Почему Тройной одеколон так назывался?
На модерации
Отложенный
Дешевый, брутальный, продаваемый в больших флаконах аромат стал одним из самых ярких символов советской эпохи. Одеколон был поистине универсален: приятно пах, дезинфицировал кожу, помогал при радикулите, мог применяться как отхаркивающее средство, а в особых случаях, даже употреблялся внутрь.
Продают тройной одеколон и сегодня. Однако почему он так называется?
1.
Ароматная история
На самом деле, рецепт тройного одеколона впервые появился в 1709 году в Кёльне, на территории современной Германии. Именовался он «Kölnisch Wasser» (с немецкого «Кёльнская вода»). Рецепт состоял из 60% спирта, воды и от 1,5 до 3% эфирных масел цитрусовых. Придумал его итальянский парфюмер Йоганн Фарин.
В Кёльне туалетная вода приобрела невероятную популярность. Пользовались им как мужчины, так и женщины. Вскоре одеколон стал неизменным атрибутом каждого аристократа.
Немалую роль в успехе бизнеса Йоганна сыграла эпидемия оспы. В это время одеколон начал позиционироваться как лекарственное средство. К каждому флакончику ароматной воды парфюмер прилагал инструкцию, где подробно описывал, как применять раствор при обработке оспинок, лечить ожоги, боли в животе, очищать от мокроты легкие и даже предупреждать чуму.
2.
Однако уйти в массы рецепту помог Наполеон Бонапарт, когда оккупировал Германию.
С крушением старых порядков и торговых ограничений душистую воду начали производить в каждом уголке Европы.
Французский аналог «Eau de Cologne» (читается как одеколон, дословно – вода Кёльна), был занесен в Россию с французскими войсками. Так, с начала XIX века тройным одеколоном начали душиться и русские дворяне.
Почему «тройной»?
Оригинальный аромат душистой воды состоял из 3 эфирных масел: апельсина, лимона и бергамота. Поэтому его называли тройным. Разумеется, существовали двойные, четверные и даже шестерные ароматы. Однако эталонным признавался тройной. При этом марка стала популярной только в России.
3.
Оригинальный «4711» из Кёльна, Тройной из России, французский Мон-Сен-Мишель
К советской эпохе статус парфюмерии он уже утратил. Мужчины предпочитали более утонченные ароматы «Шипра» или «Русского леса».
Однако лекарственные свойства отнять у него было нельзя. «Тройной» признавался лучшим средством от прыщей, одеколоном прижигали ранки, растирали тело при простуде, обрабатывали кожу после бриться, заправляли высохшие фломастеры. А некоторые даже употребляли жидкость внутрь в качестве заменителя алкоголя.
Сегодня эпоха тройного одеколона ушла в небытие, а ему на смену пришли более современные средства – лекарства и косметика, использующиеся по назначению
Комментарии
творите добрые дела с добрыми намерениями для большинства и мир перестанет быть циничным
А в вашем примере они облегчали боль на остаток жизни.
Сегодня эпоха тройного одеколона ушла в небытие, а ему на смену пришли более современные средства – лекарства и косметика"
КРАСИВО сказано!
Мы сто белух уже забили,
цивилизацию забыли,
махрою легкие сожгли,
но, порт завидев,- грудь навыкат! —
друг другу начали мы выкать
и с благородной целью выпить
со шхуны в Амдерме сошли.
Мы шли по Амдерме, как боги,
слегка вразвалку, руки в боки,
и наши бороды и баки
несли направленно сквозь порт;
и нас девчонки и салаги,
а также местные собаки
сопровождали, как эскорт.
Но, омрачая всю планету,
висело в лавках: «Спирту нету».
И, как на немощный компот,
мы на «игристое донское»
глядели с болью и тоскою
и понимали — не возьмёт.
Ну кто наш спирт и водку выпил?
И пьют же люди — просто гибель…
Но тощий, будто бы моща,
Морковский Петька из Одессы,
как и всегда, куда-то делся,
сказав таинственное: «Ща!»
А вскоре прибыл с многозвонным
огромным ящиком картонным,
уже чуть-чуть навеселе:
и звон из ящика был сладок,
и стало ясно: есть! порядок!
И подтвердил Морковский: «Е!»
зафрахтовали «люкс» в отеле,
уселись в робах на постели:
бечёвки с ящика слетели,
и в блеске сомкнутых колонн
пузато, грозно и уютно,
гигиеничный абсолютно
предстал тройной одеколон.
И встал, стакан подняв, Морковский,
одернул свой бушлат матросский,
сказал: «Хочу произнести!»
«Произноси!» — все загудели,
но только прежде захотели
хотя б глоток произвести.
Сказал Морковский: «Ладно,- дернём!
Одеколон, сказал мне доктор,
предохраняет от морщин.
Пусть нас осудят — мы плевали!
Мы вина всякие пивали.
Когда в Германии бывали,
то «мозельвейном» заливали
мы радиаторы машин.
А кто мы есть? Морские волки!
Нас давит лед, и хлещут волны,
но мы сквозь льдины напролом,
жлобам и жабам вставим клизму,
плывем назло имперьялизму?!»
И поддержали все: «Плывём!»
«И нам не треба ширпотреба,
нам треба ветра, треба неба!
Братишки, слухайте сюда:
у нас в душе, як на сберкнижке,
есть море, мама и братишки,
все остальное — лабуда!»
Так над землею-великаном
стоял Морковский со стаканом,
в котором пенились моря.
Отметил кэп: «Всё по-советски…»
И только боцман всхлипнул детски:
«А моя мамка — померла…»
совсем легко, совсем нестыдно,
как будто в собственной семье,
гормя-горючими слезами
сперва по боцмановой маме,
а после просто по себе.
Уже висело над аптекой
«Тройного нету!» с грустью некой,
а восемь нас, волков морских,
рыдали,- аж на всю Россию!
И мы, рыдая, так разили,
как восемь парикмахерских.
Смывали слезы, словно шквалы,
всех ложных ценностей навалы,
все надувные имена,
и оставалось в нас, притихших,
лишь море, мама и братишки
(пусть даже мамка померла).
Я плакал — как освобождался,
я плакал, будто вновь рождался,
себе — иному — не чета,
и перед богом и собою,
как слёзы пьяных зверобоев,
была душа моя чиста.
Одеколон, сказал мне доктор,
предохраняет от морщин.
Пусть нас осудят — мы плевали!
Мы вина всякие пивали.
Когда в Германии бывали,
то «мозельвейном» заливали
мы радиаторы машин.
А кто мы есть? Морские волки!
Нас давит лед, и хлещут волны,
но мы сквозь льдины напролом,
жлобам и жабам вставим клизму,
плывем назло имперьялизму?!»
И поддержали все: «Плывём!»
С Морковским я работал в Норильске в 1970ых-он из рыбаков в геологию перешёл.
Эту мразь надо забанить.
Вспоминается только одеколон "Саша".