Тайные страницы истории: столкновение под водой

Моё звание в описываемый период – инженер-капитан-лейтенант, должность – командир дивизиона движения1 (1-ый дивизион) БЧ-52 атомной подводной лодки “К-52”.

6 декабря 1967 г. мы закончили боевую службу и по приказу из Москвы покинули район патрулирования, возвращаясь из Средиземного моря домой, в родную базу Заполярья.

К концу дня 6 декабря получили “радио”3 прижаться к Африке и пропустить армаду 6-го флота США, шедшую навстречу через Тунисский пролив. Утром 7 декабря мы вновь получили «радио»: “Следовать своим курсом”. Перед Тунисским проливом провели корабельное учение по борьбе за живучесть. В 14.20 на корабле начала заступать вахта первой смены по боевой готовности № 2. В 14.33 после доклада командиру о заступлении на корабле 1-ой смены по боевой готовности № 2 подводная (подводная лодка была удифферентована на глубине 40 метров, под килём – 500 метров, скорость “малый ход” – 13 узлов) по его приказанию я дал команду: “Подвахтенным от мест отойти” и садился в кресло вахтенного инженера-механика (левым плечом к носу корабля). За спиной находились штурманская рубка, вертикальный трап в боевую рубку и рубка метристов. Командир капитан 2 ранга Борисенко В.Д. стоял слева от меня между боевым постом “горизонтальщика”4 (боцман мичман Иванов) и столом вахтенного инженера-механика. Командир БЧ-5 инженер-капитан 2 ранга Полусмяк Г.П. неважно себя чувствовал и давно убыл в свою каюту во 2-ой отсек. Дублёр нашего механика (из-за плохого состояния Григория Павловича) инженер-капитан 3 ранга Ткачёв Н.А. сидел в кресле вахтенного дозиметриста справа от меня. Это был опытный командир дивизиона движения БЧ-5 184 резервного экипажа и поэтому и для меня он являлся отличным помощником и наставником. По характеру Николай был лёгок, открыт и коммуникабелен. Вахтенный дозиметрист (не помню фамилии) и вахтенный офицер командир БЧ-4, РТС5 старший лейтенант Блажин Е. М. стояли за моей спиной ближе к корме – почти в проходе…

В этот момент из гидроакустической рубки выглянул вахтенный с очумелыми глазами – старший матрос – и крикнул, как выстрелил: “Прямо по курсу цель!”. Командир ничего не успел предпринять, но движение его было к турбинным телеграфам, которые находились за вертикальным трапом в боевую рубку. Я не успел сесть в кресло, как раздался грохот в носовой части корабля. Подводную лодку бросило носом вверх и вправо, а командира буквально сдуло на левый борт прямо на телеграфы. Меня вдавило в кресло и бросило назад. Было такое впечатление, что оторвался талреп у кресла. Я ударился тыльными сторонами рук о двери рубки метристов (лопнуло стекло часов). В следующее мгновение меня бросило также резко и с такой же силой вперёд. Удар пришёлся челюстью об “Каштан”6. Говорят, при этом искры из глаз летят. Не искры – пламя!

Тут же, практически одновременно, появился резкий дифферент на корму и раздался тупой удар в корме в районе киля. Оторвалась РДУ7 у вертикального трапа и с грохотом полетела в корму вниз, как в яму. После тупого удара в корме и мгновенно появившегося дифферента на корму казалось, что лопнул прочный корпус какого-то из кормовых отсеков. Конец! Почему-то появилась мысль: “Так вот как погибали подводники во время войны!”.


1 Командир дивизиона движения - офицер, в заведовании которого находятся атомные энергетические установки и средства движения. Дополнительно исполняет обязанности вахтенного инженера-механика.

2 БЧ-5 – электромеханическая боевая часть.

3 “Радио” - зашифрованная радиограмма.

4 “Горизонтальщик” – специалист, управляющий горизонтальными рулями подводной лодки.

5 Командир БЧ-4, РТС – офицер, в заведовании которого находятся акустическое, гидроакустическое, радиолокаторное и радиотехническое вооружение корабля. Дополнительно исполняет обязанности вахтенного офицера.

6 “Каштан” – громкоговорящая корабельная связь (ГГС).

7 РДУ – регенеративная дыхательная установка.

Чувствую, что всплывать нельзя. Знаю, что необходимо дать команду в 1-ый и 9-ый отсеки: “Осмотреться в отсеке. Доложить обстановку”. (Для оперативности решил, что нужно

дать команду именно в эти два отсека, где я слышал удары, а не по “циркуляру”8 во все отсеки. В последствии заместитель ГК ВМФ по боевой подготовке адмирал Егоров Г.М. согласился со мной при разборе “полётов”). Но после удара челюстью о “Каштан” её заклинило. Я не мог раскрыть рта.

Осматриваюсь вокруг – боцман на месте, по глубиномеру – 40 метров, глубина резко уменьшается, лодка всплывает, а не падает камнем вниз. Чудеса! Вахтенный БП-359 на месте и перепуган, дифферентометр зашкалило на корму. В кресле дозиметриста сидит дублёр командира БЧ-5 Николай Ткачёв в необычной позе: ноги – вертикально вверх, зад обтянут репсом, а между раздвинутых ног выглядывают два круглых ошалевших глаза. Наверное, и я выглядел не лучше. От страха тошнило, зажмурился от резкой боли в челюсти… Кажется, что прошла вечность, а на самом деле длилось всё это секунд 10…15.

Когда командира бросило на телеграфы, он, чтобы защитить лицо от удара, выставил руки вперёд, но всё же приложился прилично о собственные руки, которые попали на фиксаторы рукояток турбинных телеграфов. Непроизвольно нажав на “гашетки” телеграфов, он передвинул их рукоятки на «самый малый вперёд». Сработавший зуммер вывел всех из оцепенения. Первым послышался голос командира: “Продуть балласт! Осмотреться в отсеках!”. Я с резким треском и острой болью в челюсти, которая вышибла слёзы, разжал рот и скомандовал вахтенному БП-35: “Продуть балласт!” и в 1-ый и 9-ый отсеки: “Осмотреться в отсеках, доложить обстановку!”. Вахтенный БП-35 доложил: “Продуваю!”. И тут же поступили доклады из 1-го и 9-го отсеков: “Удар в районе 14-го шпангоута. Поступления воды нет. Отсек осмотрен, замечаний нет”, “Удар в районе 114-го шпангоута. Поступления воды нет. Отсек осмотрен, замечаний нет”.

После этого по “циркуляру” дал команду в остальные отсеки и доложил командиру о докладах из 1-го и 9-го отсеков.

Тут лодка выпрыгнула, как пробка, из воды. Моментально выровнялся дифферент, и началось покачивание корабля на волне. В момент, когда командир БЧ-5 Полусмяк Г.П. ворвался из 2-го отсека в центральный пост, была сыграна боевая тревога, и уже Григорий Павлович принимал доклады из отсеков об осмотре и отсутствии замечаний в них. Затем стали скрупулёзно проверять материальную часть во всех боевых частях, службах и дивизионах. Перед уходом на пульт управления ГЭУ10 я после командира и помощника командира капитан-лейтенанта Дмитрия Каспер-Юста осмотрел горизонт в перископ из любопытства. Облачность была баллов 5, на море – крупная зыбь, а далеко на горизонте еле просматривался силуэт гражданского судна (так нам показалось, а на самом деле это было разведывательное судно). Видимость была отличной. Живём! Быстро отходит от стресса военный человек…

Следуя на пульт управления ГЭУ, обошёл энергетические отсеки. Убедился, что внешне всё в порядке. На пульте ГЭУ по докладам из боевых постов 1-го дивизиона и докладам операторов ГЭУ уточнил: в дивизионе всё нормально, если не считать, что сигналы аварийных защит реакторов от приборов отключены. Остались только кнопки сброса аварийных защит реакторов и ключи сброса защит ходовых турбин.

Причина, кстати, здесь старая, ещё с начала боевой службы. Дело в том, что после каждой боевой службы (я был в четырёх, а это была вторая) мы шли в г. Полярный на судоремонтный завод СРЗ № 10 (так называемая королевская фирма “Тип-топ”). Из-за ещё малого опыта ремонта атомных подводных лодок ремонт всегда был не очень качественный, и за ремонтным персоналом нужен был жёсткий контроль, что не всегда можно было обеспечить, особенно в конце ремонта, когда рабочие сидели сутками в отсеках корабля друг на друге. Особенно это характерно было в дивизионах БЧ-5. Так вот, после ремонта, последовавшего за первой боевой службой, через две недели мы обнаружили, что самопроизвольно срабатывает аварийная защита обоих реакторов по максимальной температуре 1 контура, максимальному давлению 1 контура и расходу 1 контура: подпрыгивали стрелки приборов-самописцев вверх до упора и тут же возвращались в нормальное положение. Но пакость совершена – аварийная защита реактора внизу! Заменили приборы. Всё стабилизировалось. Ушли на боевую службу. В ходе её проверили снятые приборы, – они оказались в строю! А через две-три недели

8 “Циркуляр” – подача команды по “Каштану” (громкоговорящей связи) одновременно на все боевые посты.

9 БП-35 – боевой пост погружения и всплытия.

10 ГЭУ – главная (атомная) энергетическая установка.

всё началось снова. Что только ни делали, чтобы определить причину, но безрезультатно. В итоге приняли решение заблокировать сигналы от самописцев, открыв крышки приборов, руководствуясь при этом главным: выполнить задачу, поставленную перед экипажем. Всё же был и положительный результат этой неисправности, – операторы пульта управления ГЭУ чётко натренировались восстанавливать режим после сброса аварийной защиты реактора по ложному сигналу и психологически уже не боялись ревуна, сопровождающего сброс аварийной защиты реактора (даже и малоопытные ещё лейтенанты). Хотя был и большой минус, т.к. технологически существует ограничение сбросов защиты реакторов. После тщательного осмотра корабля и доклада об этом командиру «прослезились»: изоляция кабелей размагничивающих устройств подводной лодки упала до нуля; гидроакустическая станция “Арктика” полностью вышла из строя; три торпедных аппарата оказались заполненными водой, а что при этом с боевыми торпедами, - одному богу известно.

Осмотрелись и стали осторожно погружаться, принимая доклады из отсеков через каждые 10 метров. На прежних оборотах винтов (до столкновения) скорость значительно уменьшилась и стала вместо 13 узлов – 11,5.

Теперь до прихода в базу у нас появилась нежелательная возможность подорваться на донной морской мине11 времён Второй мировой войны, случайно оставшейся после траления в каком-либо районе по курсу нашего следования в базу.

Вахта опять заступила по боевой готовности № 2 – подводная (под килём – 500 м, глубина погружения – 40 м, скорость хода – 11,5 узлов, ход “МП”2). Командир БЧ-4, РТС Евгений Блажин доложил командиру корабля, что в соответствии с инструкцией и требованием руководящего документа необходимо дать “радио” о столкновении. Командир запретил давать “радио”, мотивируя это тем, что боевую задачу мы выполнили, возвращаемся в базу, и ещё не известно, с чем мы столкнулись, нужно этот вопрос ещё обдумать.

После “совета в Филях” командира с особистом (капитан-лейтенантом) “высокие стороны” пришли к выводу, что столкновение произошло с топляком – допустим, с галерой, - о чём и было объявлено личному составу. Наверное, в “совете” вспомнили историю древнего мира, когда воды Средиземного моря бороздили диеры, триеры и галеры египтян, финикийцев, ассирийцев, иудеев, греков, римлян, арабов…

Серьёзная обстановка сложилась на пульте управления ГЭУ с началом столкновения подводной лодки и при дальнейшем развитии событий. В это время на пульте управления ГЭУ несли вахту инженер-капитан-лейтенант Борис Задорин и инженер-старший лейтенант Валерий Шапошников*. При появлении большого дифферента на корму после столкновения сорвали конденсатные насосы13, дающие подпор питательным насосам14. Стали быстро осушаться тёплые ящики15, что грозило автоматическим



* Заместитель командующего флотилии атомных подводных лодок – начальник ЭМС флотилии капитан 1 ранга Валерий Шапошников геройски погиб в посёлке Гремиха в ноябре 1989 года, выполняя свой служебный и чисто человеческий гуманный долг (спасал людей при возникшем пожаре в котельной посёлка).



11 Донная морская мина – неконтактная мина с отрицательной плавучестью. Ставится на дне моря (океана). Глубина постановки – от 50 м и глубже.

12 “МП” – малый вперёд.

13 Конденсатный насос – насос, подающий конденсат (воду, образованную при конденсации отработанного в паровой турбине пара) на всасывание питательного насоса.

14 Питательный насос – насос, подающий рабочую воду в парогенератор, где эта рабочая вода превращается в перегретый пар, идущий на вращение паровой ходовой турбины. Отработанный в турбине пар сбрасывается в конденсатор, где конденсируется и превращается в рабочую воду (конденсат). Конденсат конденсатным насосом подаётся на всасывание питательного насоса. Цикл замкнулся. Этот замкнутый цикл (контур) называется вторым контуром.

В паропроизводящей установке (ППУ) вода (теплоноситель) главным циркуляционным насосом подаётся в ядерный реактор, где при большом давлении нагревается до высокой температуры и поступает в парогенератор. В парогенераторе теплоноситель через стенки трубопроводов отдаёт тепло рабочей воде второго контура и главным циркуляционным насосом опять подаётся в ядерный реактор. Цикл замкнулся. Этот замкнутый цикл (контур) называется первым контуром.

15 Тёплый ящик – подпиточный бак второго контура с паровым змеевиком для уменьшения кислородосодержания в рабочей воде второго контура за счёт её подогрева. В ГЭУ ПЛА паровой змеевик был убран (кислородосодержание уменьшалось с помощью шихты ионообменных фильтров), а название “теплый” осталось. При срыве конденсатного насоса питательный насос всасывает воду из тёплого ящика и в течение считанных минут осушает его. Происходит срыв циркуляции воды, что приводит к нарушению теплообмена в парогенераторе. Как следствие – срабатывает защита реактора.

сбросом аварийных защит обоих реакторов да ещё в аварийной обстановке и под водой. Потеря хода при отрицательной плавучести корабля – неминуемая гибель! (Им тоже показалось, что при втором глухом ударе лопнул прочный корпус кормового отсека, отсек быстро заполняется водой, поэтому и появился резкий дифферент на корму). Моментальный доклад в центральный пост. Но вовремя выровнялся дифферент после аварийного всплытия подводной лодки. Работа насосов, а в дальнейшем и ГЭУ обоих бортов стабилизировалась. Этот тревожный доклад я принял после всплытия подводной лодки.

После стабилизации режимов установок появилось время, чтобы осмотреться. Валерий Шапошников, смотря на Бориса изумлёнными круглыми глазами, выпалил: “Боря, что с тобой, тебе плохо? Ведь на тебе лица нет, ты весь белый!”. Борис, улыбаясь, ответил: “Нет, всё нормально. Ты бы на себя посмотрел – не лучше!”. Оба расхохотались, что всё обошлось после таких «кувырков». А ведь, как определили в доке, до лобового столкновения торпедными аппаратами не хватило всего сантиметров 10…15. Не первый раз подтвердилось, что нас Всевышний не забывает.

Трагикомичная обстановка сложилась в корме. При столкновении в каютах 8 отсека и в кубрике 9 отсека почти весь личный состав сбросило с коек. Переборка между 8 и 9 отсеками была поначалу открыта. Вахтенный 9 отсека на тревожный вопрос моряков: “Глубина!?” с перепугу выпалил: “400 метров!” (при действительной глубине 40 метров). Все начали хвататься за индивидуальные дыхательные аппараты (ИДА). В каюте по правому борту 8 отсека лихорадочно искал запасной ИДА приписной офицер – оператор пульта управления ГЭУ - инженер-лейтенант Гаевой. Инженер-капитан-лейтенант Евгений Васюков, спокойно сидя на койке, поинтересовался у него: “Чего мечешься?”. И произошёл следующий диалог:

- Запасной ИДА ищу, вдруг не достанется!

- А глубина какая?

- 400 метров!

- Так зачем он тебе нужен? Зачёты по ЛВД16 тебе по – новой сдавать нужно, балбес! Ведь даже с запасными баллончиками ты сможешь выйти с глубины не более 120 метров!

- Ну, всё же, на всякий случай…

Снят был стресс с личного состава после поступления моей команды “Осмотреться в отсеке.

Доложить обстановку”, выпрыгивания лодки на поверхность и моментального исчезновения дифферента. В центральном живы. Значит всё в порядке! Ну и досталось же вахтенному 9 отсека за ложную информацию о глубине. А потом все хохотали над товарищами и собой и пересчитывали ушибы. Всё хорошо, что хорошо кончается! Что интересно, переборку между 9 и 8 отсеками задраили сами, а затем следили за закрытием переборочной двери неукоснительно.

Более или менее освободившись от вахты и проверки материальной части дивизиона, перед сном пошёл умыться. Умывшись, в зеркало вижу, что на висках не смыл мыло (в море мы пользовались очень мягкой дистиллированной водой, которую сами варили из морской воды для технических и бытовых нужд водоопреснительной установкой). Обильно смыл виски, а они всё равно светлые. Вытер голову почти насухо, подставил её под вдувную вентиляцию… И только теперь понял, что виски поседели. “Вот это да!” – думаю. Ведь мне было только 28 лет. И всё же, почему был такой резкий дифферент на корму после столкновения?

Дело в том, что боцман Иванов после столкновения при такой скорости корабля (13 узлов) перевёл полностью носовые горизонтальные рули на всплытие без приказания командира, а кормовые горизонтальные рули не отвёл для удержания нарастания дифферента. А ведь при столкновении ход резко уменьшился. При отрицательном стечении обстоятельств (потеря хода, поступление воды в прочный корпус и т. д.) резкое торможение носа корабля и быстрое нарастание аварийного дифферента на корму могло привести к потере лодки продольной остойчивости. Вот тогда мы бы могли перевернуться и действительно “булькнуть”, закончив своё земное существование на нечётном числе погружений и всплытий.

На следующие сутки в 12.00 восьмого декабря моя смена (первая) снова заступила на вахту. Командир в весёлом настроении зашёл в центральный пост (3 отсек) и констатировал: “Товарищи моряки-подводники, тире – североморцы, тире – гуси-лебеди, уже почти сутки идём домой и, думаю, без дальнейших происшествий”.



16 ЛВД – лёгководолазное дело.

Тут в центральный пост заходит СПСовец17, передаёт командиру расшифрованную

радиограмму. Тот взял её, прочитал и изменился в лице. В центральном посту все затихли. Было похоже на известную сцену из пьесы “Ревизор”. А в радиограмме было ни много, ни мало, а… “Доложите состояние корабля и личного состава”. Наверняка командир подумал: “Откуда в Москве известно!?”. Мы потом, когда узнали точное содержание радиограммы (не государственная тайна), тоже подумали: “Как!? Откуда!?”. Как нам впоследствии стало известно, командир американской ПЛАРБ оказался более дисциплинированным, чем наш командир. Он доложил по инстанции своему командованию в США о столкновении с “рашн – субмариной”, что лодка всплыла, осмотрелась, погрузилась и пошла своим ходом. По дипломатическому каналу американцы информировали об этом правительство Советского Союза. Всё это дошло до МО СССР, далее – до ГК ВМФ, и конечным результатом была радиограмма в наш адрес. Я полагаю, что в Москве дали возможность командиру честно ответить, что же произошло. Однако командир дал радиограмму, что столкнулись с пресловутым “топляком”, личный состав в строю, травм нет. Вот из-за этой радиограммы – ответа мы потеряли и первую сторону медали.

Когда нас досрочно вызвали из отпуска (я не догулял 34 суток) после гибели 39 членов экипажа ПЛА “К-3” (“Ленинский комсомол”), которая возвращалась из боевой службы, один из представителей командования Северного флота, провожая нас во внеплановую боевую службу (автономку), сказал перед строем: “В первую боевую службу вы заработали одну сторону медали. Идите за второй!”. Хотя мы считали, что заработали обе и с лихвой.

А первая сторона медали, как выразился адмирал, действительно была заработана в первой боевой службе. Дело в том, что в этой боевой службе (май – июль 1967 г. – 71 сутки) мы по вине командира голодали 47 суток – это особый разговор, требующий большого повествования в лицах, а кроме того, оперативно локализовали радиоактивную течь бессальникового затвора одной из секций парогенераторов правого борта, вывели ППУ правого борта аварийно, используя до конца боевой службы смешанный режим ГЭУ – ППУ левого борта на ПТУ18 обоих бортов. Углекислого газа в отсеках было под 3% (кровь из носа, головная боль, вялость и т. д.) – экономили регенерацию19, т. к. её тоже не хватало. Одним словом, пришли с моря дистрофиками. Нас (меня и инженер-капитан-лейтенанта Вадима Мужецкого) даже однокашники при встрече не сразу узнавали. Лично у меня, несмотря на то, что 12 суток возврата домой мы нормально питались и дышали сносным воздухом (загрузили ночью у Александрии на обратный переход), не хватало 14 килограммов веса из первоначальных 62. По приходу весь личный состав отправили в различные санатории, а затем офицеров, мичманов и отличившихся в море матросов и старшин срочной службы в отпуска. Но из отпуска нас вызвали досрочно, по причине, указанной мною выше.

И всё же, почему мы столкнулись?

Заявление командира, что гидрология подвела, - абсурд. Дело в том, что часто этого рыжего старшего матроса (гидроакустика) и командир, и старпом (капитан 3 ранга Храмцов В.М.), и помощник командира (капитан-лейтенант Дмитрий Каспер-Юст) ловили заснувшим на посту, а примерно ни разу не наказали. А ведь гидроакустик – это “уши” корабля! А “уши” наши оказались никудышными. Два “барбоса” – гидроакустика во время учения по борьбе за живучесть перед входом в Тунисский пролив занимались переборкой ЗИПа20, сняв наушники. Вот она, реальная причина столкновения, чуть не окончившаяся трагедией. Ведь, как выяснилось впоследствии, мы догнали американскую субмарину со стороны винтов и “долбанули” её по рубке, загнув ей выдвижные устройства. Относительная скорость была 2…3 узла. А если бы столкнулись на встречных курсах? В этом случае скорость “поцелуя” была бы в пределах 23…24 узлов. А это немало! Последствия были бы непредсказуемые.

На базе (городок Западная Лица) просочилась ложная информация по “радио” “ОБС” (“одна баба сказала”), что подводная лодка “К-52” столкнулась в Средиземном море с американской атомной подводной лодкой под водой. При этом, в соответствии с данными этого “радио”, содран почти весь лёгкиё корпус, всплывать лодка не может и будет выбрасываться на мель в Мотовском заливе. Есть жертвы. Можно представить состояние наших жён!



17 СПС - специальная радиосвязь.

18 ПТУ – паротурбинная установка.

19 регенерация – химическое вещество в виде пластин, восстанавливающее первоначальный (нормальный) состав воздуха при дыхании личного состава в герметичном прочном корпусе подводной лодки (поглощает углекислый газ и выделяет кислород).

21 декабря около 22 часов мы были уже в Мотовском заливе. Получили добро в базу и стали заходить в узкость у острова Кувшин. Туман был такой, что с мостика рубки не были видны выдвижные устройства в корме рубки. Не представлял раньше, что может быть такой густой туман – молоко! Воистину беда не любит ходить одна. В узкости вышло из строя последовательно всё, чем можно определять берег и глубину (локатор, эхолот и т. п.). Пришлось давать “SOS”. Через полчаса подошёл к нам морской буксир с мощным прожектором, “поуукал” нам гудком, обошёл с кормы и в довершении всего свернул нам на бок верхнюю оконечность вертикального кормового стабилизатора. А ведь был такой красивый “хвост”! После дипломатичных переговоров капитана буксира с нашим командиром, где долго выясняли, кто с какой матерью спал, «высокие» стороны договорились, что будет включён прожектор в корме буксира в нашу сторону. Так мы и зашли в Большую Лопатку

(бухта Большая Лопаткина) за белой “колбасой” прожектора. А в бухте тумана, как не бывало.

Когда ошвартовались у пирса и объявили об этом по “циркуляру” ГГС20, во всех

отсеках загремело: “Ура-а-а!”. Очередная одиссея закончилась, но “разбор полётов” был ещё впереди. Узнали “приятную” новость: приехали поздравить и заключить нас в “дружеские” объятия представители Генерального Штаба МО СССР.

В конечном итоге вахта заступила по швартовному, и все разошлись по домам. Затем и вахта ушла, переложив свои обязанности на дежурного по кораблю. Я же руководил выводом энергетических установок из действия и постановкой парогенераторов на хранение, выдав немыслимое количество проб контуров на анализ. Уладив свои дела и проинструктировав вахтенные службы по ГЭУ и корабля в целом, я, наконец-то, и сам в 5-м часу утра 19 декабря убыл домой пешком (полтора суток без сна и 4,5 километра в городок и в гору – это после боевой службы!). Вьюга. Ноги подкашиваются, и весь в поту от слабости. Конечно, дома упал, как убитый, и спал до 20.00, пока меня не разбудила жена, сообщив о прибытии рассыльного. От него я узнал не менее “радостную” весть, что меня приглашает заместитель ГК ВМФ адмирал Егоров Г.М. Именно приглашает! “Иезуитский приём, - подумал я, - Наши начальники всегда вызывают и срочно. “Приглашает” не иначе, как на “дружескую интимную беседу”, где я буду выступать в роли гейши”. Если приглашают такие начальники, то надо поспешать!

Грудь распирало от “счастья”, летел, как на крыльях. По пути лихорадочно соображал, какие вопросы будет адмирал задавать, и как я должен отвечать на них.

Принял меня адмирал Егоров Г.М. действительно дружески, пригласил сесть и поздравил с возвращением из боевой службы. Не буду подробно описывать вопросы и ответы. Я их изложил выше. Но на некоторых остановлюсь. Оказалось, адмирал Егоров Г.М. очень проницателен. Вопросы задавал по существу. Вот, например:

-​ Почему дали команду “осмотреться в отсеках”, а не объявили аварийную тревогу?

-​ Товарищ адмирал, а какую аварийную тревогу? Поступление воды или пожар? Ошибись в истинной аварии, я бы мог усугубить обстановку.

-​ Резонно.

-​ Почему не дали команду по “циркуляру”, а вначале только в два отсека?

-​ Для оперативности в основном, т. к. был уверен в ударе именно в районе этих отсеков.

Во-первых, дифицит времени – десяток секунд, во-вторых, там пацаны, а ценральный пост – опытные подводники. Быстрее пришли в себя. Да и грош нам цена, если бы из отсеков запрашмвали центральный пост, что произошло.

-​ Верно!

-​ Вы командир дивизиона движения. Как вели себя установки?

-​ Безупречно. Были срывы конденсатных насосов при длительном аварийном дифференте на корму, но аварийная защита реакторов ни на одном из бортов не сработала.

Улыбнувшись, шутя добавил:

-​ Наверное установки любят своего хозяина. (Погрешил с совестью, т. к. не сказал ему, что у нас все сигналы АЗ на обоих бортах в этот период были заблокированы. Да ему, наверное, и не нужно было этого знать).

-​ Не самоуверенность о любви?

-​ Нет – опыт. Да и личный состав дивизиона от матроса до офицера в основном настоящие классные специалисты. В своих бойцах я уверен.

-​ Как командир?

-​ Нормальный. Претензий нет.

-​ Почему так холодно о командире?


20 ГГС – громкоговорящая связь.

-​ Почему холодно? Здраво. Служу, ведь, Родине, а не конкретному лицу. Командиры меняются. Родина одна.

-​ Ну чтож, Вашими ответами удовлетворён. Желаю успеха в дальнейшей службе.

Он встал и, давая понять, что аудиенция закончена, тепло пожал мне руку.

Расстались мы с адмиралом около 24.00. Я и раньше об адмирале Егорове Г.М. слышал много положительного, а после этой беседы убедился в этом сам лично и проникся к нему глубоким уважением.

Кстати, в 1972 году вышло новое “Наставление по борьбе за живучесть” (НБЖ-71). В одной из статей там сказано, что при столкновении подводной лодки под водой объявлять по “циркуляру” ГГС: “Аварийная тревога. Осмотреться в отсеках”. Появилась новая формулировка аварийной тревоги, автором второй фразы которой являюсь я.

После осмотра подводной части корабля водолазами нам дали аварийный док на СРЗ21 № 10 г. Полярного, куда мы с кораблём и убыли под гребными электродвигателями при питании от дизель-генераторов. Перед постановкой в док попросил командира БЧ-5 и командира корабля остаться на берегу и посмотреть на “макияж” физиономии нашей красавицы сразу после всплытия дока. Корабль свой мы любили и были патриотами его. Энергетические установки у нас были расхоложены, и мне дали “добро”. С нетерпением ждал всплытия дока, постановку трапа на него и разрешение прохода. В группе представителей завода находились ещё два морских офицера – капитан 2 ранга и капитан 3 ранга. По неуловимым штрихам, манере поведения и разговора было ясно, что это ребята из “тайного ордена”.Ночь, прожектор на нос корабля и разрешение на проход. Издалека было видно, что нос не совсем зализан, есть какие-то выступы в районе нижних торпедных аппаратов. Но то, что я увидел затем, глубоко потрясло. Одна крышка торпедного аппарата открыта почти полностью и видна торпеда. Сама крышка загнута в “восьмёрку”. Крышки ещё двух торпедных аппаратов вырваны на открытие из зацепления на разные углы и одна немного деформирована. На левом борту ниже ватерлинии, в районе носового обтекателя, дыра в лёгком корпусе примерно 4 на 8 метров с рваным металлом по краям. Внутри этой дыры видны стёсанные шпангоуты двух нижних торпедных аппаратов со стрелкой дуги сегмента каждого шпангоута 4…5 сантиметров (а может и несколько больше), срезанные, как бритвой, кабели размагничивающих устройств. Вырыв металла резко заканчивался у поперечной переборки цистерны главного балласта.

Когда опустили прожектор ниже, то вместо бульбы антенны гидроакустической станции “Арктика”, элегантно выступающей под носовым обтекателем (этакая красивая капля из нержавейки на чёрном фоне корабля) была безобразная лепёшка, повторяющая форму носового обтекателя. Когда подошли ближе к тому, что осталось от “Арктики”, заметили на нержавейке какую-то тёмно-зелёную, почти чёрную, краску. Явно не нашу – из-за “бугра”. Во всяком случае, галеры в древнем мире такой краской не красили. Я потянулся попробовать краску пальцем, но за спиной раздался резкий “государственный” окрик одного из членов “ордена”: “Не трогать, не приближаться!”. Потом мы узнали, что столкновение у нас произошло с ПЛАРБ США SSBN 627 “Джеймс Мэдисон” (типа “Лафайет”).

Пошли в корму. Там впечатление было намного слабее. В киле – в районе начала горизонтального стабилизатора – была вмятина, и довольно внушительная, с дугой сегмента метра 1,5…2. Но после увиденного в носовой части корабля корма не впечатлила.

Стоя в доке, трудно было представить, чтобы такую груду металла (длина корабля 107 метров, высота с рубкой – с пятиэтажный дом) бросало при столкновении, как спичечный коробок в дорожном потоке воды после сильного ливня.

Утром заводчане шутили: “В каком кабаке побывали? Где устроили дебош?”. Действительно “фонари” под “глазами”, “челюсть” свёрнута, по тыльной части съездили и “хвост” набок свернули для полного счастья. Мы отшучивались: “За битого двух небитых дают”. А вообще заводчане относились к нам с уважением. Впрочем, и мы к ним тоже. Серьёзная работа предстояла для них.

Прошло время. Мы с помощью завода “зализали” раны и были готовы к следующим походам. А приключений судьба уготовила для нас ещё порядочно. Ведь мы – подводники, а море постоянно испытывает. Но мы были молоды, а молодости кажется, что впереди – вечность. Семь футов под килем!