Мы родились в стране, где люди — заложники власти

Черчилль однажды сравнил российскую политику с борьбой под ковром: неизвестно, что под ковром происходит, но порой из-под ковра выбрасывают труп.

Сравнение неверно: убивают вовсе не тех, кто находится под ковром. Их в последние годы научились отправлять на почетную пенсию. Убивают совсем других.

Гибнут те, чья смерть не более чем аргумент в политических дискуссиях под ковром. Взрывы в метро, помимо того что поражают сразу многих, поражают именно бедных: богатые и властные в метро в восемь утра не окажутся.

Российская политика действительно проходит под ковром — этим ковром жизнь народа отделена от власти. Та-start--end-м, под ковром, комфортно и интересно: борются за власть на рублевских виллах, на горнолыжных курортах, на презентациях и саммитах, — а трупы выбрасывают из блочных многоэтажек, из вагонов метро, из той бедной жизни, которую власть обязана защищать.

Борьба под ковром у нас особенная: кто бы там ни побеждал, но из дома напротив постоянно выбрасывают трупы.

Поскольку не общественное благоденствие и не социальное равенство, но абсолютная власть — единственная цель русского политика, то жизнь людей всегда была средством. Ради выгоды власти в России всегда можно было распорядиться «человеческим материалом» — продать, унизить, убить. Так было до революции, при крепостном праве — и русские писатели оставили довольно страниц, чтобы знать, как это было. Так было после революции, при Сталине — и остались свидетельства об «открытых процессах» над отравителями, общественном энтузиазме, лагерях. Так происходит сейчас — власть, которая именует себя демократической, манипулирует мнениями и событиями, используя тот же безотказный аргумент — смерть.

Просто сегодня в смерти наших сограждан виноваты не «троцкисты», не «японские шпионы», не «враги народа», но террористы. И аргумент «терроризма» сделался таким же рычагом в манипуляции сознания, каким была «классовая борьба» семьдесят лет назад.

Если сегодняшние взрывы — месть за смерть боевика Астемирова, то можно сказать одно: ликвидация бандита Астемирова была проведена исключительно вовремя. И те, кто мог рассчитывать, что за него отомстят, — не ошиблись в расчетах. Именно тогда, когда власти потребовалось провести очередную шоковую терапию в обществе, — тут-то террористы и подоспели. Именно тогда, когда все заговорили о том, что теперешний режим надоел и терпеть его без подлости неможно, — тут и показали, что режим недостаточно тверд. Именно тогда, когда полумертвая российская интеллигенция испытала новый прилив гражданской активности, — ей напомнили, куда следует адресовать призывы.

Наверное, не следует обобщать, это просто совпадение, привычное уже совпадение, так оно обычно и бывает: случается финансовый ажиотаж, проходит слух о переделе власти, интеллигенцию зовут на форум, происходит массовое смертоубийство.

В стране много лет идет война, и война давно стала удобным политическим ресурсом — оттуда черпаются аргументы, которые вовремя используются для управления людьми. Точно так же в мировой практике зарезервирован ресурс военного Афганистана — и этот клад время от времени пригождается.

И Чечня оказалась незаменима для социальной инженерии. Ваххабиты, джихад — да, все так. Но примечательно то, что наличие мусульманского терроризма совершенно не исключает того, что взрывы в метро нужны не только террористам. В конце концов, и сами террористы — не более чем функция от состояния общества, так же, как, например, бактерии в организме — не вполне самостоятельные единицы, но свидетельство воспаления. Общество больно, и в нем заводится терроризм — но штука в том, что всерьез лечить общество никто не собирается. И для чего же — если болезнь так удобна?

Существует неподтвержденная трактовка взрывов десятилетней давности, согласно которой взрывы были совершены для создания в обществе настроения, способствующего выборам в президенты. Разобраться невозможно, но и не так важно. Важнее другое — связь явлений. Так, в большой мозаике отдельные кусочки смальты оказываются рядом неслучайно — вместе создают картину.

Поскольку совпадение событий (финансовый кризис, дисбаланс власти, активность оппозиции, взрывы и теракты) стало устойчивым, то сделать вывод о наличии одного из компонентов можно по присутствию другого. Скажем, если оппозиция активизировалась, то жди терактов, а если взорвали метро — значит, появился дисбаланс власти. Так по сыпи на теле больного врач определяет наличие болезни.

Сегодня уже все говорят о том, что в обществе зреют перемены, — и перечисляют недуги, которые хорошо бы вылечить. Вчера еще не говорили. А ведь было все то же самое: чекисты у власти, пропасть между бедными и богатыми, госмонополии, коррупция, откаты, демографическая катастрофа, коллапс образования и науки — это было и год, и два года назад. А заговорили о переменах сегодня. Назрело?

Когда Путин совершил свою виртуозную рокировку, все как один признали, что маневр по сохранению власти выполнен столь элегантно, что не подкопаешься: власть устойчива, ей ничто не угрожает. Тот факт, что президент росчерком пера может уволить премьера, как-то не пугал: ведь договоренность и зависимость полная. И вдруг взрывы — а значит, случился дисбаланс власти. И разговоры о том, что пора все менять. И призывы к гражданской активности. Позвольте — от прошлого года не поменялось ничего. Или поменялось?

Идущий финансовый кризис и сопутствующий ему передел собственности и сфер влияния, как и схожий процесс десять лет назад, нуждается в перетряске социума, в обретении новой легитимности. После успешной коллективизации проходит съезд победителей — а потом нужно и постановление о «головокружении от успехов». Новую коллективизацию провели, достижения необходимо закрепить.

Сегодняшнее убийство и идущий передел власти естественно следуют за достигнутыми во время кризиса результатами. Под ковром случилось что-то важное, раз в метро появились трупы. А кому понадобилось убивать, нипочем не догадаешься — сквозь ковер не видно.

Завтра что-то произойдет, общество непременно будет меняться, присматривайтесь внимательнее к тем, кто окажется в первых рядах: может быть, заметите прилипшие к рукаву ворсинки ковра.