Блеск и нищета геополитики

Вероятно, будущие историки, описывающие динамику развития международных отношений второго десятилетия XXI века, отметят и такое явление, как ренессанс геополитики. В наши дни геополитика переживает если не второе рождение, то, во всяком случае, вторую молодость. Работы аналитиков-международников вновь пестрят ссылками на Фридриха Ратцеля, Хэлфора Маккиндера и Альфреда Мэхена, вновь вошли в моду понятия Хартленда и Римленда, снова и снова конструируются политически заряженные географические образы — типа «Мирового Евразийского острова», «Большого Ближнего Востока», «Индо-Тихоокеанского коридора» и пр.

Популярность геополитики отражает — разумеется, в своей системе координат — реальные процессы современной жизни. Обновленные геополитические концепты предлагают простые и по-своему логичные объяснения резкому обострению отношений между Россией и США, территориальным спорам в Восточной Азии, ускорившейся гонке вооружений, наметившейся фрагментации мировой экономики и многим другим тенденциям последнего времени. Геополитическая парадигма, трактующая мир как неизбежное противостояние нескольких «больших пространств» или мировых регионов, легко обосновывает желательность и даже необходимость гегемонии «центральной» или «осевой» державы в своем мировом регионе и, соответственно, неотъемлемое право этой державы на свою исключительную сферу влияния. Наконец, географический детерминизм геополитики («рельеф как судьба») может быть основанием для вывода о безальтернативной, линейной, заранее предопределенной исторической миссии государств, народов и политиков. О миссии, которую нельзя выбрать, но нужно осознать, принять на себя и исполнить, независимо от каких бы то ни было внешних препятствий и сопутствующих издержек.

Геополитика переживала подъемы и раньше, особенно в периоды резкого обострения отношений между великими державами. Но, хотя среди классиков геополитики можно назвать немало блестящих умов ХХ века, оказавших существенное влияние на целые поколения академических международников и политиков — от Карла Хаусхофера в Германии до Збигнева Бжезинского в США, «полноценной» научной дисциплиной геополитика так и не стала. По всей видимости, подвела слабость эмпирической базы и шаткость методологических оснований — геополитические работы часто воспринимались как относящиеся скорее к специфическому жанру «историософского фэнтези», чем к серьезным научным исследованиям.

Геополитика и идеология

Критике геополитических построений посвящена весьма обширная литература – и зарубежная, и отечественная. Теоретические диспуты между сторонниками геополитики и их оппонентами вряд ли представляли бы интерес для кого-то, кроме узких специалистов в сфере теории международных отношений, если бы многие «геополитические» конструкции и постулаты не переходили непосредственно в политическую риторику и не становились фундаментом распространенных общественных настроений и устойчивых политических самоидентификаций.

Между тем, именно эту тенденцию мы и наблюдаем в настоящее время. Причем в политическую риторику проникает даже не классическая геополитика начала прошлого века, а, если можно так выразиться, «геополитика для чайников» — максимально редуцированный и, по сути, карикатурный вариант геополитической парадигмы. С экранов телевизоров и со страниц газет выплескивается поток «геополитических» формул, лозунгов и магических заклинаний, имеющих сомнительный смысл и явно апеллирующих к эмоциям аудитории, а не к ее логике: «Украина стала полем геополитической битвы России и Запада». «Геополитическое противостояние Москвы и Вашингтона неизбежно». «Атлантическая и евразийская цивилизации геополитически несовместимы». «Геополитика идет на смену геоэкономике». «БРИКС — геополитический союз будущего» …

Справедливости ради стоит отметить, что подобные «геополитические» мантры все громче звучат и в Вашингтоне, и в столицах многих европейских государств, инфицируя не только безответственных журналистов и начинающих исследователей, но и умудренных опытом политиков и ведущих аналитиков. «Геополитический вирус» оказался на редкость заразным, а подходящее лекарство от него даже не начинали искать.

Складывается впечатление, что геополитические конструкции к середине второго десятилетия XXI века стали удобным суррогатом идеологических постулатов середины ХХ столетия, новой теологией и новой догматикой стратегии международной конфронтации. Собственно, именно этот тезис и отстаивают некоторые радикальные интерпретаторы геополитической парадигмы (Александр Дугин), позиционируя геополитику в одном ряду с марксизмом и либерализмом, как универсальными идеологиями прошлого.

Однако идеологическая борьба между марксизмом и либерализмом велась вокруг пусть фундаментальных, но конкретных, рационально описываемых и исторически меняющихся понятий — свободный рынок или плановая экономика, политический плюрализм или «социалистическая демократия». «Геополитическое противостояние» же оперирует понятиями, которые хотя и можно описать, но изменить уж никак нельзя (география, климат, рельеф и пр.). Таким образом, если идеологическая борьба при всем своем антагонистическом характере все же давала шансы на примирение в будущем, то геополитическое противоборство таких шансов не оставляет — по крайней мере, до тех пор, пока не расколются и не разойдутся геологические континентальные плиты или пока не начнется новый ледниковый период (либо глобальное потепление).

«Запад никогда не принимал и не примет Россию как партнера и союзника, потому что мы русские» — постулируют наши современные адепты геополитики. Очевидно, подразумевается, что территория, климат и рельеф определяют уклад жизни народа, уклад жизни формирует систему ценностей, а потому ценности России и Запада несовместимы. Например, Россия стоит за традиционную семью, а на Западе такая семья умирает, растворятся в атомизированном социуме. Но, во-первых, не вполне понято, чем российский климат отличается, например, от шотландского, почему наш рельеф так непохож на финский, а географическая протяженность России несравнима с протяженностью Канады. Во-вторых, рассуждения о ценностях трудно воспринимать всерьез, если они не подкреплены конкретными исследованиями с использованием инструментов социологии, социальной психологии и культурной антропологии. Для убедительного вывода о том, где традиционная семья является большей ценностью, стоило бы сначала сравнить статистику абортов, разводов и число брошенных детей на душу населения в России и на Западе.

Было бы, конечно, неправильным обвинять всех приверженцев геополитики в шарлатанстве или в профессиональной непригодности. Среди них можно найти весьма ярких, нестандартно мыслящих интеллектуалов, способных раньше других уловить новые ритмы и мелодии в кажущейся какофонии мировой политики. Вспомним хотя бы интереснейшие работы покойного Вадима Цымбурского о «Великом Лимитрофе» и «Острове России», во многом обогнавшие свое время.

Российские геополитики были одними из первых, предугадавших неизбежный закат «однополярного мира». Они предсказали, хотя и в рамках своей специфической геополитической логики, формирование полицентричной системы международных отношений. Геополитики внесли крайне ценную долю скепсиса в прекраснодушные рассуждения либералов о глобализации как об «окончательном решении» всех международных проблем. Вообще говоря, официальная наука о международных отношениях должна быть благодарна геополитикам хотя бы за то, что они противопоставили торжествовавшему после завершения «холодной войны» экономическому детерминизму свой собственный — географический детерминизм.

Геополитика и проблемы XXI века

И все-таки… В большинстве современных геополитических конструкций — как отечественных, так и зарубежных — есть, как минимум, две особенности, делающие эти конструкции весьма уязвимыми для критики и малопригодными для практического использования.

Во-первых, геополитики XXI века исходят из цикличности, а порой — и вовсе из статичности истории. Поэтому они склонны видеть основные вызовы будущего там, где уместнее говорить об остаточных проблемах прошлого. В самом деле, текущий украинский кризис, события на Южном Кавказе летом 2008 года, тлеющие конфликты в других углах постсоветского пространства — это, в конечном счете, последствия незавершенного процесса распада СССР, финальный акт исторической драмы уже далекого 1991 года. Истоки проблем «разделенных народов» в Восточной Азии, территориальных споров, взаимных подозрений и национальных фобий в регионе нужно искать в истории «холодной войны», которая, по сути, здесь никогда не завершалась. Даже разрушительный всплеск энергии «арабской весны» — результат искусственной социально-политической «заморозки» государств Ближнего Востока на протяжении нескольких десятилетий прошлого века.

Сказанное вовсе не означает, что перечисленные проблемы не имеют большого значения и ими не нужно заниматься. Напротив, сложность переживаемого всеми нами момента в мировой политике как раз и связана с тем, что на протяжении двух десятилетий политики игнорировали эти остаточные проблемы, «заметали под ковер» мусор «холодной войны», не желая тратить время, энергию и политический капитал на генеральную уборку. Считалось, что поступательный ход истории сам позаботится о рудиментах прошлого.

Не позаботился — незавершенную работу все равно придется выполнить. Но она не должна подменять собой формирующуюся повестку дня нового столетия.

А вот с новой повесткой дня у современной геополитики большие сложности. В геополитическую парадигму нелегко втиснуть такие пункты повестки как глобальные миграции, изменение климата, активизация негосударственных участников мировой политики, международная наркоторговля, кибербезопасность, ядерный и «обычный» терроризм и многие, многие другие. Есть все основания полагать, что с течением времени значение старой, остаточной повестки дня мировой политики будет снижаться, а значение новой, формирующейся — возрастать.

Сложности геополитики в анализе новой повестки связаны не только с тем, что большинство современных адептов геополитического взгляда на мир мыслят абстрактными, «вневременными», метафизическими категориями, а новая повестка требует весьма конкретного экспертного знания. Есть и более глубокое методологическое ограничение, которое можно считать второй фундаментальной слабостью почти всех геополитических конструкций. Геополитика традиционно занималась и занимается отношениями «соперничества — конкуренции» (Макиндер) или «доминирования — подчинения» (Хаусхофер). А новая повестка дня мировой политики предполагает акцент на сотрудничество «ответственных игроков» мировой политики.

Вопрос о том, кого следует отнести к «ответственным игрокам», пока остается открытым. Но способность международного сообщества справиться с новой повесткой дня напрямую зависит от степени общей заинтересованности этих игроков во взаимодействии в целях предотвращения неуправляемости, нестабильности и хаоса в мировой политике. Конечно, соперничество (конкуренция) в обозримом будущем сохранится и между «ответственными игроками», но именно уровень и качество международного сотрудничества определит стабильность мирового порядка будущего.

Нельзя не заметить, в рамках современной геополитической парадигмы вопросы международного сотрудничества разработаны крайне слабо — сотрудничество между «большими пространствами» чаще всего рассматривается лишь как форма ограничения их соперничества или вообще игнорируется. Хотя «классическая геополитика» конца XIX – начала ХХ века пыталась заниматься вопросами позитивного взаимодействия «больших пространств»; во всяком случае, это относится к французской геополитической школе (Поль Видаль де ла Блаш) и к русским геополитикам-евразийцам (Петр Савицкий, Никита Трубецкой и другие). К сожалению, это направление в геополитике не получило серьезного развития после второй мировой войны ни в Европе, ни в США.

В этом, на наш взгляд, и состоит главная сложность попыток конвертировать геополитические концепты в практические внешнеполитические рекомендации. Современная геополитика очень часто принимает форму тенденциозной политической публицистики: в России ее адепты занимаются разоблачением непрекращающихся козней Запада, на Западе их коллеги усердствуют в демонизации России, Китая или исламского мира. Рекомендации чиновникам и политикам, если они вообще присутствуют, сводятся главным образом к призывам более жестко, решительно и последовательно противостоять извечным геополитическим противникам, потому как иного не дано. Вряд ли подобные советы могут быть особенно полезными в поиске решений конкретных проблем международной безопасности.

Как хорошо известно из истории естествознания, грань между наукой и лженаукой бывает очень тонкой. Например, алхимия считается лженаукой, но вклад алхимиков в развитие экспериментального базиса всей современной науки (не только химии) неоспорим. К лженаукам относят и астрологию, но без нее вряд ли возникла бы современная астрономия. Геополитика уже оказала стимулирующее воздействие на развитие общественных наук как одна из первых попыток междисциплинарного синтеза (географии, истории, экономики и теории международных отношений). В заслугу геополитикам можно поставить и то, что они впервые обратили внимание на «большие пространства» (Grossraum), как на объект, заслуживающий внимания наряду с государствами и внутригосударственными регионами. Будет очень обидно, если в XXI веке интеллектуальный потенциал геополитики окончательного деградирует до уровня банального пропагандистского инструмента, призванного «теоретически обосновать» и оправдать любые флуктуации внешней политики великих держав.

Геополитика и глобалистика

Как представляется, наиболее интересные перспективы у современной геополитики могут открыться во взаимодействии с глобалистикой — другой парадигмой изучения международных отношений, также переживающей сегодня не лучшие времена. Глобалистику можно определить как научное направление, занимающееся причинами, содержанием и последствиями процессов глобализации, а также других глобальных процессов и проблем (экономических, социальных, политических, экологических, культурных и пр.). Если геополитика оперирует «большими пространствами», то глобалистика ставит в центр своего внимания весь мир как единую систему.

Истоки глобалистики принято искать в работах Владимира Вернадского о «ноосфере» 30-х гг. прошлого столетия или в еще более ранних трудах европейских историков и философов. Но как самостоятельное направление научных исследований глобалистика сложилась значительно позже, чем геополитика; ее «официальное» рождение обычно относят к времени создания Римского клуба Аурелио Печчеи и Александром Кингом (1968 г.) и публикациям первого доклада Клуба – «Пределы роста», подготовленного под руководством Денниса Медоуза (1972 г.). За этим «манифестом глобализма» последовали попытки его конкретизации – доклады «Человечество на перепутье» (1974), «Пересмотр международного порядка» (1976), «За пределами века расточительства» (1976) и другие.

В отличие от геополитиков, глобалисты с самого начала делали акцент на математическом моделировании глобальных процессов; именно они предложили первые компьютерные модели развития мира (Джей Форррестер). Ими же была разработана противостоящая геополитике концепция «органического роста», в которой каждый «супер-регион» мира уподоблялся клетке в «общечеловеческом организме», причем каждой клетке отводилась ее особая, жизненно важная для всего организма роль.

Триумфальное шествие глобалистики по планете пришлось на рубеж XX и XXI веков — на волне почти всеобщего энтузиазма, связанного с ускорением процессов глобализации и надеждами на то, что эти процессы неизбежно приведут к решению острых проблем как человечества в целом, так и отдельных стран и регионов в частности. Тогда же глобалистика получила широкое распространение и в России, став частью популярной в тот период либеральной парадигмы.

Однако триумф оказался недолгим — с течением времени глобализация продемонстрировала не только свои позитивные стороны, но и многочисленные негативные побочные эффекты, увеличивая глобальное неравенство, усиливая нестабильность в самых разных сферах, разрушая традиционные уклады жизни и провоцируя мощные волны антиглобалистских движений. Политические противоречия ведущих держав стали сдерживать развитие экономической взаимозависимости. Более того, развитие взаимозависимости парадоксальным образом привело не к повышению, а к снижению общего уровня управляемости мировой системы, повысив волатильность и непредсказуемость не только глобальных политических, но и экономических процессов. Результатом стал кризис не только глобализации как таковой, но и глобалистики как науки о глобализации.

Современным глобалистам можно предъявить в целом те же претензии, то и современным геополитикам: односторонний и тенденциозный взгляд на международные процессы, склонность к абстракциям и догматизму, идеологическую ангажированность и нетерпимость к критике, методологическую неряшливость и оторванность от политической практики. Как и геополитики, глобалисты могут быть обвинены в том, то они занимаются конструированием очередной утопии (мифа), не имеющей почти никакого отношения к реальным процессам мирового развития.

Наверное, не будет большим преувеличением сказать, что геополитика и глобалистика — два по-своему последовательных, но односторонних и, следовательно, ущербных взгляда на процессы мирового развития XXI века. Своего рода «инь и янь» нынешнего глобального дискурса о перспективах формирования нового мирового порядка. Если глобалисты, пытаясь анализировать мир как единую систему, принижают значение или вообще игнорируют наличие весьма разнородных территориальных блоков, составляющих этот мир, то геополитики фактически отрицают существование мира как единой системы, с общесистемными «внегеографическими» закономерностями развития.

Серьезный диалог между геополитиками и глобалистами по сути дела пока даже не начинался. Вместо него имеют место два параллельных монолога на разных языках и взаимные обвинения в абстрактной схоластике, недопустимом редукционизме, а то и в шарлатанстве. В то же время для того, чтобы начать такой диалог, достаточно лишь обладать «аттической светскостью», - качеством, которое Гегель столь ценил в греческих философах и, особенно, в Платоне, – готовностью отнестись с вниманием и уважением к любому оттенку чужой мысли. Если реальный диалог между геополитиками и глобалистами все же состоится, но на стыке этих двух противостоящих друг другу парадигм можно ожидать неожиданных и плодотворных интеллектуальных прорывов.