«Горький любил Россию на Капри, Гоголь – в Италии..»

Игорь Григорьев, основатель первого российского глянца, главред культового журнала «ОМ», в настоящее время - музыкант, рассказал Николаю Связному, где его носило все эти годы.

Многие вас называют культовой фигурой и иконой.

Ну, называют, а я не отказываюсь. Недавно обо мне сложили статью в «Википедии». Я посмотрел на свой жизненный путь, аккуратно сложенный на одной странице, и, честно говоря, призадумался. Много ведь на самом деле мною сделано. Я ведь всю жизнь создавал маленькие миры, и кому-то они казались комфортными. Отчего ж мне не быть иконой в этих мирах?

По какой причине тогда вы оставили эти свои миры? Зачем вы уехали из Москвы?

Уехал я из-за того, что вы сейчас видите за моим окном. (Интервью проводилось по скайпу Киев - Москва. - Прим. ред.). Туристам и проезжим находиться здесь не смертельно, но жить в такой среде я отказываюсь. Меня не устраивает в этом городе все - климат, экология, цены, вечная грязь, агрессивные жители, а самое главное - отсутствие созидающей энергии. Москва последних десяти лет представляет собой метрополис, мертвый город.

Но почему вы остановились на Рио?

Я, если честно, не понимал, куда еду, но четко осознавал, что оставляю за своей спиной. Я очень долго искал себя - около 10 лет, искал себе практическое применение. За это время
я вел телепередачу, организовал партию, снял художественный фильм, продюсировал премии, даже бизнес был - открыл кафе в Праге, пытался писать книгу, занимался журналистикой...

И ничего не цепляло?

Не получалось. Это были мучительные поиски. Я мотался по Гималаям, встречался там с просветленными. Они тогда помогли мне ответить на краеугольные вопросы: откуда я, зачем я здесь сейчас и куда мне дальше. А Рио и Бразилия - это уже были последствия полученных ответов. Что интересно, если пронзить Землю насквозь, вы из Гималаев попадете в Бразилии.

А вы считаете себя русским?

По сути, нет. Но по факту, к сожалению, я - русский. Даже, может быть, больше советский. Но я уже научился не горевать по этому поводу.

И как русский смог прижиться в Рио?

А я и не прижился. Русскому человеку сложно прижиться где-либо вне России. Вся эта русская матрица, которая в нас вбита, не позволяет соединиться нам с миром. Кто-то однажды придумал, что есть некоторая особенность русской души. И до сих пор 80% крестьянской России не чистит зубы по утрам, вы в курсе? Зато так приятно лежать на грязной печи в нестиранных трусах и осознавать себя особенным. И пока ты, особенный, живешь среди себе подобных особенных - все нормально, но как только выезжаешь из своего «особенного» гетто, то эта особенность придавливает тебя цементной плитой. Она быстро превращается в ущербность. Я очень остро ощутил это в Рио на карнавале. Там я понял, что у меня нет той легкости и свободы, которые необходимы, чтобы ощущать природные первобытные радости. Крутить бедрами самбу после того, как тебя смертельно инфицировали Достоевским, Толстым и Чеховым, как минимум комично.

Жизнь в Рио как-то повлияла на вас?

Да, это была психотерапия. Я старался упрощаться, избавляться от культурного багажа - не читал книги, например. Если человек читает книгу в Рио на пляже - это сто процентов иностранец, местные не читают. Старался учиться радоваться солнцу, океану, цветкам рододендрона, что висели на моем балконе, маленьким колибри, которые над ними кружили. Получать удовольствие от простых вещей противоестественно русской природе. Русским постоянно кажется, что все это слишком просто, что этого мало для счастья. Отсюда все внутренние конфликты.

Я просыпался в семь утра, выходил на пляж Ипанемы, садился на песок, смотрел, как встает солнце, как туман из брызг заливает авеню и первую линию домов, как выходят на пляж дети из фавел, и понимал, что счастлив здесь и сейчас. Что мне никуда не надо спешить.

А каким образом музыка заняла в вашей жизни главную роль?

Во-первых, я хочу сказать, что музыка - самое эфирное из искусств. Вам не нужно посещать кинотеатр, ходить в галерею, стоять перед архитектурным шедевром. Вы просто идете по улице и насвистываете что-то себе под нос. Музыка всегда с вами, потому что подобно эфиру она пронизывает пространство и ваше тело. Поэтому для меня музыка всегда оставалась тайной. Я понимаю, как снять кино, как написать книгу, но не пониманию процесса сложения и воспроизведения музыки. Год назад я вернулся после трехлетнего странствия, и мне нужно было зарабатывать, поскольку в поездках я растратил все деньги. И я решил заняться тем, что меня всегда интересовало, - музыкой.

Быстро собрал оркестр, и через месяц мы уже концертировали. Вот, наконец, добрались до Киева. Язык довел.

А какие у вас отношения с Киевом?

Я люблю Киев. Мне нравятся прежде всего люди, потому что они открытые и трогательные. Вы, конечно, находитесь сейчас в переходном состоянии: вы уже вроде не совок, но еще и не Европа. Забавным показательным примером этого состояния стал для меня незнакомый джентльмен, за которым я наблюдал в одном киевском ресторане. Он заказал сначала устрицы, при этом он курил сигару и запивал устрицы коньяком, потом он заказал на горячее борщ с пампушками и продолжал запивать это дорогим коньяком. И этот джентльмен был нелепым
и милым. Он был иллюстрацией Киева. Такие дисфункции мне очень по душе. Они порождают рефлексии, за рефлексиями следуют поиски. Киев отчаянно ищет себя в контексте мировой цивилизации, и за этим процессом любопытно наблюдать.

Что будет на киевском концерте?

Переосмысления. У меня есть собственные музыкальные герои, через музыку которых я ретранслирую себя. Самая большая проблема, которая сейчас существует, - это поиск собственного репертуара. Музыка для меня - дело новое, и я раньше не задавался целью писать ее, поскольку боялся. Но в Киеве я представлю одну из своих новых песен.

Если вы переосмысливаете своих музыкальных героев, говоря простым языком - поете каверы, то что отличает вас от уличного музыканта, который в переходе заводит Цоя или «Мурку»?

По сути, ничем. Но я все-таки, как мы выяснили, икона. (Смеется.) Поставьте какуюнибудь икону в подземный переход - посмот рите, что из этого выйдет. Она будет оплевана. У нее не будет ценности. Поставьте ее же в красный церковный угол - и ее начнут целовать и бить перед ней поклоны. В отличие от уличного музыканта у меня есть возможность стоять в красном углу, то есть на сцене. Но, по сути, между мной и парнем, заводящим «Мурку», нет никакой разницы.

А что дальше: записать альбом, заработать быстрые деньги и уехать обратно в Рио?

Практически так. К сожалению, я не чувствую себя дома в этой стране. При этом я не являюсь каким-то исключением из правил. Максим Горький любил Россию на Капри, Гоголь - в Италии, Чехов - в Германии. Любить Россию надо на расстоянии. Так что я думаю следовать схеме, по которой живет и работает Илья Игоревич Лагутенко, например. Он купил себе дом в Калифорнии, раз в несколько месяцев прилетает в Россию на выступления и с чемоданчиком денег возвращается к себе на Малхолланд Драйв. Правда, я не очень понимаю, что он там делает? Ждет, что Шон Пенн по-соседски будет заглядывать к нему в гости?

Ну, Илья Игоревич может за ним подглядывать.

У Ильи Игоревича сейчас такая красивая жена, что Шону Пенну впору подглядывать за его домом.

А чего вам для этого не хватает?

Элементарно - денег. И еще востребованности, я же молодой начинающий артист. Вот сейчас если мы песню найдем, поставим ее «Русское радио», кхе-кхе, и меня сразу будут все хотеть. Вы же знаете, как это происходит.

А потом - альбом?

Публика сейчас не мыслит категориями альбомов. После того как вы и мы начали скачивать песни из интернета, понятие музыкального альбома как артефакта изжило себя. Тем не менее, я думаю об альбоме как о концепте. Мне бы хотелось придумать странную пластинку, этакое путешествие по потерянному раю - с необычными звуками и отступлениями. Но пока для этого мне не хватает единомышленников.

Вы уже думали об уходе на покой?

Я бы ушел сейчас и немедленно. Но, как я уже сказал, мне не хватает для этого денег, и это заставляет отрывать задницу от стула. Когда меня спрашивают: «Чем бы ты еще хотел заниматься?», я отвечаю: «Путешествовать». Мне говорят: «У-у, тебе это вскорости наскучит». Но, во-первых, путешествовать никогда не скучно. Во-вторых, например: когда я шагаю по Гималайским горам, где люди живут с постоянным коньюнктивитом, я несу с собой в кармане пузырьки визина. И пока я иду, заливаю этот визин направо-налево детям и бабушкам в их воспаленные глаза. А почему я это делаю, будучи классическим мизантропом? Потому что благодарные глаза детей и бабушек удовлетворяют меня не меньше аплодисментов или писем в редакцию, понимаете? И вот ты уже скрываешься за горизонтом, а они машут тебе вслед, как большому белому волшебнику, прилетевшему в вертолете. Я бы транслировал себя таким образом. Но пока у меня нет такой возможности. Так что буду пока петь.