СТАЛИН И БУНИН

И здесь не могу не привести замечательное по глубине понимания темы влияния европейского масонства на русскую эмиграцию (а шире — на культурную и политическую элиту СССР) высказывание Льва Любимова еще в 1938 году: «...когда будет возрождаться национальная Россия, политическое масонство, страшась пуще всего торжества в России «проклятых фашистских сил», страшась, что это возрождение нанесет новый удар тем идеям и установлениям, которые были порождены XIX веком, несомненно будет бороться против русского великодержавного и истинно национального оздоровления».

Осмысляя сказанное, думается, становится яснее — кем был Сталин для антирусских сил Европы и Америки. И как важно было помешать ему в его победоносных усилиях создать великую Державу — в большом и малом. В том числе помешать желанию вернуть России Бунина...

Впрочем, писатель-эмигрант, автор ряда антимасонских книг В.Ф. Иванов в книге «Русская интеллигенция и масонство. От Петра Первого до наших дней» (1934 г.) утверждал: «И.Бунин... при содействии масонов получил Нобелевскую премию, которая, как общее правило, выделяется только масонам». Все эти обстоятельства нельзя не учитывать, говоря о влиянии масона Алданова на Бунина. Ниже я еще раз вернусь к непостижимо-исповедальному тону писем Бунина к нему. А теперь — вновь вернёмся к «миссии» Константина Симонова.

Записки его о встречах с Буниным, безусловно, честны и в главном — описании тех чувств, что терзали Бунина, — верны. Не доверять его рассказу было бы ошибкой. (Хотя в частностях, считают некоторые исследователи, они не совсем точны. В значительной мере Симонов повторил рассказ о своих парижских впечатлениях в беседах с А.Львовым, которые тот включил в свою книгу.

Симонов как писатель и человек умный понимал — с Буниным лобовые уговоры «за возвращение» не пройдут: ведь для последнего это не просто вопрос пространственного перемещения из страны в страну. Дело куда глубже: как преодолеть психологический барьер, чтобы оказаться не только в другой эпохе, но и вне времени, в координатах которого все эти годы жила душа? К тому же «новое время» шло по минувшему, по могилам всего того, что оставил он в роковом 20-м году за кромкой одесского порта...

Сидя с гостем в ресторане «Лаперуз», Иван Алексеевич размышлял именно об этом:

«— Поздно, поздно... Я уже стар, и друзей никого в живых не осталось. Из близких остался один Телешов... Боюсь почувствовать себя в пустыне... А заводить новых друзей в этом возрасте поздно. Лучше уж я буду думать обо всех вас, о России — издали...» Быгло у него желание — он и об этом думал — просто «поехать, посмотреть, побывать в знакомых местах, но его смущает возраст...»

Дело тут, думается, не в возрасте. Скорее всего Бунин не мог преодолеть — внутри себя — две серьезнейшие преграды на этом, чисто туристическом, посещении Советского Союза. Взять советский паспорт — значит показаться в глазах близкого окружения (чьим мнением он все-таки дорожил) «отступником». Впрочем, таковым, в глазах части «непримиримой» эмиграции, он и остался. Ирина Одоевцева вспоминает о том состоянии, в котором находился осенью 1947 года Иван Алексеевич, когда они вместе отдыхали в пансионате «Русский дом» в Жуан-ле-Пэне:

«— Слыхали, конечно слыхали — травят меня! Со свету сживают! Я, видите ли, большевикам продался. В посольстве советском за Сталина водку пил, икру жрал! А я, как только посол предложил тост за Сталина, сразу поставил рюмку на стол и положил бутерброд...»

А главное — пугало возвращение «оттуда» в привычный мир эмигрантской колонии: в любом случае этот мир, эта жизнь увиделась бы совсем-совсем иной. Как изменилось бы и отношение к нему...

Важно еще учесть вот какую мысль, высказанную Буниным Симонову. Тот, в беседе, возражая на утверждение писателя о том, что Франция «не чужая для него страна», заметил: «Как же вы, Иван Алексеевич, привыкли к французской жизни, если живете истым эмигрантом и вся ваша жизнь здешняя — в русской колонии?»

Бунин, вспоминает Симонов, ответил не сразу. Но ответ его был неожиданным для собеседника: и в советской России он будет чувствовать себя, как в колонии...

Трудно не согласиться с этим: четверть века человеческой жизни — срок немалый. Поменять почву? Вернуться туда, где давно вырос молодой подлесок? Нет, старые деревья не пересаживают!

На последней встрече Бунина с Симоновым, когда вроде бы решился вопрос о его поездке в Союз, решение созрело окончательно: не ехать! Об этом, по рассказам его, вспоминала писательница Умэль-Банин Асадулаева (утверждается, что женщина эта была последним увлечением писателя): «Да, говорил он, Симоновы ему понравились, но вопрос оказался куда сложнее, чем вы себе представляете. Чем больше я об этом думаю, тем труднее мне решить...» А далее произнес такие слова: «Душу я не продаю ни черту, ни большевикам...

Если бы я согласился ехать туда, они бы воспользовались моим именем, чтобы завлечь других... Я бы служил им вывеской, меня бы заставили говорить то, чего я не думаю...»

Константин Симонов дополняет к обстоятельствам прощальной встречи такие факты: «Перед моим отъездом в Москву Бунин просил уладить кое-какие дела его с «Гослитиздатом». Настроение у него держалось в основном прежнее. До меня доходило, что Алданов сильно накручивал его против большевиков, но старик все-таки не уклонялся от разговора, видно, оставалось чувство недосказанного. А когда я воротился в Москву, как раз взяли в оборот Зощенко с Ахматовой, так что Бунин отпал сам собой...

Нет, в Россию он не вернулся бы. Это чепуха, будто Бунин пересмотрел позицию. Ничего он не пересмотрел!.. »

Есть свидетельство, что неудача Симонова связана, в определенной мере, с его «недипломатичным» поведением на одной из встреч. О том поведал в своих воспоминаниях бывший сотрудник внешней разведки КГБ Борис Бараев. В 1955 году он занимался вопросами отправки бунинского архива в СССР, для чего несколько раз встречался с Верой Николаевной Буниной и Леонидом Зуровым. В одной из бесед она поведала о тех днях, когда перед Буниным стояло непростое решение — ехать или остаться: «В 1945 году Бунин получил советское гражданство и приступил к решению практических вопросов для переезда в Москву. А помешал этому, по словам Веры Николаевны, нелепый случай, какой-то злой рок. Вскоре после войны в Париже побывал Константин Симонов... Направляясь к Симонову в консульство СССР, он (Иван Алексеевич) рассчитывал найти понимание, дружеское участие, а столкнулся с жестким, бездушным обращением. «На что вы истратили лучшие годы? На борьбу с нами?» — такими словами был встречен Бунин. Словно мальчишку отчитал нобелевского лауреата Симонов. Надо знать характер Ивана Алексеевича, рассказывала Вера Николаевна. Тут же на глазах Симонова он разорвал свой советский паспорт... »

http://www.bibliotekar.ru/masony/16.htm