Французские мигранты, часть 2. Бремя цветных.

Часть 1: http://eastwest-review.com/article/frantsuzskie-migranty-chast-1-bremya-belykh

Осенью 2005 года два подростка-мигранта (тунисского и мавританского происхождения), убегая от сотрудников полиции, попытались спрятаться в трансформаторной будке, где их, естественно, убило сильным ударом тока. На следующий день весь парижский пригород Клиши-су-Буа, где жили подростки, был охвачен беспорядками – группы мигрантской молодёжи начали громить магазины и официальные учреждения, поджигать автомобили и автобусы. Все белые, попавшиеся им на пути, в особенности полицейские, подвергались жестоким избиениям. Согласно заявлениям, сделанным участниками банд в интервью тележурналистам, целью таких поступков была «месть» работникам полиции за «преднамеренное убийство двух их товарищей».

«Месть» «брат за брата» очень быстро переросла во всеобщий погром государственных учреждений: пожарных и полицейских участков, школ, больниц. Из одного парижского пригорода волнения быстро перекинулись на соседние – Сен-Дени и Ольне-су-Буа, а днями позже заволновались пригороды других крупных французских городов – Марселя, Тулузы, Бордо, Ренна. Повсюду молодые мигранты уничтожали машины, избивали людей и нападали на полицейских. Среди мирного населения появились жертвы – люди избивались только за свою белую кожу. Бутылками с зажигательной смесью была подожжена католическая церковь в Ленсе. Лишь с введением комендантского часа активность мигрантской молодёжи пошла на спад, а полностью закончились мятежи только тогда, когда наиболее активных участников стали депортировать из страны.

По официальным данным, население Парижской агломерации составляет десять миллионов человек. Достаточно большая их часть проживает в так называемых пригородах – районах плотной городской застройки на окраинах Старого Парижа. Таких пригородов больше тридцати, и каждый представляет собой район однотипных зданий с малометражными квартирами. Почти все эти пригороды заселены мигрантами - их численность составляет 19,4% парижского населения, и потомками мигрантов, их численность примерно такая же. Пятнадцать процентов парижан – мусульмане, и это только официальная статистика! При этом в Париже существует всего лишь две мечети.

Основным «хворостом» для костров восстаний и бунтов является молодёжь. Юридически они, естественно, все являются французами, так как родились и выросли во Франции и имеют французское гражданство. Поэтому называть их стопроцентными камерунцами или малийцами, конечно, нельзя – они ни разу в жизни не видели страны своих отцов. Но вот в культурном и языковом плане картина разительно меняется: выросшие в окружении таких же уроженцев Африки, в районе, полностью населённом определённой культурной группой или нацией, с детства впитавшие в себя тот суррогат культуры родителей и французской культуры, что окружал их повсюду, французами их язык назвать не поворачивается. Да и сами они отнюдь не считают себя потомками Хлодвига и Меровея.

Сверху на национальные и культурные противоречия накладываются социальные. Девяносто девять процентов жителей пригородов тотально бедны – они имеют лишь малометражную квартиру в старом панельном доме, и зачастую не имеют никакой работы, либо перебиваются случайными заработками. По причине многодетности семей (поскольку контрацепция чрезвычайно ограничена шариатом) школы переполнены, а так как по той же причине поесть досыта удаётся далеко не всегда, молодёжь чаще всего школы и не посещает, предпочитая заниматься добычей денег. Как правило, под «добычей» понимается наркоторговля и грабежи – не случайно парижские пригороды пользуются дурной славой как у полиции, так и у простых граждан. «Коренные» французы предпочитают не появляться в мигрантских кварталах даже при свете дня – потому что молодёжные банды отличаются звериной ненавистью к, как им кажется, «богатым и счастливым» белым.

Ситуация с мигрантскими кварталами не всегда была такой. Собственно, никто и не планировал появление такого рода гетто – появились «цветные пригороды» как временная и во многом вынужденная мера в шестидесятых-семидесятых годах. Именно в это время во Франции идут первые две волны колониальной миграции. После раздачи независимости колониям из последних в массовом порядке стали прибывать беженцы, либо преследуемые на родине, либо просто не желающие там оставаться. Они составили первую волну мигрантов – её Франция смогла принять и частично переварить, в основном за счёт экономического подъёма в странах Западной Европы, который был вызван созданием общеевропейского экономического пространства. Но вот уже вторая миграционная волна вызвала больше трудности с размещением «новых французов». Свободного жилья на всех не хватало, и поэтому было принято решение о массовом строительстве «временного жилья» - тех самых пригородов.

Мигранты были размещены сообразно своим национальностям, что являлось, несомненно, ошибкой французской администрации, и позволило мигрантам создать мононациональные кварталы и районы, что позже будут нетерпимы к чужакам.

Но, как известно, нет ничего более перманентного, чем временное. Так и здесь – в связи с продолжающимся наплывом мигрантов и начавшимся экономическим кризисом резко сократилось число рабочих мест и количество свободного жилья. «Временные» квартиры превратились в постоянные, сократилось количество рабочих мест, но зато увеличилось количество ртов – ведь каждый мигрант считал своим долгом притащить во Францию как можно больше родственников, благо миграционная политика позволяла. Всем «новым французам» автоматически предоставлялся вид на жительство, а их потомству, как родившимся во Франции – гражданство. В районах компактного проживания мигрантов возводились школы и больницы. Разумеется, ни о каких мечетях не могло быть и речи – Франция рассматривала себя как полностью светское государство с достаточно сильными культурными традициями. К тому же, само собой подразумевалось, что дети мигрантов смогут инкорпорироваться во французское общество, и стать полноценными французами, ничем не отличающимися от предыдущих волн миграции (например, от российской 20-х годов).

Но «гладко было на бумаге». Молодёжь мигрантов, те самые рождённые во Франции дети, на которых возлагались такие надежды, французами становиться так и не пожелали. Алжирцы, берберы, тунисцы, камерунцы, ивуарийцы – они относят себя к той национально-этнической группе, из которых происходят их родители. Эти дети диаспор застряли почти посередине между европейской, французской культурой, и африканскими культурами своих предков – с большим уклоном в сторону последних. Положение осложняется ещё и тем, что, практически не выходя за пределы своих районов (и не пуская никого к себе), молодёжь не имеет возможности прикоснуться к культуре Франции, и поэтому довольствуется суррогатом – тем, что привезли с собой их родители с далёкой родины. В том числе – огромным количеством обычаев и норм, подходящих для низко социально и культурно развитых колоний, но абсолютно неприемлемых для Европы.

Что же будет, если допустить накопление в тесных типовых районах огромного количества диаспоризированной молодёжи, воспитанной в духе полудиких народов Африки, и обладающей огромным запасом ненависти к, как им кажется, «благополучным белым французам»? Результатом будет огромный уровень преступности – бандитизм, наркоторговля, ограбления и убийства. Причём последние два пункта идут в основном по национальному, вернее, расовому признаку – даже днём «коренные» французы опасаются заходить в мигрантские кварталы. Белый цвет кожи у мигрантов стал синонимом сытой, спокойной и богатой жизни – тот самый «свет небоскрёбов и роскошных вилл». Разумеется, бросившие школу после третьего класса подростки не могут понимать, что нехватка рабочих мест совершенно одинаково влияет на всех жителей Франции, что белых берут на работу охотнее не из-за цвета кожи, а потому, что 95% мигрантской молодёжи практически неграмотны и, как следствие, низкоквалифицированны, а тяжёлые работы почти полностью заняты такими же, как они – на всех рабочих мест не хватает.

Естественно, гораздо проще обвинить во всём кого угодно – правительство, Евросоюз, полицейских, белых – только не себя. Более того, в начале нового тысячелетия мигранты-экстремисты начали чувствовать вседозволенность из-за поднимаемых либеральными кругами кампаний «в защиту угнетаемой части населения». Полицию, которая до тех пор успешно справлялась с проявлениями бандитизма, начали постоянно одёргивать проверки и инспекции со стороны организаций по защите прав человека. Во многом поэтому в начале событий октября-ноября 2005 года полиция оказалась так плохо подготовлена к противодействию мигрантским бандам.

Погромы 2005 года были подавлены во многом благодаря одному человеку – Николя Саркози, министру внутренних дел. Что характерно – Саркози является мигрантом во втором поколении – его отец переехал во Францию в 1944 году. Родившийся одиннадцать лет спустя Николя вырос стопроцентным французом – как в лингвистическом, так и в культурном плане. Всегда считая себя французом, Саркози пренебрежительно отзывался о тех, кто, являясь гражданином Франции юридически, не хотел становиться таковым на деле. По сути Николя Саркози является представителем последней «настоящей» волны миграции, которая действительно дала Французской республике тысячи новых настоящих граждан.