаров предполагает, что некие гражданские общественники возьмут власть на местах и будут вести местную региональную политику в соответствии с указаниями переходного правительства из столицы. Сомнительно.

За последнюю четверть века в результате зачастую болезненных и несправедливых реформ в современной России накопился более чем достаточный разрушительный социальный потенциал. В ситуации кризиса легитимности, более чем вероятно, что появившиеся на арене из ниоткуда радикальные силы действовать спокойно переходному правительству Каспарова не дадут. Война на Донбассе 2014—2015 годов создала потенциал вооруженного радикализма в России, который обязательно сыграет свою роль в случае дестабилизации ситуации в стране по сценарию революции от Каспарова. Эти радикалы с удовольствием бы расправились с предателями: с Каспаровым, несистемной оппозицией, либеральной интеллигенцией и коррумпированной бюрократией, создайся для этого подходящие условия. Парадоксально, но в настоящее время именно власть Путина является залогом личной безопасности для одиозных представителей несистемной оппозиции и заметным в информационном пространстве представителям либеральной интеллигенции. И вот Каспаров в дорожной карте своей революции предлагает в качестве первой меры переходного правительства — разогнать тайную полицию, которая и сдерживает сейчас радикальные тенденции в России. Уволенная со службы тайная полиция станет еще одним источником нестабильности и радикализма на предлагаемый Каспаровым переходный период.

По аналогии с 1917 годом нет оснований считать, что переходное правительство будет пользоваться массовой поддержкой народа. Для успеха каспаровской революции необходимо, чтобы образ будущей России соответствовал чаяниям не только либеральной интеллигенции, но и народа, стремящегося к справедливости, ненавидящего жестокую коррумпированную полицию, продажных бюрократов и утонувших в роскоши олигархов. Так, например, идеологией деятельности переходного правительства Каспаров предлагает сделать антисоветизм, чем в значительной части оттолкнет значительную, если не большую часть общества. У Каспарова не будет и средств добиться подчинения себе. В гипотетической ситуации кризиса революционной легитимности возможен и такой рост социального радикализма и попытки стабилизации ситуации, как попытка военного переворота и установления диктатуры военных — корниловский мятеж августа 1917 года. Поведение нашей в значительной степени уже контрактной армии и Генштаба в ситуации социально-экономического коллапса, спрогнозированной Каспаровым, остается явно непредсказуемым. И почему Каспаров взял, что выборы в Учредительное собрание дадут именно идеальный для создания правового, демократического и проевропейского государства результат? Или он собирается выборы подтасовывать, посредством созданных переходным правительством по его правилам избирательных комиссий?

Сейчас за «европейский выбор» в России выступает примерно 15% населения. 85% — за российскую традицию. Аналогичным образом в 1917 году на выборах в Учредительное собрание проголосовали не за европейский выбор — за интеллигентных кадетов и социал-демократов меньшевиков, а за почвенников, за радикалов и за революционеров-террористов. На выборах в Учредительное собрание в ноябре 1917 года победила партия, рассматривающая террор своим главным ценностным выбором при царизме — эсеры. На втором месте оказалась радикальная революционная партия, признававшая террор на особых условиях и с оговорками — большевики. В 1918 году оговорки были отброшены, чтобы удержать власть в условиях гражданской войны. На третьем месте по результатам выборов оказались еще более радикальные террористы, чем сами эсеры — левые эсеры. Тогдашние сторонники либерального выбора — кадеты получили всего 2,4%. К моменту выборов они уже были объявлены врагами народа. Социал-демократы европейского качества — меньшевики — получили меньше кадетов — 2,1%.

Быть может, после 1917 года за сто лет Россия, полагает Каспаров, значительно поумнела, стала образованней. Но ведь российские либералы после всех опытов над народом больше 10−20% на выборах не получают. В этих условиях Каспаров предлагает превратить партийную политику в революционной России в балаган в преддверии ответственных выборов в Учредительное собрание. Каспаров предлагает разрешить создание всех возможных партий в уведомительном порядке при том условии, что гражданского общества, как нормальной основы для многопартийной системы в России, нет. В этих условиях «каспаровская революция» лишь обещает повторить митинговую горячку февраля-октября 1917 года, который настоятельно потребуется для оправдания в той или иной форме будущей контрреволюции и реставрации.

Еще один нынешний «теоретик» оранжевой революции в России Игорь Эйдманполагает, что на протяжении последних веков в России сосуществуют две противоположные исторические традиции: имперско-авторитарная и демократическая. К «демократической» он явно по недоразумению к «либеральной интеллигенции» приплюсовывает стихийно анархистски настроенные социальные низы. На самом деле, он говорит о такой категории российского общества, как «народ». Но разве можно назвать потенциальную бунтарскую массу базой для демократии в конкретных российских условиях? Это основа для бунта. «Демократическая традиция, — пишет Эйдман, — имеет глубокие исторические корни в России, где интеллигенция традиционно противостоит диктатуре и бесправию, а народные массы („мужики“, „работяги“) ненавидят любую власть и начальство». В случае бунта «мужики», как показали 1917—1920 годы, не менее охотно расправляются с подвернувшимися под горячую руку большими и маленькими начальниками и просто интеллигентами, в последнем случае иногда по критерию присутствия у них очков.

В конечном итоге, проект Каспарова под видом западнической демократической революции предлагает нам всем классическую российскую Смуту, когда сословия последовательно один за другим вовлекаются в смутный процесс — последний в очереди на действие это народ. Соответственно для наведения элементарного порядка потребуются террор и контрреволюция, и репрессии коснутся всех групп населения, включая народ. А когда группу инициировавших революцию «русских европейцев» начнут беспощадно резать, они запросят помощи у иностранной интервенции.

В свое время, после конца холодной войны была популярна теория волн демократизации, сформулированная Сэмюэлом Хантингтоном. Суть ее сводилась к утверждению, что постепенно в мире демократий становится больше, а диктатур и авторитарных режимов — меньше. Этот процесс якобы происходит в несколько приемов. Однако постсоветское «пространство» эту закономерность никак не оправдывает. При периферийном капитализме и ВВП от 2 до 10 тыс долларов на душу населения, управление посредством демократии западного типа и «открытого общества» в принципе невозможно.

Итак, как выясняется, Каспаров не уяснил исторических уроков 1917 года и вновь предлагает все тот же сценарий с новым временным правительством, люстрацией чиновников и охранных структур и переносом Учредительного собрания на полтора года в обстановке растущего беззакония, насилия и национальной катастрофы. Как свидетельствует опыт, «мирная» антикриминальная революция, на самом деле, проблемы криминалитета не решает. Более того, предлагаемая Каспаровым революция с диктатурой переходного правительства еще дальше отдалит Россию от правовых и демократических стандартов. Свержение власти в России по программе Каспарова — это прямая дорога в кровавый ад. Единственное, что она действительно удовлетворит — так это чувство мести самого Каспарова и его швейцарского соратника. Но стоит ли ради них разрушать общество и страну?