Высшее образование было уничтожено в пять приёмов

   Несколько лет назад Пол Е. Лингенфельтер начал свой доклад об отсутствии финансирования государственного образования словами:  «В 1920 году Герберт Уэллс писал: «История становится всё больше похожей на состязание между образованием и катастрофой». Я думаю, он прав. Нет ничего более важного для будущего США и мира, чем широта и эффективность образования, особенно высшего образования. Я сказал особенно высшего образования отнюдь не потому, что дошкольное, начальное и образование в средней школе менее значимо. Успех на каждом уровне образования очевидным образом зависит от того, что было сделано ранее. Но плохо это или хорошо, качество высшего образования и исследований влияет на качество и эффективность образования на каждом уровне».

   За прошедшие несколько лет подобно собирающимся грозовым облакам всё сильнее звучали разговоры о том, как терпят неудачи наши университеты. Идут разговоры о явно плохих результатах образования наших выпускников, бесконтрольном наставничестве и плохих студенческих займах. Наконец-то привлечено внимание к огромным зарплатам президентов и спортивных тренеров и статусу большинства низкооплачиваемых преподавателей, подобному статусу рабочих-мигрантов. Существуют движения за контроль процесса обучения; за то, чтобы простить студенческие долги, создать более мощные инструменты «поддержки», предложить «бесплатно» онлайн университетские материалы, бороться с эксплуатацией преподавателей-стажёров. Но все они сконцентрированы на узких аспектах намного более широкой проблемы, и никакой «ремонт» этих аспектов по отдельности не поможет справиться с реальной проблемой: университеты в Америке умирают.

   Чтобы объяснить мои взгляды, нужно немного вернуться назад. Давайте вернёмся к годам после Второй мировой, к 1950-м, когда Билль GI (Билль о солдатских правах) и доступность – а иногда и бесплатный доступ – университетов вызвали резкий рост количества студентов колледжей по всей стране. Этот рост продолжался в 1960-е, когда университеты были центром напряжённых общественных обсуждений, пылкого учения и шумного гражданского участия в проблемах того времени. Именно в то время колледжи обладали потрясающей профессурой, а студенты получили доступ ко всему разнообразию предметов и возможностям широкого образования. Гуманитарные науки стояли в центре образования в колледже, и студентам представляли философию, антропологию, литературу, историю, социологию, мировые религии, иностранные языки и культуры. Конечно, тогда происходило и кое-что ещё, что началось в конце 1950-х и продолжалось в 1960-е  –  волнения и растущее число граждан, участвовавших в выражении общественного недовольства – это выступления против вьетнамской войны, против расизма, разрушения условий работы в растущей корпоративной культуре, против женоненавистничества. Где же воспитывалась большая часть мятежного духа? Где собирались хорошо образованные, интеллектуальные и шумные люди? В кампусах колледжей.

   Кому не нравился результат 60-х? Корпорациям, милитаристам, тем в нашем обществе, кто поддерживал бы наше деление по расовым признакам, полу.

   Я подозреваю, что если бы у них была такая возможность, эти группы захотели бы закрыть все университеты. Непосредственно разрушили бы их. Но страна, заявляющая о демократических ценностях, не может просто закрыть университеты. Это продемонстрировало бы нечто такое о стране, что никак не на пользу тому образу, который они стремились создать – что тут страна свободы, справедливости, равных возможностей для всех.

   Итак, как же убить университеты страны, сделав вид, что вы ни при чём? Поскольку ребёнком я росла во времена холодной войны, меня учили, что коммунистические страны в первой половине 20 века отправляли специалистов, интеллектуалов и художников в тюремные лагеря, которые назывались «лагерями перевоспитания». Став взрослой, я пришла к пониманию, что американский корпоративизм презирает подобных  людей точно так же, как нам рассказывали о коммунизме. Но вместо столь очевидного действия как заключение в тюрьму, тут такие люди брошены в беспросветную нищету. Результат один. Отчаянная нищета контролирует и в итоге ломает людей столь же эффективно, как и тюрьма... некоторые исследователи говорят, что это работает даже более эффективно.

   Итак, вот рецепт убийства университетов, и скажите: разве то, что я описываю – не корень всех проблем системы высшего образования нашей страны? (Поскольку то, что я говорю, совсем недавно было применимо и к государственному образованию K-12.)

   Шаг 1: Ликвидация финансирования государственного высшего образования

  Анна Виктория в Pluck Magazine рассматривает этот вопрос при обзоре книги Кристофера Ньюфилда  Демонтаж государственных университетов: «В 1971 году Льюис Пауэлл (до того, как получил пост судьи Верховного Суда) написал меморандум, теперь его так и называют – Меморандум Пауэлла, и направил его в Торговую палату США. Название меморандума – «Атака на систему американского свободного предпринимательства», в нём Пауэлл призвал корпоративную Америку усилить свою роль в выстраивании политики, правопорядка и образования в США». Как им надо было это сделать?

   Сначала путём усиления лоббирования и давления на законодателей, чтобы они изменили приоритеты. «Финансирование государственных университетов идёт, как говорит сам термин, со стороны федерального  правительства и правительств штатов. И вот с начала 1980-х смещение приоритетов штатов вынудило государственные университеты всё больше полагаться на собственные источники доходов. Например, в школьной системе (школы вблизи университета под общим управлением)  Университета Вашингтон  финансирование штатом сократилось в процентах к общему бюджету государственного образования с 82% в 1989-м до 51% в 2011-м». Это потеря почти трети государственного финансирования. Но с чего такое смещение приоритетов?

   Профессор английского языка университета Санта-Барбара Кристофер Ньюфилд в книге "Демонтаж государственных университетов" утверждает, что консервативные элиты явно работали над ликвидацией государственного финансирования из-за его функции создания более мощного, демократического и многорасового среднего класса.  Его теория обвиняет в нынешнем спаде финансирования недвусмысленную культурную озабоченность, а не финансовые проблемы. Он приводит такой факт: государственные университеты Калифорнии были вынуждены отказать 300 000 кандидатов из-за отсутствия финансирования. Ньюфилд объясняет, что большая часть мотивов, стоящих за оправданием консерваторами ликвидации финансирования государственного образования – расовые, про-корпоративные и антипротестные по своей природе.

   Снова Анна Виктория: «Конечная цель, как подчеркнуто в меморандуме Пауэлла, состояла в том, чтобы очистить уважаемые организации вроде СМИ, искусства, наук, как и сами кампусы колледжей, от идей левого толка. В то время кампусы колледжей считались «рассадником недовольства», так их называет Ньюфилд, и, следовательно, рассматривались в качестве финансируемых государством источников оппозиции интересам правящих кругов. Хотя невозможно понять, до какой степени этот меморандум повлиял на политическую стратегию консерваторов в следующие десятилетия, но удивительно, насколько выделенные в нём принципы оказались восприняты».

   Под маской многочисленных «конфликтов», вроде борьбы за бюджет или квоты, постоянно шла ликвидация финансирования. Аргументы о финансировании использовались и для переформирования предложений по курсу и программам, сконцентрированным на кампусах. Виктория пишет: «Нападки на гуманитарные программы, политическая корректность и позитивная дискриминация сдвинули обсуждение государственных университетов вправо, создавая климат скептицизма вокруг финансируемых государством школ. Дебаты о госбюджете стали платформой консерваторов, где они утверждали, почему именно такие дисциплины, как социология, история, антропология, изучение меньшинств, языка и пола следует лишить финансирования...», с одной стороны, и с помощью заявлений, что "эти предметы не дают студентам «практических» навыков, необходимых для рынка труда", с другой стороны. 

   Это стало мощным способом усилить внимание на том, что теперь образование считается скорее профессиональным, чем действительно высшим , и девальвировать те самые курсы, которые готовили и развивали мышление, развивали более полно человеческую личность, более активно-разумную личность и активного гражданина.

   Ещё один аргумент, использованный для нападок на гуманитарные науки, был таков: «... Их так называемая поддержка антиправительственных чувств. Постепенно эти аргументы трансформировались в реальные – и зачастую очень сильные – сокращения бюджета системы государственных университетов», в частности, в наиболее нежелательных областях, которые правящие круги находили противоречащими их возможностям контролировать мысли и поведение населения. Стоит обсудить тут и идею «созданного согласия» – поскольку если вы удаляете занятия и дисциплины, которые наиболее сильны в своей способности развивать более высокий уровень жёсткой мыслительной логики, то в результате становится легче манипулировать гражданами, менее способными к глубоким размышлениям и исследованиям «посланий» правительства.

   Шаг 2: Депрофессионализация и обнищание профессоров (и продолжение создания избытка безработных и не полностью загруженных работой докторов наук)

   Вице-президент Джо Байден несколько месяцев назад сказал, что причина выхода обучения из-под контроля кроется в высокой стоимости преподавательского состава колледжей. Он понятия не имеет, о чём говорит. По недавним подсчётам у нас в стране 1,5 миллиона профессоров университетов, из них 1 миллион – адьюнкты. Один миллион профессоров в Америке работает по краткосрочным контрактам, зачастую на один семестр, без какой-либо гарантии работы – а это значит, что они понятия не имеют, сколько работы им дадут в любом следующем семестре, и они зачастую остаются без работы на лето, когда практически невозможно найти работу (а многие безработные адьюнкты не имеют права на выплаты по безработице).

   Итак, один миллион университетских профессоров Америки зарабатывает в среднем $20000 в год, без каких-либо льгот или медицинского обеспечения, без страховки по безработице, когда они без работы. И ещё помните, что многие недавно ставшие докторами наук вышли с висящим на них бременем студенческих займов, выражающихся шестизначными числами.

   Недавно была статья о долговременном интеллектуальном и физическом разрушении, которое появляется, когда люди сталкиваются с нищетой и «негарантированной занятостью» – временной занятостью или «неполной занятостью». В статье говорилось, что всего за несколько лет после экономического коллапса 2008 года медицинские проблемы этой группы выросли экспоненциальным образом. Это ужасающее состояние беззащитности профессоры американских колледжей испытывают уже 30 лет. Оно может вас разрушить – испортить ваше физическое и эмоциональное здоровье.

   Вот пример: средняя ежегодная начальная зарплата профессора Temple University в 1975 году была чуть менее $10000 с полным комплектом льгот: медицинское обеспечение, пенсия, льготы в образовании (члены их семей могли посещать колледж бесплатно). И что вы думаете? Средняя зарплата преподавателей  Temple University всё ещё прежняя – поскольку теперь большую часть преподавателей составляют адьюнкты, и зарабатывают они от $8000 до $14000 в год (в зависимости от того, на сколько курсов они назначены работать в данном семестре – и НЕТ никаких гарантий продолжения работы) – но в отличие от профессоров на полной занятости 1975 года, адьюнкты не имеют льгот, медицинского обслуживания, пенсионного обеспечения, льгот в области образования, своих кабинетов. И сколько ещё профессоров сообщают о зарплатах, оставшихся на уровне 1975 года?

   Вот так разрушается порочный, вредный, левацкий класс преподавателей  в Америке – вы превращаете их в низкооплачиваемых работников с ненадёжной занятостью – как и растущее число американских рабочих, занятость которых становится всё более шаткой. По всей стране наших студентов-выпускников обучают преподаватели, живущие на грани нищеты, которым нечего сказать о том, как преподавать, каково число студентов в классе или как составляется программа обучения. Зачастую у них нет кабинетов, где они могли бы встречаться со студентами, нет поддержки профессиональных сотрудников, нет поддержки профессионального развития. Один миллион профессоров колледжей борется за то, чтобы предложить всё лучшее, чем они обладают, в условиях отсутствия уничтоженной профессиональной поддержки, живя при этом  в наихудших условиях экономической неуверенности.

   В отличие от тех коммунистических стран, которые казнили своих интеллектуалов, тут нас убивают отсутствием здравоохранения, вызванных стрессом болезней вроде сердечных приступов или инсультов. И если уж на то пошло, добавьте в этот список ещё и самоубийства.

   Шаг 3: Введите класс менеджеров/администраторов, которые захватят управление университетами

   Этот новый класс захватывает контроль над большей частью функционирования университета, включая и распределение финансирования, разработку программ, предлагаемые курсы. Если вы ещё способны вспомнить времена, когда медицина была навсегда изменена появлением модели HMO управления медициной, то можете себе представить, что произошло с наукой. Если вы не в таком возрасте – позвольте сказать, что когда-то давным-давно доктора управляли больницами, доктора принимали решения о том, какое именно лечение необходимо их пациентам. В 1970-е, во времена администрации Никсона, HMO стали идеей, проданной американскому обществу под предлогом помощи в контроле над медицинскими расходами. Но как только Никсон обеспечил принятие Закона об  HMO в 1973 году, эти организации быстренько перешли от некоммерческой модели, деятельность которой была направлена на высококачественное медицинское обслуживание с контролируемой стоимостью, к модели коммерческих организаций с огромным финансированием корпоративными деньгами – и внезапно идея высококачественного медицинского обслуживания была принесена в жертву прибылям, что означало выписывание всё больших и больших премиальных и предоставление всё меньшего и меньшего обслуживания, увеличение отказов, рост ограничений для врачей, работа которых стала «управляемой».

Состояние здравоохранения в нашей стране заметно снижено, как и то, насколько оно бедственно.

    В то же самое время аналогичное явление, что-то сродни HMO – давайте назовем это «EMO», Организацией управления образованием – начало захватывать американские академические круги. С 1970-х и до сегодняшнего дня, по мере того как количество преподавательских мест с полной занятостью продолжает сокращаться, количество административных мест работы с полной занятостью начало резко расти. В преподавании происходит депрофессионализация и перевод на неполную занятость, доведение преподавателей до уровня кочующих работников, а административная занятость обеспечивает хорошие, надёжные зарплаты, льготы, кабинеты, престиж и власть. В 2012 году по всем кампусам в стране количество администраторов существенно превзошло количество преподавателей. И насколько пагубным было HMO в американской медицине, настолько же пагубна модель EMO для американских научных кругов и качества образования наших студентов. Бенджамин Гинзбург подробно пишет об этом в книге "Упадок преподавания".

   Хотелось бы тут упомянуть, кстати, что университеты зачастую защищают использование работы адьюнктов – которые ныне составляют 75% преподавателей в стране – заявляя, что у них нет иного выхода, кроме как привлекать к работе адьюнктов в качестве «меры сокращения расходов» во всё менее финансируемых университетах. А чего же они не говорят (и при отсутствии требований прозрачности никогда не скажут), – что они не сэкономили, привлекая адьюнктов – они сократили зарплаты преподавателям, уменьшили обеспеченность и влияние преподавателей. Финансы не сэкономлены просто потому, что их переместили в зарплаты администраторов, тренеров и в возмутительные выплаты президентам университетов. Произошло перераспределение финансов от тех, кто на самом деле преподаёт, специалистов – а значит, отняли их у самого образования студентов – в пользу зарплат администраторов и руководителей, расходов на спорт – и расширили привлечение «консультантов», пиар- и маркетинговых фирм, юридических фирм.

   Мы ещё должны добавить, что зарплаты руководителей с примерно $25000 – $30000 в 1970 году выросли до сотен тысяч и МИЛЛИОНОВ долларов – зарплаты, отложенные компенсации («золотые парашюты», пенсионные выплаты, медстраховки после выхода на пенсию), используемые по собственному усмотрению фонды, бесплатное жильё или щедрые компенсации на жильё, автомобили с водителями, членство в дорогих клубах.

   Шаг 4: Введение корпоративной культуры и корпоративных финансов

   Чтобы и далее контролировать и доминировать в том, как «использовать» университет – поток корпоративных финансов приводит к изменениям в значении и миссии университета: от состояния места, где образованные граждане считаются благом для общества, где развиваются и усиливаются интеллект и логика ради достоинств отдельной личности и всего общества, до места профессиональной подготовки, сконцентрированной на прибылях. Корпоративная культура похитила суть – университет больше не занимается развитием вашего мышления. Это то, что вы посещали, и потому можете получить «хорошую работу». Всё, непосредственно и прямо не связанное с подготовкой к работе или получением её, было опорочено и считается бесполезным – философия, литература, искусство, история.

   Анна Виктория пишет:  «Многие университеты стали полагаться на методы частного сектора в создании доходов, например, формирование частных корпораций, дипломов, развитие стратегий маркетинга, корпоративного партнёрства, аренды кампусов и коммерческих организаций онлайн-обучения. Чтобы сократить расходы, государственные университеты стали обращаться в негосударственные службы подбора кадров и упрощать свои финансовые операции».

   Вы можете спросить – в чём же проблема с корпоративными финансами?  Их масса.  Когда в университеты потоком идут корпоративные деньги, то корпоративные ценности заменяют ценности академические. Как мы уже ранее говорили, гуманитарные науки лишаются финансирования, а бизнес-школы получают деньги мешками. Когда корпоративные деньги начинают вносить свой вклад и формировать партнёрства с научными отделами (где эти деньги покупают влияние не только на то, какие исследования  будут проводить, но и на результаты этих исследований) возникают серьёзные проблемы этики. Корпорации жертвуют деньги отделам и пользуются в обмен на это исследованиями университетов – и возможностью списать деньги как пожертвования, одновременно пользуясь трудом, контролируя и распоряжаясь исследованиями. Внезапно оказалось, что лаборатория университета перестала быть местом объективных исследований.

   В качестве примера: корпорации, которым не нравятся предостережения относительно изменения климата, пожертвуют деньги и проконтролируют исследования в университетах, которые затем опубликуют опровержения доказательств глобального потепления. Или лаборатории университетов будут контролироваться корпорациями в случаях исследований для одобрения FDA (Управление по контролю за продуктами и лекарствами). Это особенно опасно, когда фармацевтические компании захватывают контроль над лабораториями университетов при проверке действенности или безопасности лекарств, а затем проталкивают одобрение через правительственные организации. Ещё пример: в отделах экономики – фильмы вроде The Inside Job (Изнанка работы) прекрасно показали, как Уолл-Стрит подкупил экономистов высокого ранга из Гарварда, или Йеля, или Стэнфорда, или Массачусетского технологического, чтобы поговорить о состоянии фондовых рынков и финансовой стабильности страны. Газеты представляют и публикуют откровенную ложь от уважаемых экономистов, зарплату которым платит Голдман Сакс или Мерилл Линч.

   Академическая наука не должна быть корпоративной шлюхой, но стала-то именно этим. Когда-то академическая наука славилась независимостью. Академия – это культура, которая даёт проверенный временем взгляд на мир, в котором ценится длительное, логично-умственное, эмоциональное, психологическое, созидательное развитие отдельного гражданина. Она ценит и уважает вклад специалиста, интеллектуала в общество. Она ценит перспективы каждого студента и стремится предложить всю возможную поддержку для развития его потенциала. Это же не только для блага специалиста и студента, это для блага всего общества. Как и медицина, академическая наука существует ради блага общества. Нельзя ни науке, ни медицине быть чисто коммерческим предприятием. Но в обоих случаях, с HMO и EMO, нас захватила чуждая коммерческая культура.  Нашу независимость в собственной профессии, наши собственные организации у нас отобрали.

   Корпоративная модель, где прибыль зависит от  управления низкооплачиваемой рабочей силой и  постоянного повышения цен на «обслуживание» – вот что ныне держит наши колледжи под контролем. Преподавателей давят с одной стороны, а студентов – с другой.

   Шаг 5: Уничтожить студентов

   Заявляя, что они предлагают надежду на лучшую жизнь, наши корпоративные университеты разрушают жизни наших студентов. Это делается с помощью двойственной тактики: упрощается и разрушается качество образования так, что в кампусах никто  не учится думать, ставить вопросы, обосновывать. Вместо этого учатся послушанию, проходят «тесты» и «экзамены», следуют правилам, терпят абсурдность и оскорбления. Нашим студентам отказано в доступных преподавателях на полной занятости, в возможности приобретения наставников и консультантов, разработанных преподавателями курсов, которые меняются каждый семестр, в большом разнообразии программ и выбора. Вместо этого всё больше и больше университетов берут базовый учебный план, который требует изучения большого количества курсов, подавляющее большинство которых представляют собой административно-придуманные занятия по «общим дисциплинам», а читает эти курсы армия низкооплачиваемых, на неполной занятости преподавателей; модель эта больше напоминает фабрику или промышленную кухню ресторана быстрого питания, чем учреждение высшего образования.

   Вторая часть:  делает колледж настолько бешено недоступным, что только студенты из самых богатых семей могут позволить себе не влезать в долги. Молодёжь может и не знать, что большую часть 20 века многие университеты в США были бесплатными, в том числе и система штата Калифорния – вы могли прожить в штате полгода и бесплатно поступить в Беркли, ну или с крайне низкой оплатой. Когда я был студентом последнего года обучения в конце 1970-х, обучение в  Temple University стоило около  $700 в год. Сегодня плата составляет почти  $15000 в год. Оплата с 1970-х резко выросла;  если взять пример Калифорнии – более чем на 2000%. Это самая откровенно опасная ситуация для наших студентов: их втягивают в бремя долга, которое будет преследовать их до могилы.

   Ещё один опасный аспект происходящего можно найти в теневом партнёрстве, которое ныне образовалось между кредитными институтами и отделами финансовой помощи университетов. Это неудачный союз. У меня на занятиях были студенты, которые работали в отделе финансовой помощи. Они мне рассказали, что их учили говорить не «вот столько вам нужно занять», а «вот столько вы можете получить», и всегда соблазняли студентов на самые высокие суммы. Между колледжами и кредиторами была масса скандалов из-за «откатов» – и я уверен, что ещё многое не раскрыто в продолжающемся теневом бизнесе.

   И так плата за обучение вышла из-под контроля из-за зарплат администрации, руководителей и тренеров, долги продолжают расти, что ставит наших студентов в опасность оставаться в долгах всю жизнь. И нет совершенно никаких стимулов, чтобы корпоративные университеты об этом тревожились.

   Машина пропаганды крайне мощна. Студенты, доверяя своим родителям, воспитателям детского сада, преподавателям школы, убеждены многократным повторением, что они ДОЛЖНЫ пойти в колледж, чтобы достичь обещанного уровня жизни среднего класса; они уверены, что долги за обучение «того стоят» – и слишком поздно осознают, что это их свяжет по рукам и ногам. Давайте проясним: это не вина родителей, воспитателей или преподавателей. Это умышленное послание, которое повторяется из года в год, и его цель состоит в том, чтобы убедить нас всех в неотъемлемой качественности образования в колледже.

                                 Итак, вы его получили

   За одно поколение пятью лёгкими шагами удалось не только заставить замолчать специалистов и интеллектуалов страны и почти уничтожить их, но и украсть весь механизм и перестроить его в машину, с помощью которой будущие поколения будут доведены до нищеты, окажутся в долгах и будут молчать. Теперь низкооплачиваемые кочующие профессора преподают периодически повторяющиеся курсы, не ими разработанные, студентам, которые движутся по своего рода конвейеру – и только для того, чтобы оказаться вброшенными, в долгах и отчаянии, в экономику без рабочих мест. Единственный, кто немедленно получает прибыль внутри этой системы – административный класс, проститутки для корпоративных колонизаторов; они зарабатывают деньги в этой системе, надзирая за карикатурой на образование. Но самое главное, что надо помнить: настоящие выигравшие, единственные, кто поистине пользуется распадом американского образования – те, кто в 1960-е считал те живые кампусы колледжей угрозой своей власти. Это те самые люди, которые теперь лихорадочно работают над демонтажом других общественных структур, всего подряд от Медикер и Социального обеспечения до почтовой службы.

   Глядя на останки американского образования, нам надо признать – «Они» победили.

   Но эти победители никогда не заявят о своей победе – поскольку тщательно поддерживают капиталистическую иллюзию «университетского  образования», которое всё ещё приносит им прибыли. Никогда, никогда они не признают, что высшее образование мертво. Совсем наоборот. Они продолжат настаивать, что университет – единственный способ достичь успешной жизни среднего класса. Говорят и будут говорить, что университет обязателен для счастья во взрослой жизни. В то же время, сохраняя сомнительный, низкооплачиваемый класс кочевников от образования, постоянно давая дурное образование и взваливая на студентов долги, чтобы гарантировать их послушание, подстрекать организации следовать корпоративным интересам. Это беспроигрышная ситуация для представителей правого крыла – они искалечили тех в стране, кто мог бы их оттеснить, и так умно и внимательно отняли учреждения образования, что теперь их можно превратить в часть неолиберального/неоконовского механизма, получая ещё больше выгод в пользу программы правых.

                                         И что теперь?

   На такое разрушение ушло целое поколение. Сможем ли мы компенсировать этот ущерб? Можем ли мы заставить финансировать нашу государственную систему образования? Можем ли мы вернуть профессионализм преподавательскому составу, выгнать избыток администраторов и корпоративных воров? Можем ли мы обеспечить бесплатное или недорогое обучение и высококачественное образование нашим студентам так, чтобы оно было сфокусировано не на профессиональных навыках, но на личном и интеллектуальном развитии высокого уровня? Я верю, что можем. Но только в том случае, если мы воспримем это как общую проблему и откажемся позволять тем людям в правительстве или тем рупорам корпоративных СМИ и далее нас разделять и властвовать над нами. Это разрушительное буйство – всего лишь часть намного более крупной атаки на прогрессивные ценности, на учреждения, работающие на благо общества. Битва будет не просто за возвращение профессуры,  уничтожение студенческих долгов,  улучшения результатов образования – хотя все эти цели заслуживают того, чтобы за них бороться. Но мы получим в лучшем случае Пиррову победу, если не поймём природу большой войны и не нанесём ответный удар намного сильнее, чтобы вернуть ценности страны ради улучшения жизни наших граждан.

Автор: Дебра Ли Скотт