Учитель пения. Николай Петрович Привалов

 Невыдуманные истории

УЧИТЕЛЬ ПЕНИЯ
Памяти Николая Петровича Привалова

Некогда в Риге пел я в церковном хоре. За мое пение старец Таврион из Свято-Троице Сергиевского женского Рижского монастыря с примерной регулярностью отчитывал меня на проповедях: "Ревет белугой и думает, что это хорошо. Учиться надо!" Но где? У кого? Уж сколько учителей я испробовал!
И вот однажды в Спасо-Преображенской пустыньке монастыря появился странный безбородый священник. Мы гуляли по сосновому бору, беседовали, и я пожаловался на свой голос. И тут я услышал такое...
- Звук должен быть как золото, а не как бронза, как хрусталь, а не как стекло, как соловьиная трель, а не как горловое карканье вороны, как звук ручейка, а не как блеянье козла. Вспомни указание Типикона: аще кто козло - гласование творит в храме Божием, да изгоняют таковых, яко хулителей! Ведь говорят же: "У него был красивый грудной бархатный голос". Он должен быть глубоким и чистым, без посторонних примесей и никаких "головных резонаторов", фальцетов. Он должен исходить из глубины. Ты думал, почему Церковь вслед за Псалмопевцем поет: "Из глубины воззвах к тебе, Господи"? Думаю не только о душевной глубине говорит Псалмопевец. Есть такой человек - Николай Петрович Привалов, и он может тебя научить, хотя я слышал, что он сейчас ни с кем уже не занимается.
Мне нужно было срочно поставить голос. Я рассчитывал рукополагаться во священники в Риге в ближайшее время. По наивности я считал, что быстренько съезжу в Москву, поставлю голос и - в сан.
Учитель - Николай Петрович Привалов - жил один в коммунальной квартире, в комнатке размером с четверть трамвая, с узеньким, в полчеловека, проходом между пианино и диваном. Чтобы понять бедность, в которой он жил, добавлю, что из обстановки был еще старый сервант, небольшой кухонный стол, два стула и бумажные репродукции Рубенса на выцветших обоях. Сразу после войны, гуляя то ли по Вене, то ли по Будапешту, увидел Привалов объявление о том, что известная певица г-жа Лидия Яковлевна Липковская дает уроки игры на фортепиано. И он пришел учиться. Липковская же дала ему совет: "Молодой человек, для профессиональной игры на фортепиано вы уже опоздали, а вот для вокала ваш возраст как раз подойдет. Давайте учиться петь!".
Потом уже была дружба со знаменитым тенором Георгием Виноградовым, изучение творчества Шаляпина, Карузо и других представителей русского и итальянского бельканто. "Петрович", как я его звал впоследствии, при личной встрече меня сразу осадил.
- Голос? Поставить? - гудел он баритональным тенором. - И быстро? Молодой человек! Голос ставят лет этак 20... И это стоит очень дорого. Бесплатно я не занимаюсь. А вот цену цветного телевизора я с Вас возьму! (огромная сумма по тем временам. - Прим. автора) Что такое цветной телевизор? Просто вещь. А здесь ГОЛОС! - говорил он многозначительно.- Но я сейчас не беру себе учеников. Так он мне методично отказывал в течение двух - трех недель. Я не отступал. И он, наконец, снизошел: "Ну ладно! Приходи завтра в пять часов!".
Первое занятие длилось ровно 15 минут, было странным и ни на что не похожим. Странные упражнения и минимум внимания к моей персоне. Но сразу же, выйдя от него, я почувствовал такой прилив сил, что хотелось петь, горло не болело, и наполненность внутренней радостью и какой-то юношеской силой была очень необычной. Потом я привык к этим ощущениям.
По прошествии трех недель (7-9 занятий) "Петрович" попросил меня заорать в полный голос. Я старался "орать", как мог, что есть мочи. Он, улыбаясь на мое замешательство, заметил: "Ну вот, молодой человек! Теперь у вас голоса того уж нет, новый еще очень маленький. Теперь - время трудиться и ждать".
Я был потрясен, как это он так сделал, что, крича изо всех сил, я сам с трудом себя слышал?
- Главное, чтобы голос встал на свое место, укрепился, а дальше он сам будет расти, и крепнуть, - изрекал он в перерывах между упражнениями. И голос действительно креп и рос!
За все время занятий я ничего не слышал о диафрагме и тому подобных премудростях других учителей, и на все недоуменные вопросы по этому поводу получал всегда один и тот же ответ: "Нечего болтать! Петь надо!".
Коронное его изречение было: " По-еем серебряным голосом!".
Он любил повторять: "Все говорят, что талант - 10 процентов дара и 90 процентов труда. И это верно. Надо очень много трудиться. Но забывают главное - надо трудиться в нужном направлении". Этот его постулат настолько глубоко врезался мне в сознание, что принес "плоды многи".
После первых же занятий с Петровичем - петь стало легко, а само желание петь, вызывая прилив благодарных, радостных сил, сделалось постоянным и естественным, как сама жизнь.
Действительно: "Пою Богу моему дондеже есмь".
Когда через полгода я приехал в пустыньку к о. Тавриону и, по обыкновению, встал на левый клирос, мой друг, служивший там диаконом, был удивлен, каким это образом я сливаюсь с хором. А о. Таврион на первой же Литургии, в проповеди, вдруг вставляет важные для меня (и изменившие отношение к Церкви у Николая Петровича) слова: "Как хорошо, когда человек, имея от Бога дар, потрудится над его усовершенствованием! Как же это кра-си-во! - при этом он резко посмотрел мне прямо в глаза. (здесь стоит добавить, что о. Таврион говорил проповедь всегда с закрытыми глазами. - (Прим. авт.) - Вот это и есть ПРАВО - СЛАВИЕ! Трудиться надо!".
Когда я потом рассказал этот случай Петровичу, то увидел, как учителю было приятно и каким уважением он проникся к о. Тавриону, стал спрашивать о нем, о старцах. И даже прочитал на эту тему книги. С этого момента Петрович с гордостью стал называть себя православным и, пряча за картинной манерностью подлинное смирение, всегда иронично добавлял - "недостойный".
Когда же через кого-то из уже многочисленных учеников архимандрит Таврион передал ему личное благословение иконкой, фотография о. Тавриона появилась у Петровича на стене, и стала часто звучать фраза: "Старцы знают...".
Голос, поставленный Петровичем, лишался свойственной бытовому или "обычно" поставленному голосу страстности и чувственности. 
- Посмотрите! Какие у вас становятся лица, когда вы поете "бельканто"! Какой чистый "божественный" звук вы издаете, вы уже и сами слышать умеете! Я делаю из вас звуковые иконы! - часто повторял он и был неосознанно, интуитивно точно прав.
Ведомым только одному Богу образом Николай Петрович обрел и вернул нам подлинное, молитвенно-беспристрастное звучание человеческого голоса, возобновив тем самым в богослужебной практике "Звуковое Предание" Православной Церкви.
По некоторым историческим источникам, школа "бельканто" (букв. - прекрасное пение) появилась в Италии после того, как Патриарх Никон пригласил итальянских музыкантов, чтобы ввести в России полюбившееся ему "партесное пение" (где у каждого голоса своя музыкальная партия), в противовес унисонному "древлему" пению на Руси. Партесное пение у нас ввели, но итальянцы оказались в таком восторге от "унисонного", что ввели его, в свою очередь, в Италии под названием "бельканто".
А в Росси, как это бывало не раз в истории Церкви (сравните с потерей предания об умном монашеском делании, возобновленное Паисием Величковским), звуковое предание было потеряно, что явственно слышно из базарно-горлового звучания современных старообрядческих хоров. 
Оно и понятно - нотной грамоты не было, а "крюковой" владели очень немногие - звук передавался "из уст в уши", а для этого "тот самый звук" нужно было "найти", "выучить", "запомнить" и еще - правильно передать. 
Со времени моих первых занятий с Петровичем прошло около 20 лет. В лице православных христиан, желавших петь в церковном хоре, но подчас даже не имеющих слуха, Петрович приобрел множество верных, любящих и молящихся о нем учеников. Видя, что Учитель, радуясь тому, что в храмах Москвы все больше и больше стали петь "чистыми" голосами, скорбит одновременно об упадке светской российской вокальной культуры, Господь послал ему утешение на старости лет, дав в ученицы профессиональных сценических певиц. Это народная артистка России Татьяна Петрова, которая, увидев одинокое холостяцкое житье Учителя, долгое время готовила ему обеды и мыла полы; Ольга Стронская, солистка Мариинского оперного театра, а также Марина Лифшиц. Так уж устроил Господь, что Николай Петрович скончался при любимых и ценимых своих ученицах - Марине и Ольги. Дай им Бог полученный Дар пронести достойно!
За несколько дней до смерти, сразу после принятия Святых Христовых Таин, он попросил меня присесть к нему на кровать.
Боль отступила, и он, благодарный, "иронично-ласково" произнес: "А ведь в РАЮ поют только БЕЛЬ-КАНТО! Давай споем!". И мы запели то место из "великого славословия" Архангельского, где звуковые струи льются, как музыкальный фонтан, и где квартет, поочередно вступая, очищенными от суеты и страстей голосами, доносит до нас скорбно-надежное: "Яко согре-ших... согреших Тебе!".
Мы тих пели и слезы лились по нашим лицам. Вспомнились мне в этот момент предсмертные слова старца Тавриона: "Мы уходим... Вы остаетесь одни... Но мужайтесь... Чем темнее небо - тем ярче звезды".
Помяни и ты, читатель, в своих молитвах раба Божьего Николая. Почти за 20 лет занятий никаких денег он с меня не взял, и никакого цветного телевизора у него так и не было. Единственное, чем я смог ему оплатить, так это им же поставленным моим голосом да благодарной молитвенной памятью.
На моих глазах абсолютно светский человек изменил за несколько лет звучание московских церковных хоров с нотно-музыкально-чувственного на бесстрастно-молитвенное. Если услышишь, читатель, проникновенное, собранное, глубокое, молитвенное пение в храме Божием, знай, что это поют люди Божии, либо знавшие Петровича, либо обученные его учениками.
Вечная ему память!

Из "записок православного"