Всем читать, думать, меняться, оставаться людьми...

Daria Makarova

Сегодня умер мой сын, ему было 8,5 месяцев. Это случилось ровно 5 лет назад. И сегодня я хотела бы рассказать, насколько мы больны. После смерти Максима я потеряла смысл жизни. Я не понимала, что происходит, не знала какое время суток, мое тело существовало, но меня в нем не было.

Так продолжалось несколько дней, пока я не выплеснула часть своей боли на бумагу - пока не написала свой рассказ, который не смогла дописать до конца. Рассказ я прочитала на похоронах - 16 ноября, и мои родственники попросили его опубликовать. С тех пор вы меня знаете. Случилась огромная история, много дел сделано, но не сделано главное - я не смогла сломать черствость и безразличие в тех, кто сообщает родителям о смерти детей.

За пол года до смерти Максюши, моя сводная сестра потеряла сына (внутриутробная смерть за день до родов), и она мне рассказала КАК в Европе обращаются в таком случае с родителями. Я была поражена чуткости, такту и бережному отношению медработников. Но это у них...у них есть специальные комнаты в больницах, где родители могут переодеть малыша, покачать его на руках в последний раз, ПОЦЕЛОВАТЬ свое дитя...они могут отпустить его.

Формат этого отношения задает международный фонд SANDS (рекомендую погуглить), в России их нет. Как было со мной: Утром 12 ноября нас с мужем пригласили к 12:00 на консилиум, с нами говорили и вешали лапшу на уши...но нас не пустили к сыну после консилиума, который проходил в соседней комнате от реанимационной палаты. Меня буквально под руки выводили из отделения. Выставив нас за дверь, нам сказали, что часы приема как обычно, уходите....но мы не ушли.

Мы стояли перед дверью, выслушивая ворчание медперсонала о том, что мы мешаем всем. Я помню то ощущение вакуума - ни боли, ни страдания, просто вакуум. И я в нем...просто жду, как окуклившаяся гусеница. Прошло 2 часа, к нам вышел зав.реанимацией...ну как вышел...он выглянул изза двери и сказал: - уезжайте отсюда, вам здесь делать нечего, ваш сын умер. И всё. И точка. Я вышла из оцепенения и услышала издалека свой голос: - но как...?

...вы же говорили...врачи же видели его...почему умер?...как это возможно?! - уезжайте, вы мешаете остальным. - но можно его увидеть? Попрощаться хотя бы?! - получите тело из морга и попрощаетесь! И закрыл дверь на замок. И тут первый провал в памяти - не помню, что именно произошло, но, говорят, я пинала дверь реанимации ногами и кричала, чтобы меня пустили к сыну, что я не уйду, пока не увижу его.

Дверь открылась и мне сделали строгий выговор, пообещали вызвать охрану и вывести меня из больницы насильно.

Не знаю как, но я уговорила врача отвести нас к Максюше. Реанимационный зал. Старый советский кафель, облезлая дермантиновая кушетка, на ней лежит сверток. Подхожу на ватных ногах и боюсь заглянуть свертку в лицо. Муж обнимает меня...но мы не плачем. Мы просто не верим. Большего ощущения сюрреализма в моей жизни не было. Возле нас стоит кто-то из сотрудников реанимации и строгим голосом выдает команды: - руками не трогать! Близко не подходить!

Этот голос возвращает меня в реальность и в голове проскальзывает мысль: "я никогда этого не забуду. Это же кошмар какой-то". Поворачиваюсь на голос и спрашиваю: - а можно его поцеловать? - нет! Вот поймите - НЕЛЬЗЯ матери целовать своего сына. Нельзя и все тут. Не положено. В их БОЛЬНОЙ системе коррдинат, где все с ног на голову, где человеческая жизнь не значит ничего, где нет ничего человечного, нет добра и сострадания, в их мире матери запрещено целовать ребенка, а тем более - взять на руки.

Это наше общество...его значительная часть. Это электорат. Это народ....больной, бездушный, тупо выполняющий инструкции, придуманные нелюдями. В нашей стране НЕЛЬЗЯ родителям посещать детей в реанимации (нам с мужем давали по 2 (!!!) минуты один раз в день), НЕЛЬЗЯ попрощаться с умершим ребенком, НЕЛЬЗЯ взять его на руки. Много чего нельзя. В ретроспективе последних 55 часов жизни моего Максима, могу сказать, что отношение к нам - скотское.

И страшно, что люди, работающие внутри системы, не родились такими, а стали, благодаря системе. Правила и регламенты написаны какими-то роботами-фашистами. И, я точно знаю, что если бы тогда с нами поступили по-человечески, если бы к нашей потере и нашему горю отнеслись бережно, если бы позволили проститься с сыном и отпустить его, то я не стала бы эти пять лет заниматься благотворительностью, политикой и изменением системы здравоохранения.

Пять лет я работала бесплатно, помогая родителям маленьких пациентов, заставляя систему работать. Исправляя ошибки чиновников... И каждый день я заставляла себя вставать и идти, это было смыслом моей жизни...