Что понимают под дьяволом в Западном постмодерне??! (техноэзотерика)

Делёз пишет:

Воспоминание теолога. - Теология строго держится следующего положения: оборотней не бывает, человек не может стать животным. Именно потому, что не бывает трансформации сущностных форм, последние неотчуждаемы и поддерживают только отношения аналогии. Дьявол и ведьма, их договор - не менее реальны, ибо есть некое локальное движение, собственно дьявольское. Теологи различает два случая, служившие в качестве модели для Инквизиции - случай спутников Улисса и случай спутьников Диомеда: воображаемое видение и колдовство. Либо субъект верит, что превращается в животное - свинью, быка или волка - и наблюдатель тоже верит этому; но есть и внутреннее локальное движение, возвращающее чувственные образы к воображению и заставляющее их вновь перескакивать на внешние смыслы. Либо дьявол "принимает" тела реальных животных, перенося несчастья и аффекты, происходящие с ними, на другие тела (например, кошка или волк, захваченные дяволом, могут получать раны, которые в точности перносятся на человеческое тело. ** Это позволяет говорить, что человек не становится животным на самом деле, но что, тем не менее, есть демоническая реальность становления-животным человека.

Также несомненно, что демон осуществляет любого вида локальные переносы.

Дьявол - это переносчик, он переносит склонности, аффекты и даже тела ( Инквизиция не шла на сделку с таким могуществом льявола - помело ведьмы или "куда тебя чёрт унёс"). Но эти передачи не преодолевают ни границу сущностных форм, ни границу субстанций или субъектов.

-------------------

** - см. руководство Инквизиции : Le marteau des sorciueres, reed. Pion: I, 10 et II, 8.

Первыый и простейший случай - это спутники Улисса, верившие в самих себя и, поверив в себя, превратившиеся в свиней ( и опять же царь Навуходоносор превратился в быка). Второй, более подходящий случай - спутники Диомеда не верили в то что превратятся в птиц, поскольку умерли, но демоны воплотились в птичьи тела и выдали их за тела спутников Диомеда. Нужно выделить самый сложный случай, который объясняется феноменом перехода аффектов - например, господин на охоте отрезает волчью лапу и возвращается домой, где находит собственную жену, не покидавшую дом, с отрезанной рукой; или же мужчина бьёт кошку, и та же самая рана, какую он наносит, возникает на женщине.

==============

дьявольский перенос - встретился мне в книге Шона Эллиса "Свой среди воков":

Глава 28
Странное совпадение

Незадолго до того, как я снова стал спать в фургоне, кто-то попытался отравить щенков. Вечером того дня я вошел в вольер, чтобы, как обычно, провести там ночь, и увидел Яну в крайне подозрительном состоянии: он был будто пьян, причем в хлам, едва на ногах держался. Никогда не видел, чтобы волк так себя вел. Если бы я не испугался за него, то нашел бы зрелище даже забавным: он не мог нормально ходить, но и на месте ему не сиделось. Бедняга сшибал все на своем пути, натыкался на деревья, на камни, на заграждения. К тому же его все время тянуло в пруд, только вытащу его, он уже снова там — трясется от холода, но все равно лезет в воду. На мое присутствие он никак не реагировал — похоже, просто не замечал меня. Волк совершенно ничего не соображал и вдобавок продрог до костей, хотя ночь была довольно теплая.
Я не понимал, что с ним творится, и до ночи просидел в вольере, раз за разом тупо вылавливая его из пруда. Меня пугало, что он такой холодный, и полночь я встретил уже на грани истерики. И тут меня посетила безумная идея… Паника придала мне сил, так что я исхитрился вытащить Яну за ворога, отпихнув попутно его братишек, и донести до фургона. Там я уложил его в постель, включил обогреватель и лег с ним под плед, прижимая его к себе и пытаясь согреть своим телом. Взрослый волк — по крайней мере, с виду, — сейчас он не мог даже пошевелиться.

Яна как будто высасывал из меня тепло, и через пару минут я уже сам стучал зубами. Приходилось то и дело вскакивать, чтобы, завернувшись в одеяло, посидеть у обогревателя. Потом я возвращался под плед и снова отдавал «накопленное» тепло волку. Так мы развлекались почти до рассвета, пока он не начал понемногу приходить в сознание… и не попытался первым делом меня укусить. Наверное, все еще не узнавал. Я зажал его морду в кулак и сказал себе: может, хоть знакомый голос его успокоит. В Айдахо я, помнится, ни разу не издал человеческого звука, и со своими волчатами тоже старался этого не делать, но они все-таки иногда слышали, как я говорю по рации или — в случае крайней необходимости — по телефону. Словом, ничего более умного мне в голову не пришло, поэтому еще пару часов я угрохал на светскую беседу: обсуждал с ним погоду, свою личную жизнь, планы на будущее и т. д. и т. п.
Когда он наконец полностью очухался, мое обиталище чуть не разлетелось на кусочки — что ж, вполне нормальная реакция для взрослого вменяемого волка, ни с того ни с сего очутившегося в незнакомом тесном помещении. К счастью, мне удалось вовремя накинуть ему на шею цепь и выволочь на улицу, где мы еще долго ходили кругами, пока он совсем не выдохся. Вернувшись в фургон, я принялся ведрами вливать в него воду, чтобы вывести из организма все лишнее. Вскоре процесс пошел, и после полудня я уже со спокойной совестью водворил Яну обратно в вольер, к братьям. Анализ экскрементов показал огромную концентрацию фенобарбитала — этот препарат входит в состав антиконвульсанта, который часто используется для подавления эпилептических припадков. Моя рабочая гипотеза: кто-то напичкал лекарством кусок мяса и бросил его через забор, а Яна, альфа-самец и вожак, пользуясь правом первого подхода, мигом сожрал прилетевшее угощение.
Среди моих друзей-индейцев бытует поверье, что если охотник и медведь ранят друг друга до крови, они сделаются как одно существо и охотник того медведя застрелить уже не сможет никогда, где бы они ни встретились. В Айдахо мне сказали бы, что после этого происшествия между мной и Яной установилась особая связь. А я бы ни за что не поверил, но…
Несколько месяцев спустя лежим мы с Хелен в постели в моем фургончике, как вдруг у меня начинает невыносимо ныть левая рука. Я давай ее чесать, рассматривать ладонь в поисках занозы, или мелкого пореза, или чего-то подобного. Ничего не вижу, прошу Хелен взглянуть. Ее осмотр тоже не дает результатов: покраснение есть, а отчего — непонятно. А ощущение, как будто заноза засела под кожей и все вокруг воспалилось до такой степени, что даже не притронешься, чтобы попробовать ее вытащить. Боль невыносимая, всю ночь не дает мне глаз сомкнуть. Наутро мы отправляемся в вольер. Хелен только ушла вперед — и тут же возвращается бегом.
— Ты не поверишь! — кричит. — Яна хромает на левую переднюю лапу!
— Укусили, наверное, — машинально отмахиваюсь я и иду посмотреть, в чем дело.
Переворачиваю его, хватаю пострадавшую лапу, гляжу — а в ней колючка застряла, в том же примерно месте, где у меня болит рука. Кончик занозы едва нащупывается, но я все-таки кое-как подцепляю ее ногтями и выдергиваю.
— Просто лапу занозил, — объясняю Хелен, сосредоточившись на Яне и ни во что толком не вникая.
А она в ответ:
— О господи.
— Ты чего?
— Твоя рука ночью. Заноза.
И что это было? То ли самое загадочное совпадение в моей жизни, то ли подтверждение индейской мудрости: если вытащишь зверя с того света, быть вам впредь единым целым и чувствовать друг друга на расстоянии.