"Жизнь в долг" или "жизнь как долг"?

Внешний долг США, превышающий ВВП; закредитованность населения России; отрицательные ставки по гособлигациям и стимулирование «жизни в долг». Какие метаморфозы происходят с понятием долга?

История понятия «долг» такая же длинная, как история человечества. Определенные культурные нормы предполагают, что человек с момента своего рождения испытывает благодарность за подаренную жизнь и тем самым находится в долгу перед своими родителями, которые в свою очередь испытывают «родительский долг» по отношению к своему ребенку. В силу этого расхожая фраза «каждый должен выплачивать свои долги» несет в себе в первую очередь элемент нравственного порядка.

Если говорить о содержательной стороне понятия «долг», то ее легче исследовать на личном опыте (в противовес теоретическому методу познания). Следовательно, испытать на себе нравственное давление понятия долга проще, оказавшись в статусе должника.

В настоящее время высокую популярность приобретает понятие денежного долга, одна из распространенных форм которого — банковский кредит. В данной статье попытаемся оценить, насколько закредитовано российское население и в какие формы вырождается денежный долг в развитых странах.

Долг — кредит

По данным ЦБ РФ, на 1 марта 2015 года общий объем задолженности физических лиц по кредитам составляет 10,7 триллиона рублей. Эта сумма, по данным Объединенного кредитного бюро, распределяется среди 39,4 миллиона человек.

Таким образом, более половины экономически активного населения России имеют статус «должника».

Около 9% общего объема задолженности составляют ссуды, платежи по которым просрочены более чем на 3 месяца. Доля возврата по таким кредитам составляет не более 5–7%. Иными словами, примерно десятая часть выданных кредитов вряд ли вернется банкам.

В реальности, объем просроченной и общей задолженности россиян намного выше. Во‑первых, потому что банки списывают безнадежные долги в счет собственных убытков или продают просроченную задолженность коллекторским агентствам. При этом стоит отметить, что «профессиональные вышибалы» зачастую оказывают чрезвычайно сильное психологическое давление на должника.

Во‑вторых, в статистике не учитываются операции на рынке так называемых «займов до зарплаты» — небольших краткосрочных кредитов, выдаваемых микрофинансовыми организациями (МФО) под более высокие проценты. В среднем ставка МФО составляет 2% в день, или 730% в год при расчете полной стоимости кредита. Для сравнения, средневзвешенные процентные ставки банков по кредитам физическим лицам в первом квартале 2015 года составили 26% годовых.

В своей совокупности эти два фактора не добавляют оптимизма той части российского населения, которая испытывает на себе экономические отголоски внешнеполитических конфликтов. Рост цен на товары и проблемы с работой снижают уровень платежеспособности населения. Так, по данным опроса коллекторского агентства «Секвойя Кредит Консолидейшн», в 2015 году 38% опрошенных объяснили просрочку по кредиту ухудшением материального положения (в 2012 году их доля составляла лишь 10%).

Если финансовые трудности заемщиков и не приводят к просрочке по кредиту, то ухудшающийся фон общей макроэкономической ситуации, так или иначе, увеличивает доли платежа по кредиту в структуре ежемесячных расходов населения. По данным того же «Секвойя Кредит Консолидейшн», в 2015 году средний банковский заемщик стал тратить на обслуживание кредита до 45% своего ежемесячного дохода (невероятные цифры, нет?). При этом система банковской оценки кредитоспособности заемщика определяет критическую долю платежей по кредиту в структуре ежемесячных доходов в размере 50%. Иными словами, ухудшение экономической ситуации в России автоматически переводит благонадежных заемщиков в зону высокого риска возникновения проблемных долгов.

Значительное ухудшение платежной дисциплины заставляет банки изыскивать новые варианты покрытия убытков по безнадежным кредитам. В условиях экономического кризиса серьезные шаги предпринимает и Центробанк России для регулирования банковской деятельности. Так например, в самые острые периоды колебания национальной валюты действия ЦБ включали непосредственное управление процентной ставкой и валютные интервенции.

В противовес этому, в Европе и США вовсю применяются новые регуляторные механизмы, такие как: количественное смягчение, кредитное смягчение, политика опережающей индикации, нулевой и отрицательный уровень процентных ставок. Насколько эффективен такой подход, покажет время. Но уже сейчас многие инвесторы отмечают, что

новые правила игры на финансовых рынках, в частности такой механизм, как отрицательные процентные ставки, меняют не только основные финансовые законы, но и приводят к переоценке самого понятия денег и их доходности.

Жизнь в перевернутом мире

Одной из аксиом классической рыночной экономики можно считать положение о том, что за пользование любым ресурсом надо платить. За пользование оборудованием, пусть даже находящемся в собственности, необходимо начислять амортизацию, за трудовой ресурс — заработную плату, за пользование землей или недрами — налоги и т.д..

При этом самым спорным вопросом остается обязанность платить деньги за пользование деньгами. Даже некоторыми религиями предписывается запрет брать проценты, а ростовщики сразу же попадают в ранг грешников. В этой связи применение отрицательных процентных ставок, впервые введенное Центральным банком Швеции в 2008 году на «излишние» резервы коммерческих банков, внесло серьезные коррективы в финансовую картину мира, представляя ее как «жизнь с нулевыми и отрицательными процентными ставками».

Для примера рассмотрим США. Эта страна за последние 30 лет демонстрировала последовательное движение в сторону снижения процента. Средняя ставка Федеральной резервной системы между двумя рецессиями 1979 и 1991 годов находилась в диапазоне 8–10%; в период до следующего кризиса 2001 года — в диапазоне 4–6%; до грянувшего мирового финансового кризиса в 2008‑м — в диапазоне 1–4%; а с тех пор и по сей день держится на уровне 0,25%.

При этом за рассмотренные периоды государственный долг США увеличивался с такой же завидной последовательностью. В итоге на конец 2014 года внешний долг США составил 102% от ВВП. Такое соотношение долга и ВВП показывает, что денежный эквивалент, равный рыночной стоимости всех товаров и услуг, произведенных на территории США в 2014 году, не покрывает полного объема требований, которые могут предъявить Штатам их кредиторы.

В этой ситуации логично было бы ожидать серьезных проблем для экономики, и в первую очередь — потери доверия к доллару и снижения международных рейтингов. Однако, международный кредитный рейтинг США по‑прежнему самый высокий, статус доллара как резервной валюты остается неоспоримым и безальтернативным вариантом для мировой экономики, а единственной проблемой большого внешнего долга является бюрократическая оговорка о размере его лимита, который уже неоднократно изменялся Конгрессом.

Ситуация объясняется именно нулевыми ставками по гособлигациям, составляющим значительную часть внешнего долга Америки. Низкие ставки обеспечивают достаточно «дешевое» обслуживание внешнего долга.

Для Японии, например, внешний долг которой превышает 200% ВВП, обслуживание этого долга составляет лишь 1,5% ВВП. То есть при наличии такого неподъемного долга, низкие процентные ставки позволяют Японии избегать банкротства.

Нулевые процентные ставки выгодны в первую очередь «должнику», поскольку позволяют рефинансировать долг с очень низкими издержками. В таких условиях и риски от продления долга крайне низки, а значит заемщики, которые в иной ситуации считались бы банкротами, могут формально оставаться платежеспособными очень долго.

Иными словами, при низких процентных ставках никто не может стать банкротом, сам долг можно продлевать бесконечно, а фраза «жизнь в долг» становится реальным сценарием для мира финансов.

Страны еврозоны в период кредитного бума накопили огромные долги, которые во много раз усилили негативный эффект финансового кризиса 2008 года. Однако низкая стоимость обслуживания этих долгов позволяет избежать таких последствий, как сокращение доходов, торможение экономического роста, потеря инвестиционной привлекательности и пр. Сегодня эти страны просто рефинансируют свои обязательства на более длительный срок.

Так действительно ли «каждый платит по своим долгам»?

Ответ, очевидно, отрицательный, особенно если долг слишком большой. Как в известной поговорке: «Если ты должен банку тысячу долларов — банк владеет тобой, если ты должен банку миллион долларов — ты владеешь банком».

Некоторые Центробанки пошли еще дальше, введя отрицательные номинальные ставки по гособлигациям.

Например, отрицательные ставки по гособлигациям Германии сроком до пяти лет. Лишь по истечении этого срока они становятся положительными, что в среднем дает нулевую ставку. Почему же инвесторы соглашаются на отрицательную доходность? Ведь если инвестор имеет счет в банке с отрицательной или нулевой номинальной ставкой, то за вычетом процента инфляции, доходность по счету будет также отрицательна. Другими словами, отрицательные номинальные ставки делают доход еще более отрицательным, чем он и так был бы в силу инфляции. Не лучше ли держать деньги «под матрасом»?

Оказывается, нет.

Во-первых, потому что издержки на безопасное хранение наличности будут выше, чем реальная отрицательная доходность по вкладу. Как отмечает в своем докладе профессор экономики Нью-Йоркского университета Нуриэль Рубини, многие греческие вкладчики, обеспокоенные надежностью банковских депозитов, решили хранить сбережения в виде наличных. В это же время значительно возросло количество вооруженных ограблений квартир, а часть банкнот съели грызуны.

Во-вторых, счет с отрицательной номинальной ставкой может принести ощутимую реальную прибыль в условиях изменения валютной политики. Самый недавний пример тому — отмена Швейцарским национальным банком политики сдерживания курса франка по отношению к евро в январе 2015 года. За один день курс франка к доллару и евро подскочил более чем на 30%. В отношении частного инвестора это означает, что при наличии актива в швейцарских франках с отрицательной доходностью, за этот же день он мог заработать до 20%. В этом случае отрицательная номинальная ставка является малой ценой за крупный выигрыш.

В-третьих, в условиях высокой нестабильности финансовых рынков, многие долгосрочные инвесторы, такие как пенсионные фонды и страховые компании, вынуждены вкладываться в надежные активы (коими всегда выступают гособлигации, в противовес высокорисковым акциям).

В-четвертых, отрицательная номинальная доходность может привести к положительной реальной доходности в условиях дефляции (снижения цен). Именно такая ситуация позволяет многим инвесторам в еврозоне и других регионах мира с отрицательной инфляцией получать реальный доход по отрицательным номинальным ставкам. Правда, такая ситуация полностью меняет привычное представление о том, кто кому и что должен.

«Новые деньги» и «новый долг»

Несмотря на возможные выгоды, извлечение дохода по нулевым и отрицательным ставкам возможно лишь тогда, когда эти ставки «не слишком отрицательны». Кроме того, такое положение вещей в любом случае заставляет мыслить в совершенно других категориях доходности.

Деньги как актив перестают выполнять одну из своих главных функций — средства сбережения. То есть политика отрицательных ставок на денежные активы заставляет общество потребления меньше сберегать и потреблять еще больше.

Этот факт вкупе с наблюдающейся нулевой или отрицательной инфляцией может говорить о том, что предложение намного превышает спрос, и общество потребления попросту пресыщено. Стагнирующий рынок покупателя в этом случае может быть предвестником серьезной экономической депрессии, которую может усилить еще и переизбыток предложения на рынке финансовых активов.

С началом широкого распространения информационных сетей и технологий резко возросли объемы торгов на мировых биржах. Вместе с ними увеличилось и число производных финансовых инструментов. В отличие от первых торговых деривативов, сейчас на биржах торгуются акции, «акции на акции», «акции на стоимость других акций». В целях хеджирования рисков брокерами придуманы даже акции на погоду. К чему это может привести?

В поиске ответа на этот вопрос интересной кажется пример товарно-денежного обмена, который приводит английский экономист Дэвид Гребер в своем провокационном исследовании «Долг: первые 5000 лет истории». «Для экономистов история денег всегда начинается с воображаемого мира меновой торговли. <…> Представим себе старомодного фермера, который в своем маленьком городке обменивается продуктами с кузнецом, портным, бакалейщиком и доктором. Однако для того, чтобы простой обмен работал, их потребности должны совпадать. Допустим, у Генри есть картошка, а он хочет ботинки. У Джошуа есть лишняя пара ботинок, но ему не нужна картошка. Если Джошуа отдаст свои ботинки Генри, то Генри пообещает дать что-то равное ботинкам по стоимости. Генри даст Джошуа долговую расписку. Джошуа может подождать, пока у Генри не появится что-нибудь ценное, чтобы расплатиться по долгу. В этом случае Генри порвет расписку, и дело на этом закончится. Но предположим, что Джошуа передаст расписку третьей стороне — Шейле, которой он должен что-то еще. Она может использовать расписку, чтобы погасить свой долг перед четвертой стороной, Лолой, и тогда Генри будет должен эту сумму ей. Так и появляются деньги, ведь никаких логических ограничений у этого процесса нет. Шейла хочет купить пару обуви у Эдиты; она просто отдает расписку Эдите и уверяет ее, что Генри можно доверять. В принципе нет причин, по которым расписка не могла бы находиться в обращении в этом городе годами, при условии, что люди по-прежнему доверяют Генри».

Несмотря на развитие финансовых рынков, описанный принцип товарно-денежного обмена актуален и в настоящее время. До отмены золотого стандарта люди принимали золотые монеты не потому, что они ценны сами по себе, а потому, что полагали, что их примут другие люди в качестве платы по долгу, образующемуся при предоставлении товара или услуги. «Нет разницы, выполняют ли роль реальных денег чистое серебро или серебро с примесью, кожаные денежные знаки или сушеная треска, — главное, чтобы государство соглашалось принимать их в качестве уплаты налогов. Ведь то, что государство соглашалось принимать, и становилось деньгами», — пишет Гребер.

Таким образом, стоимость денежной единицы включает стоимость предмета, за который можно ей расплатиться, и некую меру доверия или уверенности в том, что другие участники обмена примут ваш платеж. С введением в 1971 году свободной конвертации валют эта «мера доверия» заменила собой золотой стандарт.

Еще очевиднее роль «доверия» проявляется в отношении производных финансовых инструментов: акции на нефть или акции «голубых фишек» уже давно не отражают реальную стоимость ресурсов и предприятий. Иными словами, «доля доверия» (или уверенности в том, что данные акции будут расти и приносить инвестору доход) в стоимости акции намного больше реальной стоимости ресурса. И если материальные ресурсы являются так или иначе ограниченными, то ресурс доверия восполним. Таким образом, современные финансовые рынки создают иллюзию неограниченности финансовых возможностей.

Остается ответить на вопрос, станет ли долг «несущественной проблемой» и для российского рынка? Или наша страна, выбирающая всегда свой, особый путь развития, избежит того тупика, в котором оказались рынки западных стран?

В любом случае, понятие «долга», сколь бы широкий смысл оно в себя не включало, неизбежно трансформируется в новых внешних условиях. Трансформируются и способы «нравственных подсчетов» между должником и кредитором. Сколь безрезультатны ни были бы попытки таких расчетов, история богата примерами их применения. Это и индульгенция, и приобретение в буквальном смысле «свободы» за вольную грамоту крепостными крестьянами, даже запись о гражданском браке в каком‑то смысле является формальным свидетельством взятия на себя новых моральных обязательств. Экономическая теория критического рационализма наталкивается на невозможность строгого разграничения нравственного и хозяйственного. Следовательно, изменение экономических категорий происходит, среди прочего, под действием культурно-исторического контекста. В этой связи сценариев смысловой трансформации понятия долга может быть несколько. Начиная от узко экономического «жизнь в долг» до глубоко философского «жизнь как долг». Какую форму примет понятие долга в новых условиях?