Почему Германия чемпион мира по всему

Мы не застали рождение мифа о бразильском футболе, это случилось в далёкие 50-е, когда Путин ещё пешком под стол ходил. Бразильский футбол – культурное явление, столь же не отделимое от той великой и прекрасной эпохи, как негритянский джаз, первые фильмы Феллини или, к примеру, московский фестиваль молодежи и студентов… Вокруг бедность, разруха, но у людей горят глаза, они верят в свой звездный билет и в то, что очень скоро жизнь станет удивительной, похожей на сказку – не через 200-300 лет, как у отчаявшихся героев Чехова, а очень скоро – может быть, через год, самое большее – через пять лет! И может быть, уже следующее поколение – вот этот самый мальчик, который ходит пешком под стол, - будет жить при коммунизме!

А пока – мы работаем, учимся, живём тесновато, иногда по три семьи в одной маленькой комнате, вечером ходим в кино, на танцы, где иногда заводят рок-н-ролл, в театр «Современник», зимой – на Бобра, а летом – на Стрельца, а бывает – на Пеле и Гарринчу.

Зелёная лужайка и трибуны вокруг неё заставляют вспомнить об античном театре. Футбол в его современном виде появляется в эпоху высокого Модерна как некая экспансия сцены. Лучшие футболисты всегда были немножко актёрами – и про тех, и про других ведь говорят, что они играют, выступают. Как и артисты на арене цирка. Бразильский футбол, каким мы его ещё застали (а отцы наши видели его истоки), был игрой несколько театральной, с элементами цирковой акробатики. Об этом написано множество книг и снято довольно фильмов, и тут подробно расписывать нечего. Достаточно посмотреть, например, фильм «Это – Пеле», на который я ходил, кажется, раз восемь – благо детский билет в кинотеатр «Таджикистан» (который давно уже театр «Сатирикон» имени Райкина) стоил всего 10 копеек. Фильм влюблял в бразильскую игру, но влюблял в прошлое – так же ретроспективно можно было полюбить джаз или причёску «кок» (которая, кстати, вновь в тренде на нынешнем Мундиале), но это была всего лишь любовь к визуальным образам, трудно было почувствовать скрытые мотивы этого рисунка игры, его движущие силы и драматургические основания. Их знали отцы – но знали не дискурсивно, а опытно: мой отец никогда не плакал, но, когда он произносил слово «Гарринча», у него увлажнялись глаза – и я не мог от него добиться, почему.

Как-то раз, когда я болел и лежал с высокой температурой, папа принес мне книжку советского журналиста-международника Игоря Фесуненко «Пеле, Гарринча, футбол». «На, прочти, - бросил он мне её на кровать, слегка помятую, в мягкой обложке, оформленную с какой-то поддельной искренностью, как это умели делать только в книжных сериях «Политиздата». – Сам всё поймешь». Я честно прочёл книжку, и не один раз. Оттуда я узнал, что Бразилия очень бедная страна, большая часть населения живёт в трущобах, а детство Гарринчи прошло в нищете. От нищеты он и умер, хотя многие считали его талантливее Пеле. Главной же причиной смерти Гарринчи автор считал капитализм и сопутствующие ему неравенство и несправедливость. Я узнал всё это и отчасти поверил, но ответа на вопрос, почему увлажнялись глаза отца, книжка не давала. Я никогда не замечал за отцом левого пафоса сострадания к беднякам и ненависти к капитализму. Мой папа не был левым.

Тут было что-то другое, за что люди его поколения любили чудаковатую Джульетту Мазину, пьяненький напев трубы и утробное ворчание Армстронга, которому не без локального успеха подражали затем так наз. «одесситы» - Аркаша Северный etc ., - они любили Гарринчу за то, что у него одна нога была короче другой, а он при этом играл вдохновенно и обводил на своей короткой ноге раз за разом здоровых немецких или вредных итальянских защитников, а они ему за это мстили и ломали эту и без того короткую ногу. А потом Гарринча закончил играть – потому что больше не мог, футбол сделал его инвалидом, он спился и умер, никому не нужный. Но об этом почему-то прямо не написал советский журналист Фесуненко, который настойчиво пытался довести мысль, что случай Гарринчи не единичный, Гарринча – один из миллионов бразильских обездоленных.

Но это была чушь (и Фесуненко прекрасно знал об этом). Гарринча был единственным и неповторимым. И Бразилия просто принесла его в жертву своему футбольному богу – в залог своих будущих побед. И стала Бразилией – Салесао, «пентакампионами», футбольной державой, с всегда подтянутым шоколадным Пеле в vip-ложе на каждом Мундиале. И это ответ, почему увлажнялись глаза отца, почему всё-таки Гарринча, а не Пеле. Пеле – это ведь, в сущности, футбольный Ален Делон в nigredo, это давно уже только образ с экрана, марка кофе и лицо бренда. Его финты растиражированы и заучены учениками футбольных школ, он сам раскрывает свои секреты в фильме «Это – Пеле». А как играл и кем на самом деле был Гарринча – знают лишь причастные его тайнам, которые он унёс в могилу строительной жертвы бразильского нацбилдинга.

Итак, я влюбился в Бразилию заочно. В 80-е, впрочем, казалось, Бразилия всё та же, они – салесао, избранные, традиция продолжается. Белый Пеле – Зико и врач (а впоследствии – доктор философии) Сократес приведут ее к новым победам.

Но этого не случилось. С футболом уже тогда начало происходить что-то не то, но это было пока не так заметно.

Теперь это заметно слишком. Комментируя решение ФИФА о мегадисквалификации Суареса за укус, Марадона сыронизировал: «Кого Суарес убил, чтобы заслужить это наказание? Почему бы ФИФА сразу не надеть на него наручники и не отправить в Гуантанамо? ... Как раз такие поступки и заставляют людей думать, что ФИФА с каждым днем все меньше и меньше думает о футболе».

Но не только ФИФА теперь меньше думает о футболе. Меньше думают об этом и тренеры, и игроки. Футбол перестал быть только игрой. Футбол – это бизнес.

У французов был 68-й, у всех латиносов – Кубинская революция и Че Гевара. Это ведь в честь команданте Че доктор Сократес отпустил волосы и бороду, а затем уехал из Бразилии, когда к власти пришли военные. И его не подвергали преследованиям за высказывания. В 80-е такое было ещё возможно. А вот Диего Марадона сразу лишился места в вип-ложе только из-за саркастической шутки о футбольных чиновниках и решении ФИФА по Суаресу…

Мировой футбол – это большой бизнес, и ФИФА – чиновники-монополисты, которые получают прибыль с этого бизнеса. Естественно, их задача сделать футбол ещё дороже, ещё прибыльнее. На групповом этапе ещё можно временами увидеть игру, но когда дело доходит до плей-офф, включаются другие программы.

Из четырёх самых дорогих сборных три играли в полуфинале. Единственная выбывшая – самая дорогая – Испания – была, по понятным причинам, просто переоценена, на самом деле её активы уже «сгорели». Оставшееся вакантное место могли занять следующие в прейскуранте Франция или Италия, но последняя не вышла из своей «группы смерти», а первая – попала в ¼ финала на более дорогую (в полтора раза) Германию и закономерно уступила. Тогда ФИФА подтянула из запасников довольно дешёвую, но потенциально неплохо продаваемую Голландию. Для этого Роббену надо было только вовремя упасть в штрафной – и блестящая Мексика со своим огненнооким Очоа (который даже не попал в номинацию лучших вратарей), имевшая все шансы играть в полуфинале, осталась за бортом.

Я смотрю на сборную Голландии-2014 и на её тренера, которого считают выдающимся, Луи ван Гала. И вижу корпорацию с директором, который сделал совершенную машину, работающую на разрушение. Когда-то так играла Германия и выигрывала финал 1974 года у бесподобных «летучих голландцев», которые теперь, видимо, наконец-то, спустя 40 лет, выучили урок немецкого. Этот надутый, заносчивый господин ван Гал, введший дресс-код для тренерской скамейки (синий костюм, оранжевый галстук) гордится тем, что Голландия не проиграла ни одного матча. Замечательно! Т.е. он продвигает идею о том, что в «плей-офф» можно «не проиграть». Простите, но в финале мы видим Аргентину, а не Голландию. И в игру нужно выигрывать, а не просто «не проигрывать»! Но Голландия выставляет 5 защитников, отряжает троих (а когда и всех пятерых) на опеку одного Месси, не дает разыгрывать мяч – и так все 120 минут матча. Возможно, это эффективно, и бизнес ван Гала от этого выигрывает. Но смотреть на это тяжело.

Иногда Голландия даже забивает – правда, в матче за 3-е место все три гола забиты после судейских ошибок, в 1/8 финала с Мексикой пенальти, решивший исход дела, также назначен ошибочно. Роббен весьма артистичен, и понять, когда он просто упал, а когда его сбили, порой нелегко. Артистизм и театральность, присущие футболу изначально и выражавшиеся в нестандартных решениях, финтах, полностью ушли в симуляцию, в картинные падения с закрыванием руками лица и катанием по полю.

«Помогите, истекаю клюквенным соком!» - видимо, кричали бразильские футболисты в двух последних матчах, но телевизионная трансляция не донесла этих слов. Бедный Неймар, понятно, исключение, но лишь подтверждающее правило: до своего рокового падения после удара коленками в позвоночник Неймар достаточно нанырялся. Современная Бразилия – не просто грубияны и симулянты, неспособные забить мяч с игры, но и бездарные клоуны, которые плохо симулируют – и даже алжирский судья не повёлся на фальшь.

Этот матч с красивым названием Голландия – Бразилия смотреть было почти невыносимо, как затянувшуюся порнодраму, где известный, неудачно омолодивший тело донжуан хочет, но уже не может, а его партнерша – может многое, но ничего не хочет, потому что выполняет установку своего сутенёра (пардон, корпоративного менеджера), чтобы не дать произойти ничему.

Ну а что же, спросите вы, Германия? Разве они не достойны похвалы? Разве они не изменились? Не воскликнуть ли, вслед за Игорем Порошиным, über Allez, «Германия, спаси и сохрани»? И не восславить ли «памятник духовному подвигу немецкого народа, его страсти к переустройству и самосовершенствованию, победе над тысячелетней спесью и вековыми заблуждениями» и над «известной ограниченностью немецкой культуры – ее вечной звериной серьезностью»? Или автор (аз грешный) не может преодолеть свою германофобию?

Выше я писал уже, что немцы – это почти всегда рука судьбы. Судьбы, которая останавливает вдохновение. Это как бы Сальери, каждые 4 года убивающий Моцарта. Под руководством Лёва, правда, сборная Германии сама стала коллективным Моцартом, а на роль Сальери больше подходил скучный аргентинский тренер, заказавший своему Месси вместо весёлой оперы в стиле аргентинского гимна – унылый Requiem.

Но дело ведь совсем не в этом. Скажу ересь: не важно, как играли немцы. Немцы в 2014 году остались рукой судьбы и уничтожили (возможно, навсегда) Latin-American Dream. В том самом полуфинале, теми самыми 7:1. Они могли выиграть с любым счетом – 3:0, как голландцы, например. Но они не хотели выиграть. Они хотели именно уничтожить, закатать, чтобы от бразильского мифа осталось ровное, гладкое место («падающего – подтолкни»). И даже не они – этого хотел их бог – Немец. А результат финала, по большому счёту, уже мало кого интересовал. Даже если бы Аргентина выиграла – ясно, что сильнейшими все признали бы немцев. Как Венгрию в 1954, или Голландию в 1974, или Францию в 1982.

Мы не застали начало мифа о бразильском футболе. Но мы стали свидетелями его конца. Немцы, как всегда образцово, сыграли роль судьбы. Конец был сокрушительным – спящий должен проснуться. Бразилия давно уже не страна Гарринчи и даже уже не страна упокоившегося три года назад Сократеса (умершего, как и подобало герою мифа, от злоупотребления алкоголем и табакокурением). Бразилия – страна БРИКС, зона развитого капитализма. Протесты Сократеса, как и его чегеварианство, уже немного смешны и подчёркивают границы эпох. 20 лет назад автомобиль был роскошью, сегодня каждая вторая бразильская семья имеет несколько автомобилей. Под стать этой радостной и оптимистичной картинке лица современных футболистов-бразильцев: ни следа мысли, ни огонька жизни. Лишь тени каких-то горьких страстей на лице у Тьяго Силвы и молитвенно-отрешённая, благочестивая мина Давида Луиса. Германия не только победила Бразилию, она победила в Бразилии. Нация построена – католичество, правовластие, футбольность. (Когда-то граф Уваров так же копировал свою триаду у немцев). Шоколадный Пеле в вип-ложе и стадион имени Гарринчи в Бразилиа. Самбу на трибунах больше не танцуют (как это было всегда) или во всяком случае не показывают. (Наверное, эта самба сбивает молитвенный настрой Давида Луиса).

Когда-то немецкая группа RAMMSTEIN спела песню We Are Living In America. Тема победного наступления американской культуры, всемирного Диснейленда, стала поп-мифом, который разделяет даже Госдума РФ. (Оказывается, песни Цоя сочиняли в Голливуде!)

Но теперь понятно, что за этой видимостью кроется совсем другая реальность. Все мы давно living in Germany – не в смысле материального благополучия, а в смысле «духовном» - весь мир сегодня это «ментальная» Германия. Немцы проиграли две мировых войны, но теперь все, включая Латинскую Америку, вынуждены играть по немецким правилам. В мире, где не осталось идей, кроме строительства богатой и успешной нации, где все нравственные вопросы регулирует немецкая этика, устав, регламент и декларации, где даже Иисус Христос в чёрном ночном воздухе Рио окрашен красно-коричневыми цветами, - одним словом, где даже Сам Бог – Немец, Великий Немой, к которому тщетно взывает в своих молитвах Давид Луис, Бог не ответит потому, что Он – Немец, - в этом мире немцы обречены на победы. По крайней мере, до тех пор, пока господствует изобретённый немцами капитализм, который даже непредсказуемую игру – футбол – превратил в воспроизводство капиталистических отношений. Победила самая дорогая и богатая команда в мире (испанцы – не в счет), стоимость которой до чемпионата оценивалась в 600 с чем-то миллионов евро, а теперь, конечно, станет ещё дороже – и это закономерно.

Мы почти не видели и больше не увидим бразильского футбола, как не услышим негритянского джаза и не почувствуем кожей мартовской «оттепели», свежего ветерка свободы, близких перемен и света прекрасного будущего, отразившегося в глазах наших отцов и матерей. Наше будущее – это Германия-везде-и-повсюду, растущая дисциплинарность, тотальная эффективность, чиновничий беспредел, верность формату и тренду, и глобальное регулярное государство, где, конечно, одним из дозволенных и доходных развлечений останется футбол. Который, впрочем, можно и не смотреть.