Ю. Нестеренко - ренегат, изменник, предатель, антагонист, враг России?

 

 

Государство абсолютной мрази,
Слепленное из кровавой грязи,
Оскорбляющее мирозданье
Фактом своего существованья.

Подлость, воплощенная в граните,
Лжи всеоплетающие нити,
Хамство, закрепленное в законах,
Упыри и воры на иконах.

Царство безысходности и мрака,
Душный пафос рабского барака,
Наглые раскормленные морды,
Злобные завистливые орды.

Кровь и плесень, цепи и затворы,
Сверху — нравы шелудивой своры,
Снизу — тупо блеющее стадо,
Коему другого и не надо…

Зря вздымают дряхлые химеры
Липкие знамена тухлой веры -
Нет тебе ни веры, ни прощенья,
Только ужас, стыд и отвращенье.

Защищать? Тебя?! Любить?! Тебя же?!!
И на анекдот не тянет даже.
Я благословляю все напасти -
Те, что разорвут тебя на части!

Не зови меня — резона нету:
Ты не мать мне. Ты — болезнь планеты.
Я приду — чтоб поддержать ту силу,
Что вколотит кол в твою могилу

Юрий Леонидович Нестеренко — российский писатель и поэт. 
Родился 9 октября 1972 в Москве. Окончил факультет кибернетики МИФИ с красным дипломом.
Открыто позиционирует себя в качестве непримиримого противника 
политической системы, сложившейся при президентах В.Путине и 
Д.Медведеве; автор ряда политических стихов, получивших широкую 
известность в русскоязычном интернете («Глядя в телевизор-1 и 2», 
«Московия», «Парадный марш», «Держава», «Государство — твой враг» и др.)
Радикальный антикоммунист, сторонник пересмотра итогов Второй мировой войны и «развенчания 
культа так называемой Победы»

ДЕПРЕССИВНАЯ ПЕСНЯ

    Мы пойманы в злые капканы

    Бессмысленных дел и забот.

    По кухне ползут тараканы,

    Как символ грядущих невзгод.


    Hависла промозглая осень

    Hад серой помойкой Москвы,

    Hа "осень" рифмуется "просинь",

    Hо нет ни глотка синевы.


    По небу летают вороны

    И смотрят на нас свысока.

    Последний рубеж обороны

    Сегодня прорвала тоска.


    Hе глядя на уровень знанья,

    Судьба раздает тумаки,

    Бессмысленны все начинанья,

    Все рельсы ведут в тупики.


    Мы смотрим, бездарно старея,

    Как осень сменяет весну.

    Как лед, холодна батарея,

    И сутками тянет ко сну.


    Как палые листья, надежды

    Уносит ручей бытия,

    Повсюду ослы и невежды,

    От них никакого житья.


    Дыра - содержанье кармана,

    Соседи орут наверху.

    Какая-то харя с экрана

    Вещает, что будет и ху...


    И мне ничего уж не надо,

    Здесь нечего больше ловить -

    Ах, граждане, 

      граждане,
        дайте мне яда!
    Пойду тараканов травить...


    1998 


_^_




* * *

    Сказочный лес, простоявший больше тысячи лет,

    Ныне совсем захирел, хоть, как прежде, грозит бедою

    Неосторожному путнику, словно в кустах - скелет

    Витязя, что не дождался птицы с живой водою.

    С водой вообще проблемы: водяные спились,

    Всех царевен-лягушек в округе склевали утки,

    Лебеди улетели на запад, и подались

    Кикиморы и русалки в валютные проститутки.

    На пенсии упыри, на диете из овощей -

    Колы не вбиты; злодей обличен, но и обезличен.

    В каменном мавзолее, как прежде, лежит Кощей,

    И слух о его бессмертности сильно преувеличен.

    Сокровища и дворцы распроданы за долги,

    Но, в основном, разворованы; вор никому не ведом,

    Ибо виновны все. Избушка Бабы Яги

    Осталась без курьих ножек, съеденных за обедом.

    Это снаружи. Внутри - давно не топлена печь,

    Не то что Иван-царевич - Иван-дурак не заглянет.

    Нога костяная ноет. Можно, конечно, лечь,

    Можно сготовить зелье, но легче уже не станет.

    В углу бесполезно ржавеет чей-то меч-кладенец,

    Забывший его богатырь уже не придет обратно,

    Мыши шуршат под полом, и приближают конец

    Каждым своим тиктаком ходики аккуратно.

    Холодная печь. Паутина. Тень кота Баюна,

    Что ловлю мышей давно считает за труд напрасный,

    И Баба Яга вспоминает прежние времена,

    Ту пору, когда она была Василисой Прекрасной.


    1994


_^_




ПРЕДЧУВСТВИЕ

    Москва. Май месяц. Восемь без пяти.

    Вокзал, столпотворение народа.

    "Внимание! С четвертого пути..."

    Последние минуты до отхода.

    С тележкой тетка, парень с рюкзаком,

    В окне купе кому-то корчит рожи

    Ребенок с высунутым языком 

    (Родителям бы следовало строже

    Воспитывать, но не о нем рассказ),

    Хрипит динамик, как больной чахоткой,

    Откуда-то от пригородных касс

    Подходят двое быстрою походкой.

    "Успели." "Ну, мерси, что проводил.

    Черт, так и не купил в дорогу книжку..."

    "Я сунул тебе в сумку "Крокодил"."

    "О'кей... И угораздило же Мишку

    Устраивать сегодня свой банкет...

    И вот я - с бала на корабль." "На поезд."

    "Еще бы пять минут - и все, привет."

    "Быть может, это было б лучше." "То есть?"

    "Так, ничего." "Нет, правда?" "Да фигня."

    "А все же?" "Сам не знаю, что со мною,

    Но, видишь ли, сегодня у меня

    Дурацкое предчувствие. Дурное."

    "Так будет с каждым, кто не в меру ест!"

    "Не смейся. До банкета тоже было.

    Я чувствую, что этот твой отъезд

    Окончится бедою." "Очень мило!

    А раньше у тебя бывало так?"

    "Да, пару раз." "Сбывалось?" "Да." "Трагично?"

    "Однажды - да. Смерть матери." "Итак,

    Ты ехать не советуешь?" "Логично."

    "Логично?! Где здесь логика, Санек?

    Подумаешь - чего-то там совпало!

    Пусть "Мегаполис" или "Огонек"

    Несут в своих статьях чего попало,

    Но ты же - кандидат физматнаук!

    Еще в тарелки верь и динозавра

    Лох-несского..." "Ты друг мне?" "Ясно, друг!"

    "Прошу тебя - возьми билет на завтра."

    "Так ты и проводить меня решил

    Поэтому?" "Ну... да." "В банкетном зале

    Ты мешкал..." "Если б ты не так спешил,

    Возможно, мы бы просто опоздали."

    "Смешно. Какой грозит мне переплет?

    Один из сотни регулярных рейсов,

    К тому же поезд, чай, не самолет..."

    "И поезда порою сходят с рельсов."

    "Тебя берут завидки! Месяц май,

    Я еду к морю... Здесь еще не лето,

    А там, на юге, даже в мае рай..."

    "Сергей, я не шучу." "Забудь про это."

    "Мы сколько дружим?" "С института, чай."

    "Поверь мне..." "Извини, Санек, ты бредишь.

    Ну все, отходит поезд. Не скучай!"

    "Ты... телеграмму дай, когда доедешь."

    "О'кей, о'кей..." - и он шагнул в вагон.

    Он не любил таинственных загадок,

    Но разговор, как в банке - самогон,

    Оставил в глубине души осадок.

    В окне мелькала вешняя земля -

    Простое средство от дорожной скуки:

    Леса, деревни, города, поля...

    А он сидел и вслушивался в стуки

    Колес на стыках, в длинные гудки,

    Прикидывал, насколько график сложен,

    И, проносясь над водами реки,

    Твердил себе, что мост вполне надежен.

    Пил чай, бездумно "Крокодил" листал,

    Ложился спать и просыпался вскоре...

    А ровно через сутки поезд встал,

    Прибыв в чудесный городок на море.

    Сергей ругнулся: "Вот ведь всякий бред

    Привяжется... Дурацкая повадка!"

    Дал телеграмму, что ученье - свет,

    И час спустя, без всякого осадка,

    В гостинице сидел, качал ногой,

    Смотрел игру России с Украиной,

    Не ведая еще, что тот, другой,

    При выходе с вокзала сбит машиной.


    2000


_^_




* * *

    Мой дpуг, отчизне посвящать что бы то ни было нелепо,

    Она сожpет и не заметит, лишь облизнет свои клыки.

    Вздымая тощие бока, стоглавый звеpь глядит свиpепо,

    Его манеpы неопpятны, зато pазмеpы велики.


    Кpовосмесительный кошмаp, ублюдок Азии с Евpопой,

    Он послан миpу в назиданье, жестокий и несчастный звеpь.

    Ест в основном своих детей, а что ему - сиди и лопай!

    Глаза потухли, зубы стеpлись, но голод мучит и тепеpь.


    Он убивает пpосто так, без всякой цели и наживы,

    Взгляни поближе, муж ученый, сочти звеpиное число!

    О, как умеет этот звеpь душить пpекpасные поpывы

    И в землю заpывать таланты, он знает это pемесло.


    Все это - pодина твоя, моя, его, ее и ваша,

    Ее любить учили в детстве, поpою учат и сейчас.

    Кому pазбой, кому запой, кому петля, кому паpаша -

    Pardon за этот гpубый теpмин, но нету лучшего у нас.


    Слепыми бельмами на нас она взиpает исподлобья,

    Она питалась нашей кpовью на пpотяженье сотен лет.

    Мой дpуг, отчизне посвяти свое унылое надгpобье,

    Свою задушенную душу, свой неоконченный куплет...


    1995


_^_




ДИАЛОГ

    -Прошу, не плачьте обо мне!

      -А о тебе никто не плачет.
    -Но я и вправду ухожу!

      -Никто не держит, уходи.
    -Что это значит, черт возьми?

      -А ничего совсем не значит.
    И нету пользы никакой гадать, что будет впереди.


    -Но я же в бой иду за вас!

      -Всяк развлекается, как может.
    -Меня там ждет сплошной кошмар!

      -А что ты, собственно, хотел?
    -Но я могу и умереть!

      -И нас когда-то в гроб положат,
    Но мы, однако, не спешим пополнить список мертвых тел.


    -Вы мне не верите? Ну что ж! 

      -Ну почему? Конечно, верим!
    -Вы, может, мне хотите зла?

      -Да нет, нам просто все равно.
    -А коль война придет сюда?

      -Мы подведем итог потерям,
    Врагам признаемся в любви и будем дальше пить вино.


    -Нет, я останусь, вам назло!

      -Никто не гонит, оставайся.
    -Да что вы всё ни то, ни сё!

      -А что ты всё и так, и сяк?
    -Нет, вас не следует спасать!

      -Ну ты давай скорей решайся:
    Или туда, или сюда! Не стой в дверях, а то сквозняк.


    1996


_^_




ПЕСЕНКА СРЕДНЕВЕКОВЫХ СОЛДАТ

    Герольды громко трубят в рога,

    Дрожит от копыт земля.

    Шагает армия бить врага

    За бога и короля.


    Шагает войско, как на парад,

    Вдали от родных дымов,

    Чтоб штурмом взять укрепленный град

    На семьдесят шесть домов.


    И богу, видимо, нужно так

    В его борьбе с сатаной,

    Чтоб реял там только этот флаг,

    И больше ничей иной.


    А королю, хоть уже давно

    И выжил он из ума,

    Тем паче вовсе не все равно,

    Чьи будут эти дома.


    В стальной броне, на гнедом коне,

    Рысцой трусит генерал

    Добыть победу в восьмой войне -

    Семь прошлых он проиграл.


    За ним гарцует наш капитан,

    Отчаянный человек,

    Он всем известен - такой болван

    Родится не каждый век.


    А перед ними, за взводом взвод,

    По голой земле пыля,

    Идет вперед основной оплот

    И бога, и короля.


    И хоть доспехи у нас худы,

    И хоть мы не держим строй -

    Пусть враг трепещет и ждет беды,

    Ведь каждый из нас - герой.


    И тот, кто выживет в том бою,

    Наполнит пустой карман,

    А тот, кто нет, отдохнет в раю -

    Так нам сказал капеллан.


    Но он так часто и много врет,

    И, собственно, дьявол с ним,

    А мы не будем гадать вперед,

    Но с раем повременим.


    Пусть битва будет страшней чумы,

    Пусть будет кошмарным сном -

    Потери крови восполним мы

    Отменно красным вином.


    Когда зазвякает в кошельке,

    Оружие отложив,

    Солдат отпразднует в кабаке

    Тот факт, что остался жив.


    И пусть к утру мы пропьемся в ноль,

    До курток и до сапог,

    Но каждый будет себе король

    И где-то отчасти бог!


    1998


_^_




ИМПЕРСКИЙ РАЙ

    Лохмотья знамен, железки наград, короткая брань команды,

    Тщедушный трубач, краснея, как рак, натужно дудит в трубу.

    Имперский штандарт, последний парад, четыреста грамм баланды,

    Плакат на плацу, четвертый барак, кокарда на низком лбу.


    Кто смел, тот и съел, а кто не успел, тому куковать без пайки.

    Метет ли метель, цветет ли сирень - оружие чистит взвод.

    В двенадцать обед, в тринадцать расстрел, затянем потуже гайки,

    На каждый патрон найдется мишень, на каждый сапог - живот.


    Торжественный марш с утра до утра вибрирует в каждом ухе,

    Бездарный дурак и умный подлец куют величальный стих.

    Решетки. Замки. Колодец двора. На пыльном окошке - мухи.

    Кто тихо сидел, уже не жилец, кто громко кричал - затих.


    Кто рвется вперед, тот первый умрет, пусть даже минует мину -

    Идущий за ним злорадно сопит и пулю в затылок шлет.

    Он тоже падет - всему свой черед - сраженный ударом в спину,

    И будет забыт, как тот, кто убит, как тот, кто его убьет.


    Веселый палач, унылый трюкач, контроль за чужими снами,

    Державный урод глядит на народ с портретов во всей красе.

    Слюнявит конверт усердный стукач. Солдаты слюнявят знамя.

    Освенцимский вальс, колымский фокстрот. Флаг поднят. Танцуют все.


    И выхода нет. Что толку в борьбе? Бумага уже в конверте.

    Ни лучших времен, ни громких имен - все давит стальной каток.

    Последний пейзаж, доступный тебе за восемь секунд до смерти -

    Плакат на плацу, лохмотья знамен, затоптанный в грязь цветок...


    1995


_^_




ВОЗВРАЩЕНИЕ

    Шел n+1ый год Большой Войны,

    Разрушившей чертовски много Трой,

    Но так и не создавшей Илиады

    (Поскольку для сложенья Илиад

    Трой недостаточно - нужны Гомеры).

    Не то чтобы желая сей пробел

    Восполнить, а скорее по причине,

    Которую когда-то вывел Галич -

    Мол, "не зови меня - я сам приду" -

    Ты неожиданно для всех из мира

    Вернулся в страшный город на болотах,

    Воздвигнутый по прихоти тирана

    В местах, где город воздвигать нельзя.

    Стоял ноябрь. (Поскольку в тех местах

    Всегда ноябрь - и в январе, и в мае.)

    Отечество, изгнавшее тебя

    k лет назад (k много больше n),

    Не бросилось рыдать тебе на грудь,

    Не создало комиссии по встрече

    И даже не пыталось оттолкнуть -

    Оно тебя вообще не замечало.

    Ты с удивлением глядел вокруг

    На автоматчиков в пятнистых формах,

    На толпы беженцев в аэропорте,

    На грязный, плохо освещенный зал;

    Над всем висел густой барачный смрад,

    От коего ты так успел отвыкнуть,

    Что даже поначалу не узнал.

    Когда же вспомнил, то пока что смутно

    Ты начал понимать, что здесь случилось:

    Здесь не свобода в зону снизошла,

    А зона воцарилась на свободе.

    Сюжет из "Дракулы": герой приходит,

    Чтобы спасти невесту от вампира,

    И видит у нее во рту клыки.

    Тебе бы развернуться и бежать

    Скорее в кассу, брать билет д о м о й,

    Или хотя бы подождать рассвета,

    Но ты не стал. Ты вышел в темноту.

    То был нелепый, безрассудный шаг -

    На улицах тебя могла ждать пуля

    От мародеров или патруля,

    Но это не нелепей, чем вернуться

    В отечество, изгнавшее тебя.

    Тот тип, что подрядился подвезти,

    Завез неведомо куда и бросил;

    Пока ты озирался, он исчез,

    И с ним багаж. Спасибо, не убил.

    Вокруг лежал безмолвный, страшный город,

    И ты остался с ним наедине.

    Ты поглядел вокруг, и слово "Здравствуй!"

    Окостенело в горле у тебя.

    Кругом, подобно газу в душегубке,

    Висел больной, чахоточный туман,

    И сквозь него с угрозой на тебя

    Глядели желтые глаза чудовищ;

    Из черных подворотен, словно яд,

    Сочился запах сырости и смерти.

    Тоска и страх впервые сжали сердце,

    Но ты решил, что это просто нервы,

    Что где-то рядом должен быть отель...

    Ты шел, невольно ускоряя шаг,

    В тумане, заглушающем все звуки,

    Не узнавая улиц и домов.

    Казалось, что вот-вот, за поворотом,

    Откроется пейзаж, знакомый с детства -

    Ведь это твой, родной, любимый город!

    Но местность становилась только глуше,

    Все меньше неразбитых фонарей...

    Не выдержав, ты в первый раз свернул,

    Потом свернул опять, уперся в стену,

    Пошел назад - и не нашел дороги...

    А страх все разрастался. Ты все больше

    Запутывался в паутине улиц,

    Блуждая в переулках без названий.

    Дворы-колодцы, стены, тупики...

    Дома вокруг смыкались все тесней,

    Как пальцы палача на горле жертвы;

    Все двери заперты, и в окнах тьма.

    И ты уже не верил, что когда-то

    Жил в Штатах, что летел на самолете,

    Что где-то светит солнце, льется речь...

    Казалось, все - и мировое имя,

    И книги ты готов теперь отдать,

    Чтоб встретить здесь живого человека;

    Пусть даже патрули и мародеры,

    Но только не безмолвный этот ужас!

    Так должен чувствовать себя Тезей,

    Попавший в лабиринт без Минотавра:

    Сражаться не с кем, доблесть не спасет,

    Единственно что остается - бегство.

    И ты бежал по этим закоулкам,

    Ты задыхался, и стальные когти

    Тебе сжимали сердце все больней.

    И вот - тупик. Захлопнулась ловушка.

    Ты повалился на сырой асфальт,

    И здесь, на самом дне двора-колодца,

    Заполненного гнилостною мглой,

    Ты осознал, в чем суть твоей ошибки:

    Эйнштейн назвал наш мир четырехмерным,

    А ты вернулся в город детства лишь

    В трех измерениях, забыв про время.

    И город, что нашел ты - он не твой,

    И он, как чужака, тебя раздавит.


    И в тот же миг в Америке, в Нью-Йорке,

    В своей постели ты открыл глаза

    И понял неожиданно, что умер.


    1996


_^_




СОН,
ВЫЗВАННЫЙ ПОЛЕТОМ БАЛЛИСТИЧЕСКОЙ PАКЕТЫ ВОКPУГ ЗЕМЛИ
ЗА СЕКУНДY ДО ПОПАДАНИЯ

    Снова ветеp с востока несет гоpячий песок

    На pазвалины гоpода и гpомыхает жестью.

    В стеблях сеpой колючки созpел ядовитый сок

    С аpоматом, дуpманящим, как упоенье местью.


    Вот и настало завтpа. Мы сделали свой бpосок

    В миp, где навек покончено с модой, пpестижем, лестью,

    В миp пpостоты и пpавды, где важно уpвать кусок,

    Не осложняя выбоpа жалостью или честью.


    Надуманные пpоблемы сгоpели в огне войны,

    И если мы убиваем, то лишь когда голодны,

    А не во имя идеи о том, что все люди - бpатья.

    Тепеpешний миp твоpили мы сами. И стало так.

    И ныне, глотая мясо мутиpовавших собак,

    Не шепчем слов благодаpности. Равно как и пpоклятья.


    1994


_^_




РУССКАЯ ИДЕЯ

    Гиблая пустыня - ни конца, ни кpая.

    Общая святыня - мать-земля сыpая.

    Топи да болота, степи да чащобы,

    Хpамов позолота, а вокpуг - тpущобы,

    Завывает вьюга, гонит снег по кpугу...

    Коpотка кольчуга на спине у дpуга!

    Глушь да буеpаки, воpовство да дpаки,

    Да сpамные вpаки вечеpом в баpаке.


    Пpём с мольбой о чуде пpямиком в тpясину.

    Каждому Иуде - личную осину!

    Каждому кумиpу возжигаем свечки,

    Да гpозимся миpу встать с холодной печки:

    Вот подымем знамя да пpойдем с боями,

    Тем же, кто не с нами, гнить в зловонной яме!

    Вытопчем доpогу к вашему поpогу,

    Пусть идем не в ногу, но зато нас много.


    Пыл наш не умерить, рвемся в бой отважно,

    Главное - чтоб верить, а во что, неважно.

    Не считаем трупы, не боимся мести,

    Ничего, что глупо, главное, что вместе!

    Пить - так до упаду, мордой в грязь с размаху,

    Нету с нами сладу, во нагнали страху!

    Все кругом поруша, перед образами

    Изливаем душу пьяными слезами.


    Нас видать по pоже, выpосших без нянек,

    Нам свой кнут доpоже, чем замоpский пpяник.

    Мы в гробу видали ихние конфетки!

    Будем жить и дале в клетке, как и предки.

    Нам все пеpемены - как седло коpове,

    Гpязи по колено, да по пояс кpови.

    Завывает вьюга, свиpипеет стужа,

    Ничего, что туго - может быть и хуже.


    На таком морозе к черту все приличья!

    По уши в навозе веруем в величье.

    Кто кого замучит на лесоповале?

    Нас ничто не учит, мы на всех плевали.

    Нас любая гадость может распотешить,

    В нас - добро и святость! Тех, кто спорит - вешать!

    Нищая лачуга стынет под сугробом,

    Завывает вьюга, как вдова над гробом...


    1995


_^_




© Юрий Нестеренко, 2000-2015.


© Сетевая Словесность, 2000-2015. 

Стихи Юрия Леонидовича Нестеренко. 



Ради всех, кто замучен в ГУЛАГе,
Ради душ, опоганеных зоной,
Там, где реют кровавые флаги,
Я всегда буду пятой колонной.

Буду в натовском каждом приказе,
В пуле, в бомбе, в крылатой ракете,
До тех пор, пока красные мрази
Не исчезнут на этой планете.

Эпиграфом взята строчка из стихотворения А.Галича, написанного в середине 70-х: "Так вот она, ваша победа". 

Когда-то, в те годы, песни на эту тему Александра Аркадиевича казались гиперболой, и были какие-то сомнения в исторической правде - уж очень силён был прессинг на наши мозги.

Теперь же, когда всё так доступно, сомнений нет. В стихах этих (Ю.Нестеренко) не смущает ни одна строчка.

Вот это стихотворение:

Цена победы


И было так: четыре года
В грязи, в крови, в огне пальбы
Рабы сражались за свободу,
Не зная, что они - рабы.

А, впрочем, - зная. Вой снарядов
И взрывы бомб не так страшны,
Как меткий взгляд заградотрядов,
В тебя упертый со спины.

И было ведомо солдатам,
Из дома вырванным войной,
Что города берутся - к датам.
А потому - любой ценой.

Не пасовал пред вражьим станом,
Но опускал покорно взор
Пред особистом-капитаном
Отважный боевой майор.

И генералам, осужденным
В конце тридцатых без вины,
А после вдруг освобожденным
Хозяином для нужд войны,



Не знать, конечно, было б странно,
Имея даже штат и штаб,
Что раб, по прихоти тирана
Возвышенный - всё тот же раб.

Так значит, ведали. И все же,
Себя и прочих не щадя,
Сражались, лезли вон из кожи,
Спасая задницу вождя.

Снося бездарность поражений,
Где миллионы гибли зря,
А вышедшим из окружений
Светил расстрел иль лагеря,

Безропотно терпя такое,
Чего б терпеть не стали псы,
Чтоб вождь рябой с сухой рукою
Лукаво щерился в усы.

Зачем, зачем, чего же ради -
Чтоб говорить бояться вслух?
Чтоб в полумертвом Ленинграде
От ожиренья Жданов пух?

Чтоб в нищих селах, всё отдавших,
Впрягались женщины в ярмо?
Что детям без вести пропавших
Носить предателей клеймо?

Ах, если б это было просто -
В той бойне выбрать верный флаг!
Но нет, идеи Холокоста
Ничуть не лучше, чем ГУЛАГ.

У тех - все то же было рабство,
А не пропагандистский рай.
Свобода, равенство и братство...
Свободный труд. Arbeit macht frei.

И неизменны возраженья,
Что, дескать, основная часть
Из воевавших шла в сраженья
Не за советскую-де власть,

Мол, защищали не колхозы
И кровопийцу-подлеца,
А дом, семью и три березы,
Посаженных рукой отца...

Но отчего же половодьем
Вослед победе в той войне
Война со сталинским отродьем
Не прокатилась по стране?

Садили в небеса патроны,
Бурлил ликующий поток,
Но вскоре - новые вагоны
Везли их дальше на восток.

И те, кого вела отвага,
Кто встал стеною у Москвы,
За проволоками ГУЛАГа
Поднять не смели головы.

Победа... Сделал дело - в стойло!
Свобода... Северная даль.
Сорокаградусное пойло,
Из меди крашеной медаль.

Когда б и впрямь они парадом
Освободителей прошли,
То в грязь со свастиками рядом
И звезды б красные легли.

Пусть обуха не сломишь плетью,
Однако армия - не плеть!
Тому назад уж полстолетья
Режим кровавый мог истлеть.

И все ж пришёл конец запретам,
Но, те же лозунги крича,
Плетется дряхлый раб с портретом
Того же горца-усача.

Он страшно недоволен строем,
Трехцветным флагом и гербом...
Раб тоже может быть героем,
Но все ж останется рабом.

И что ж мы празднуем в угоду
Им всем девятого числа?
Тот выиграл, кто получил свободу.
Ну что же, Дойчланд - обрела.

А нас свобода только дразнит,
А мы - столетьями в плену...
На нашей улице - не праздник.
Мы проиграли ту войну.

9 мая 2002


Простые и чёткие слова поэта вызвали желание узнать о нём самом. Поисковик "ГУГЛ" тут же дал справку:

Нестеренко, Юрий Леонидович - Википедия: Юрий Леонидович Нестеренко - российский писатель и поэт. Родился 9 октября 1972 в Москве. Окончил факультет кибернетики МИФИ с красным дипломом ...

Практически наугад вызвал я ещё одно стихотворение этого поэта. И снова - тот же уровень языка и гражданственности.

28 лет назад в перерыве суда надо мной солдат конвоя протянул мне в "кормушку" камеры горсть простеньких конфет, купленных им в буфете суда на его солдатские гроши. Я был крайне растроган и
произнёс про себя: "Нет, не умерла ещё Россия". Русские черносотенцы удивились бы таким словам еврея, которого в Новосибирске судили как сиониста, стремящегося в Израиль. Будущему поэту тогда было только 10 лет...

Сегодня, читая стихи Юрия Нестеренко, я в Израиле говорю те же слова: "Нет, не умерла ещё Россия" Имеется, конечно, в виду Россия не Прохановых и режима В.В.Путина, а Россия настоящих русских
патриотов, не черносотенцев, которые неделю-две назад по Москве маршировали с лозунгами "Смерть жидам! ".

Предоставляю читателям - ещё одно стихотворение Юрия Нестеренко. Тоже из Википедии. На закуску

Глядя в телевизор-2

И снова течет с экрана
Прогоркло-гнилая чушь,
Довольная пасть тирана
Плюет в миллионы душ.

Под пафосный посвист плеток,
Под пыльные миражи
Глумливый оскал решеток
Сочится слюною лжи.

И лязгают ржаво звенья,
И душит навозом хлев,
И черная желчь презренья
Рождает багровый гнев!

Мириться с плюгавой швалью
Трудней, чем идти на бой,
И ненависть станет сталью,
И честь пропоет трубой.

И нету желаний, кроме
Удушье остановить -
Давить эту вошь на троне,
Любою ценой - давить!

Однако державной мрази,
Не морща во гневе лбов,
Но дружно зайдясь в экстазе,
Внимает толпа рабов.

И славят, и бьют поклоны,
И лижут наперебой,
И счастливы встать в колонны
Шагающих на убой.

Зачем же пред горсткой сброда
Они расшибают лоб?
Неужто толпы народа
Сильнее мундирный клоп?

Продажны? Глупы? Не каждый,
И помнят свободы дни -
Зачем же холопьей жаждой
Объяты опять они?

Причина не в том, что туже
Сжимают кольцо псари;
Раб - это не цепь снаружи,
Но жажда цепей внутри!

И тщетно твердить баранам
Про волю как цель борьбы:

Не раб порожден тираном -
Тиранов родят рабы!

И в том, чтобы свергнуть гада,
Конечно же, нет греха,
Но вскоре, как прежде, стадо
Потребует пастуха.

И не исцелится рана,
И сделает круг резьба...
Свободный, убей тирана,
Но прежде - убей раба!

Все прочее - бесполезно,
Хоть замыслы хороши,
И нагло глумится бездна
Ухмылкой верховной вши...