Антон Чехов у порога смутных времён

Станислав ЗОТОВ

К 165-летию со дня рождения Антона Павловича Чехова

В других — лишённых всех корней —
Тлетворный дух столицы Невской:
Толстой и Чехов, Достоевский —
Надрыв и смута наших дней.
М.Волошин (1919 г.)

Чехов умер летом 1904 года у порога нового смутного времени в истории России, за полгода до начала Первой русской революции. Он её предвидел, во всех его произведениях явственно отмечается тот назревающий внутренний конфликт в российском обществе, тот роковой слом, что неизбежно должен был произойти в огромной, тяжеловесной, неустроенной стране, раскинувшейся на шестую часть света меж двух великих океанов. Он проехал всю эту страну от океана до океана, проехал на лошадях за три месяца бесконечной тяжёлой дороги в начале последнего десятилетия XIX века. Транссибирская магистраль ещё не была построена, но это не остановило писателя. Он хотел увидеть Россию, ему явно не хватало знаний о своей стране, так необходимых писателю. К 30 годам своей жизни Чехов уже ощутил себя настоящим серьёзным литератором, он отказался от бесконечной писанины забавных юморесок из мещанской жизни, что так охотно брали у него и публиковали невзыскательные бульварные издания того времени. 
С этой мишуры началась его литературное творчество в те голодные студенческие годы, когда он, прибыв в Москву из провинциального Таганрога, вынужден был обретаться в дешёвых номерах за Трубой — Трубной улицей, тогда — районе трущоб и, скажем честно, весьма злачных притонов. Но что делать, разорённое семейство родителей Чехова, едва спасшееся из Таганрога от преследования назойливых кредиторов, и не могло найти себе ничего лучшего. Отец Антона Павел Егорович Чехов, разорившейся купец 3-й гильдии, мечтал найти себе место приказчика у какого-нибудь богатого московского купца, и его младший сын Антоша был для семейства настоящим спасением, ведь он привёз семейству деньги от проданного в Таганроге последнего семейного имущества. Так уж получилось, что Антон оказался самым деловым и хватким из сыновей Павла Егоровича, а у него их было пятеро: Александр, Николай, Антон, Иван и Михаил, да ещё дочка Маша. Но все какие-то не деловые, искусствами увлекаются: Александр сочиняет, Николай рисует, один Антон серьёзно на жизнь смотрит — пошёл учиться на врача, выучится, так денежку заработает, доктора на Москве — люди обеспеченные.

И действительно, Антон Чехов и не думал заниматься сочинительством, он твёрдо решил стать медиком и посвятить этому жизнь. Аттестат по окончанию Таганрогской гимназии у него был плоховатый — тройки и четвёрки, в т.ч. и по русской словесности, зато по немецкому языку — пять! Немецкий Антон усвоил в совершенстве, а где лучшая медицина в Европе в то время и лучшие врачи? — ясно, что в Германии! Антон поднабрался сведений из немецких медицинских изданий, так и сыпал ими на приёмных экзаменах в медицинский факультет Московского университета, и без препон был принят туда студентом. И учился старательно, выслуживая льготу при оплате за обучение, как отличник. Но питаться чем-то надо? Опять же на платье, на обувку, на жильё, хоть оно было тогда в Москве в трущобах и недорого. А где деньги взять? Вот старший брат Александр зарабатывает что-то в бульварных газетах, всяких там «Будильниках» какие-то гроши, но и то — на хлеб! Отчего бы и ему не попробовать... Попробовал — пошло! Надо писать хлёстко, забористо, зло и смешно одновременно. И это у Антона получилось. Конечно — неверные мужья и гулящие жёны, вороватые чинуши, туповатые хранители порядка, разудалые купцы и подхалимистые приказчики — всё это в разных смешных положениях — и так каждый день по рассказу из нелепой российской жизни той поры, за подписью — Антоша Чехонте, шут гороховый!.. 
Кое-что из этого творчества сам Антон Павлович не включил после в собрание своих сочинений, уж больно на грани похабства, прямо скажем... Но денежки платили, жить было можно. Пять лет в университете пролетели, доучился Антон и вот уже он — дипломированный врач и даже заведует уездной больничкой в подмосковном Звенигороде, место хорошее, дачное, вся московская интеллигенция на этих дачах лето проводит. Много полезных знакомств там у молодого доктора образовалось, с серьёзными издателями в контакт вступил, публиковаться начал и в солидных журналах, а там уж надо писать серьёзнее, и смешной псевдоним Чехонте здесь уже явно не к месту. 
Но всё-таки — редакции солидных изданий не в Москве, а в Санкт-Петербурге обосновались, там действует весомое Общество любителей российской словесности — своего рода Министерство литературы в имперской России, а там управляет сам Дмитрий Васильевич Григорович — первейшее лицо в российской чиновной иерархии, знаменитейший отец реализма в русской литературе. Кого он отметит из молодых писателей — тем открыта широкая дорога на страницы весомых столичных изданий, да и к заветной Пушкинской премии — самой вожделенной награде для небогатых российских писателей того времени. И вот в марте 1886 года молодой московский доктор Чехов, всё ещё балующийся сочинительством в газетах под своим шуточным псевдонимом Чехонте, но уже уверившийся в том, что «...медицина это моя законная жена, а литература лишь любовница», получает из Петербурга нежданное письмо...

«Милостивый государь Антон Павлович, около года тому назад я случайно прочёл в "Петербургской газете" Ваш рассказ; названия его теперь не припомню; помню только, что меня поразили в нём черты особенной своеобразности, а главное — замечательная верность, правдивость в изображении действующих лиц и также при описании природы. С тех пор я читал всё, что было подписано Чехонте, хотя внутренне сердился за человека, который так ещё мало себя ценит, что считает нужным прибегать к псевдониму. Читая Вас, я постоянно советовал Суворину и Буренину следовать моему примеру. Они меня послушали и теперь, вместо со мною, не сомневаются, что у Вас настоящий талант, — талант, выдвигающий Вас далеко из круга литераторов нового поколенья. Я не журналист, не издатель; пользоваться Вами я могу, только читая Вас; если я говорю о Вашем таланте, говорю по убеждению. Мне минуло уже 65 лет; но я сохранил ещё столько любви к литературе, с такой горячностью слежу за её успехом, так радуюсь всегда, когда встречаю в ней что-нибудь живое, даровитое, что не мог — как видите — утерпеть и протягиваю Вам обе руки...»

Так большая литература повернулась к Антону Павловичу Чехову лицом, и он вскоре уже стал сотрудником солиднейшего официозного издания «Новое время» Суворина. Нет сомнения, что ведущий издатель имперской России пригласил Чехова в сотрудники своего издания после убедительной рекомендации «литературного генерала» Григоровича. И Пушкинская премия не замедлила писателю за его новую книгу рассказов, и первое действительно крупное произведение — повесть «Степь», написанную в строго реалистической манере, что не могло не понравиться Григоровичу. С этого момента материальные затруднения покинули семейство Чеховых, а литературное творчество стало для него основным занятием. Всё складывалось для него хорошо, и первые сборники его произведений начали выходить из печати, он приобрёл литературное имя и стал задумываться о создании большой вещи, своего первого романа, но... Коварная болезнь нанесла ему жестокий удар. 
Ещё с 24 лет он почувствовал первые признаки роковой болезни, появился кровавый кашель, но Чехов, сам будучи врачом, считал, что это ещё не смертельно и он поправится, но вот как-то раз, когда он сидел в «Славянском базаре» с одним издателем и обсуждал план своей новой книги, кашель перешёл в сильное кровотечение из горла, и это было уже серьёзно. Его обследовали, и врачи вынесли ему безоговорочный вердикт — правое лёгкое уже совсем не функционирует, всякие нагрузки ему не показаны, а надо уезжать из холодной Москвы на юг, лучше всего в Ниццу, там он ещё протянет некоторое время... Чехов прислушался к мнению своих коллег по медицине и уехал... на остров Сахалин!

Это потрясло тогда всех, а многие уверились, что Антон Чехов сошёл с ума или собирается покончить жизнь самоубийством в глухих сибирских просторах. Загадка решения тяжелобольного писателя отправиться в труднейшую дорогу через всю огромную страну так и не решена до сих пор исследователями творчества Чехова. Можно только предположить, что Чехов таким максимальным напряжением физических и душевных сил хотел активизировать защитные свойства своего организма, как это происходит, к примеру, на войне с бойцом, который в виду постоянной смертельной опасности забывает о своих «мирных» болезнях. Да, это бывает, организм мобилизуется и преодолевает недуг. Но это преодоление лишь временное, после болезнь возрастает с новой силой. Однако во время своего длительного и трудного путешествия Чехов действительно не болел. В июле 1890 года писатель оказался на краю света, в маленьком городке Николаевске-на-Амуре, откуда нужно уже было плыть океанским пароходом на Сахалин:

«5 июля 1890 г. я прибыл на пароходе в г. Николаевск, один из самых восточных пунктов нашего отечества. Амур здесь очень широк, до моря осталось только 27 верст; место величественное и красивое, но воспоминания о прошлом этого края, рассказы спутников о лютой зиме и о не менее лютых местных нравах, близость каторги и самый вид заброшенного, вымирающего города совершенно отнимают охоту любоваться пейзажем».

Как видим, взгляд Антона Павловича довольно критичен, но он не забывает упомянуть об адмирале Геннадии Невельском, основавшем этот город в 1850 году, называя сей факт единственным светлым пятном в истории города, да это и понятно, ведь после присоединения к России в 1860 году всего Приморского края жизнь ушла на юг во вновь основанный Владивосток, а Николаевск остался заброшенным местом. Николаевск ведь был основан ещё тогда, когда Аляска принадлежала России, и город в устье Амура должен был стать портом, связующим звеном между дальневосточными и американскими владениями России. Но жизнь повернулась иначе, Аляску продали Америке, а вот Приморье приобрели у Китая, и Николаевск остался в стороне от больших дорог. Единственная дорога, морской путь, шёл отсюда на Сахалин, остров, волею имперского правительства превращённый в место заключения как уголовных, так и политических преступников. 
Через пять дней своего пребывания в Николаевске Антон Чехов на пароходе «Байкал» отправился на остров Сахалин, а вернее — в городок Александровск. Тогдашняя столица острова встретили писателя довольно приветливо, он ожидал увидеть здесь мрачную каторгу с кандалами на заключённых, но с удивлением узнал, что арестанты здесь ходят свободно и даже занимаются разными промыслами:

«Возле пристани по берегу, по-видимому без дела, бродило с полсотни каторжных: одни в халатах, другие в куртках или пиджаках из серого сукна. При моём появлении вся полсотня сняла шапки — такой чести до сих пор, вероятно, не удостаивался ещё ни один литератор. На берегу стояла чья-то лошадь, запряжённая в безрессорную линейку. Каторжные взвалили мой багаж на линейку, человек с чёрною бородой, в пиджаке и в рубахе навыпуск, сел на козлы. Мы поехали.
— Куда прикажете, ваше высокоблагородие? — спросил он, оборачиваясь и снимая шапку.
Я спросил, не отдаётся ли тут где-нибудь внаймы квартира, хотя бы в одну комнату.
— Точно так, ваше высокоблагородие, отдаётся.
Две версты от пристани до Александровского поста я ехал по превосходному шоссе. В сравнении с сибирскими дорогами это чистенькое, гладкое шоссе, с канавами и фонарями, кажется просто роскошью. Рядом с ним проложена рельсовая дорога. Но природа по пути поражает своею бедностью. Вверху на горах и холмах, окружающих Александровскую долину, по которой протекает Дуйка, обгорелые пни, или торчат, как иглы дикобраза, стволы лиственниц, высушенных ветром и пожарами, а внизу по долине кочки и кислые злаки — остатки недавно бывшего здесь непроходимого болота. Свежий разрез земли в канавах обнажает во всём её убожестве болотную перегорелую почву с полувершковым слоем плохого чернозема. Ни сосны, ни дуба, ни клёна — одна только лиственница, тощая, жалкая, точно огрызенная, которая служит здесь не украшением лесов и парков, как у нас в России, а признаком болотистой почвы и сурового климата. Александровский пост, или, короче, Александровск, представляет из себя небольшой благообразный городок сибирского типа, тысячи на три жителей. В нём нет ни одной каменной постройки, а всё сделано из дерева, главным образом из лиственницы: и церковь, и дома, и тротуары. Здесь резиденция начальника острова, центр сахалинской цивилизации. Тюрьма находится близ главной улицы, но по внешнему виду она мало отличается от военной казармы, и потому Александровск совсем не носит того мрачного острожного характера, какой я ожидал встретить.
В полдень я ходил по слободке. На краю слободки стоит хорошенький домик с палисадником и с медною дощечкой на дверях, а возле домика в одном с ним дворе лавочка. Я зашел купить себе чего-нибудь поесть. «Торговое дело» и «Торгово-комиссионный складъ» — так называется эта скромная лавочка в сохранившихся у меня печатном и рукописном прейскурантах — принадлежит ссыльнопоселенцу Л., бывшему гвардейскому офицеру, осужденному лет 12 тому назад Петербургским окружным судом за убийство. Он уже отбыл каторгу и занимается теперь торговлей, исполняет также разные поручения по дорожной и иным частям, получая за это жалованье старшего надзирателя. Жена его свободная, из дворянок, служит фельдшерицей в тюремной больнице. В лавочке продаются и звёздочки к погонам, и рахат-лукум, и пилы поперечные, и серпы, и «шляпы дамские, летние, самые модные, лучших фасонов от 4 р. 50 к. до 12 р. за штуку». Пока я разговаривал с приказчиком, в лавочку вошел сам хозяин в шёлковой жакетке и в цветном галстуке. Мы познакомились.
— Не будете ли добры отобедать у меня? — предложил он.
Я согласился, и мы пошли в дом. Обстановка у него комфортабельная. Венская мебель, цветы, американский аристон и гнутое кресло, на котором Л. качается после обеда. Кроме хозяйки я застал в столовой ещё четырёх гостей, чиновников. Один из них, старик без усов и с седыми бакенами, похожий лицом на драматурга Ибсена, оказался младшим врачом местного лазарета, другой, тоже старик, отрекомендовался штаб-офицером оренбургского казачьего войска. С первых же слов этот офицер произвёл на меня впечатление очень доброго человека и большого патриота. Он кроток и добродушно рассудителен, но когда говорят о политике, то выходит из себя и с неподдельным пафосом начинает говорить о могуществе России и с презрением о немцах и англичанах. Про него рассказывают, что когда он, идучи морем на Сахалин, захотел в Сингапуре купить своей жене шёлковый платок и ему предложили разменять русские деньги на доллары, то он будто бы обиделся и сказал: “Вот ещё, стану я менять наши православные деньги на какие-то эфиопские!” И платок не был куплен.
За обедом подавали суп, цыплят и мороженое. Было и вино.
— Когда приблизительно идет здесь последний снег? — спросил я.
— В мае, ответил Л.»

В целом Сахалин оказался вовсе не таким уж страшным местом мучений, как его представляло себе российское прогрессивное общество, а Чехову даже позволили видеться и с заключёнными, расспрашивать об обстоятельствах судьбы, заведших их на каторгу.

Тут писателю открылось множество поразительных житейских историй, давших ему обильную пищу для дальнейшего творчества. Но, что характерно для Чехова, для всего его творчества, его больше интересовали личности людей из интеллигенции, их отношение к жизни и внутренние искания. Недаром после возвращения из своего почти что кругосветного путешествия, Чехов напишет повесть «Дуэль», которая станет жемчужиной его творчества. Сюжет её известен хотя бы по прекрасной экранизации с участием Даля, Высоцкого и Папанова, но при чём здесь Сахалин — спросит меня читатель, ведь действие повести происходит на Кавказе? 
А я вот уверен, что характеры русских интеллигентов, чиновников, офицеров, служащих российской колонии на каком-то отдалённом побережье очень напоминают в повести не Кавказ, а именно Сахалин. В уединённой российской колонии разыгрываются личностные конфликты русских образованных людей, внутренние поиски идеала, смысла жизни, любви... Всё это Чехов подсмотрел острым взором писателя именно на Сахалине, тогда — отдалённой русской колонии на Тихом океане. Отношения между людьми в замкнутой колонии, бытовые любовные конфликты оборачиваются, наконец, дуэльным поединком, но счастливо разрешившимся вмешательством православного дьячка, молодого парня, который крикнул под руку одному из дуэлянтов, и пуля пролетела мимо главного героя произведения, запутавшегося по жизни чиновника Лаевского. Все остаются живы, а в конце повествования происходит примирение главных зачинщиков дуэли в духе христианского прощения обидчиков. «Дуэль» — самое оптимистическое по главной идее произведение Чехова, несущее в себе большую гуманистическую и даже христианскую идею, что в целом не свойственно атеисту Чехову.
Чехов вернулся из своей поездки на Сахалин здоровым и полным творческих сил. Его плавание с Сахалина на океанском лайнере «Петербург», остановки во Владивостоке, где он работал в библиотеке и на острове Цейлон, где он прожил целую неделю и прекрасно отдохнул в роще тропических пальм, где у него даже случилась любовная история с одной местной красавицей, о чём он признавался в письмах, всё это наполнило его новыми творческими силами, и по возвращению на Родину он написал целую книгу воспоминаний о своём путешествии «Остров Сахалин» и вышеназванную повесть «Дуэль». Но затем, видимо, для окончательной поправки здоровья Антон Павлович едет в Европу, будет и в Ницце, и на курортах Италии, но именно там ему снова становится плохо, его чахотка обостряется, и разрушаются его планы на личную жизнь, на устройство семьи... 

Видимо, тогда им овладевают крайне пессимистические настроения, и он пишет своё самое мрачное и безнадёжное произведение — знаменитую повесть «Палата № 6». Где нет ни одного положительного персонажа, где жизнь провинциальной России представлена в исключительно отрицательном свете, словно жизнь в сумасшедшем доме, а русские люди представлены сборищем отталкивающих персонажей, каждый из которых мог бы быть пациентом психиатрической лечебницы. Этой безнадёжной и несправедливой вещью Чехов оказал большую услугу всем врагам России и всего русского, практически поставив крест на возможности духовного возрождения своей любимой Родины. Куда уж дальше, если свою страну и свой народ писатель изображает как одну большую и грязную палату с умственно ограниченными людьми... Недаром эта явно болезненная вещь стала так любима всеми революционерами и разрушителями России, они видели в сценах из этой повести оправдание своей ненавистнической ко всему старому русскому укладу позиции. Поразительно, как «Палата № 6» контрастирует с «Дуэлью» Чехова, а ведь эти повести написаны почти одновременно. Не зря, видимо, отметил великий немецкий поэт и революционер Гейне, что «если мир раскалывается пополам, то трещина проходит через сердце поэта».
Чехов был действительно поэт в своей печальной прозе. Сколько прекрасных описаний природы России он создал, находил ведь много хорошего в простых русских людях, сам бесплатно лечил, как врач, этих людей, просвещал их, и не жалел своих личных средств на устройство школ, библиотек и больниц. Был за эту филантропическую деятельность удостоен государственной награды — ордена Святого Станислава 3-й степени, получил из рук государя дворянское достоинство, о чём не любил рассказывать, но от награды не отрекался. Стал академиком по классу изящной словесности. 
Наконец, он любил жизнь и вовсе не был анахоретом, он любил женщин, и женщины любили его, молодые, здоровые и красивые девушки, и не одна только Лика Мизинова, Чеховский роман с которой так известен. У него даже родилась дочь Татьяна, как говорится, на стороне, её матерью была Нина Корш, дочь содержателя известного частного театра в Москве, где ставились первые пьесы Чехова. Тогда, кстати, понятно, откуда появился образ Нины Заречной в пьесе «Чайка»... Были и другие связи в жизни писателя, но Антон Павлович, трезво оценивая состояние своего здоровья, понимал, что срок жизни ему отмерен небольшой и не торопился создавать семью. В последние годы жизни он вступит в законный брак с актрисой Ольгой Книппер, для которой писал роли в своих пьесах, но это была не любовная связь, а союз двух художников-единомышленников, близких по своим творческим воззрениям. Ольга почти не жила с больным мужем, постоянно находясь на гастролях со своим Художественным театром. Но надо отдать ей должное, когда в 1904 году болезнь Чехова приняла уже смертельную форму, Ольга Леонардовна повезла своего мужа в Германию на курорт, где он и скончался в июле того же года. Вдова привезла гроб писателя в Москву и похоронила на кладбище Новодевичьего монастыря. Она утверждала, что, почувствовав приближение смерти, Антон Павлович попросил налить ему бокал шампанского и выпил этот бокал полностью — за здоровье всех хороших людей! После чего вскоре умер с доброй улыбкой на лице...

...Так давайте ж выпьем за здоровье,
За здоровье, чёрт бы вас подрал!
Чтобы русский человек с любовью
В жизни жил, а в смерти умирал.

Пусть придут они — лихие годы,
Пусть палят нас адовым огнём,
Через все ужасные невзгоды
Мы увидим свет, мы отдохнём.

Нам в залог останется надежда —
Мудрость человечьего лица,
Чеховские бедные одежды,
Русские влюблённые сердца!
Станислав Зотов