Жорес Алферов: нельзя Академию наук отдавать чиновникам

Нобелевский лауреат, вице-президент РАН Жорес АЛФЕРОВ— один из самых непримиримых оппонентов правительственного варианта реформирования Российской Академии наук. Обозреватель«РФ сегодня» встретился с ним 11 сентября сразу после того, как Жорес Алферов выступил на заседании Госдумы с заявлением о том, что законопроект в первоначальной редакции наносит непоправимый ущерб стране, будущему и науке.

— Жорес Иванович, не изменилась ли сегодня ваша позиция?

Сказать, что этот законодательный блицкриг взволновал академическое сообщество, значит не сказать ничего. Оно забурлило, как вулкан. 29-30 августа в Москве состоялась Всероссийская конференция научных сотрудников под названием «Настоящее и будущее науки в России. Место и роль Российской Академии наук». Уникальность ее в том, что на нее съехались делегаты от 450 институтов, представивших весь срез российской науки. Последнее такое мероприятие собиралось более двадцати лет назад. Потом прошло внеочередное чрезвычайное Общее собрание РАН. За ним последовал митинг научных работников. Ученые считают, что законопроект приведет к разрушению Академии — огромного национального достояния, которому Россия с петровских времен обязана своими историческими победами и достижениями мирового масштаба...Нобелевский лауреат, вице-президент РАН Жорес Алферов — один из самых непримиримых оппонентов правительственного варианта реформирования Российской Академии наук.

Обозреватель «РФ сегодня» Людмила Глазкова встретилась с ним 11 сентября сразу после того, как Жорес Алферов заявил на заседании Госдумы, что законопроект в первоначальной редакции наносит непоправимый ущерб стране, будущему и науке, и закончил свое выступление стихами Александра Городницкого, барда и доктора наук:

— Считаю, что законопроект нужно просто возвращать в нулевое чтение или вообще отказаться от него. Закон безобразный. Все свои соображения я изложил в открытом письме Прези­денту РФ Владимиру Путину. Там все акценты расставлены.

Перед страной, наукой и образо­ванием (не только перед бизнесом) стоит важнейшая задача — созда­ние к 2020 году 25 миллионов рабочих мест в высокотехнологичном секторе экономики. Чтобы ее решить, следует вернуть приоритет научных исследо­ваний, усилить роль Академии наук, добиваться востребованности науч­ных результатов экономикой и обще­ством, по-новому развивать систему высшего профессионального, пре­жде всего естественно-научного и технологического, образования.

В 2000 году после вручения Нобе­левских премий британский канал ВВС организовал «круглый стол» с лауреатами. Мой сосед, американ­ский экономист профессор Джеймс Хекман, отвечая на один из вопро­сов, отметил, что научно-технический прогресс во второй половине XX ве­ка полностью определялся соревно­ванием США и СССР, и выразил со­жаление, что это соревнование за­кончилось. Это разве не признание заслуг Академии? Все Нобелевские премии в области науки, полученные советскими, российскими учеными, присуждены за работы, выполненные в Академии наук СССР. Академия наук внесла решающий вклад в осу­ществление проектов создания ядер­ного щита, атомной энергетики и атомного флота, освоения космоса и Северного морского пути, Сибири и Дальнего Востока, радиолокации и полупроводниковой «революции». Все не перечислить.

Много утратив в жесточайших ре­формах 1990-х годов, РАН тем не ме­нее сохранила свой научный потенци­ал в большем объеме, чем отраслевая наука и вузы. Вообще противопостав­ление академической и вузовской на­уки совершенно противоестественно. Академия всегда работала вместе с вузами, создавая новые лаборатории, кафедры, факультеты, институты. При­меры! — уникальный альянс Сибирско­го отделения РАН и Новосибирского университета, созданный вашим по­корным слугой в структуре РАН пер­вый вуз — Санкт-Петербургский ака­демический университет (научно-об­разовательный центр нанотехнологий), участие РАН в образовательной дея­тельности в МГУ, МФТИ... Но основная проблема российской науки — не­востребованность научных результатов экономикой и обществом.

— Кстати, о том же самом вы го­ворили тринадцать лет назад в Госдуме, на следующий день после присуждения вам Но­белевской премии.

 —  Мне довелось слышать, что по­сле принятия законопроекта во втором чтении многие молодые ученые стали составлять свои ре­зюме. С дальним прицелом... Это ведь страшно.

—            Потому нам и нельзя «уходить в кусты» в настоящий ультракритический для нашей науки и реального инно­вационного развития страны период. Аргументы, что организация РАН име­ет формат 30-40-х годов прошлого столетия и не отвечает современным требованиям, абсолютно надуманы. В организационном и структурном пла­не это консервативное учреждение в лучшем смысле слова. И Лондонское королевское общество, перевалив­шее рубеж 350-летия, и Национальная академия наук США, отметившая не­давно свое 150-летие, мало измени­лись по своей структуре, но нормаль­но функционируют. Так же, как и РАН.

Что стоит за идеей лишения РАН академической суверенности и пре­вращения в клуб именитых ученых? Что станет с огромной федеральной соб­ственностью, которую, к счастью, не успели приватизировать и которая на­ходится в оперативном управлении РАН и призвана служить интересам России и российской науки? Я спросил Прези­дента страны в письме: не повторит ли предложенный в законопроекте феде­ральный орган «Академсервис» судьбу «Оборонсервиса»? Кому на руку идея изменить статус Академии—не тем ли, кто на эту собственность позарился?

—Арбитром в конфликте акаде­миков с законодателями стал гла­ва государства, который, как со­общалось, имел трехчасовой раз­говор с президентом РАН и принял практически все поправки прези­диума Академии к законопроекту.

— Осталось, что агентство будет распоряжаться институтами и имуще­ством. У нас любят ссылаться на «циви­лизованное» зарубежье. Но сравните: все имущество институтов, входящих в ФРГ в общество Макса Планка, по статусу приравниваемое к Академии наук, принадлежит самому обществу, является его собственностью. Не госу­дарства. РАН же в интересах науки просто распоряжается федеральным имуществом. Так что у нас перевира­ют, а еще ссылаются на цивилизован­ный мир. Мы сами... цивилизованная страна, были по крайней мере.

Те замечания к законопроекту, кото­рые исходят от президиума РАН, каса­ются частных вопросов — раз. Нет уве­ренности, что они все будут приняты — два. Упомянутый вопрос об агентстве и управлении агентством институтами остался — три. Назначать директоров станет какая-то комиссия Президент­ского совета, которой нет и которая не­известно что будет собой представлять.

— Какова на сегодняшний день консолидированная позиция РАН?

— Этот вопрос задавайте Фортову.

— А к чему пришли участники конференции академических ин­ститутов?

— Была принята довольно выдер­жанная резолюция. В ней шла речь о том, что РАН должна сохранить свой уникальный статус, автономию и са­моуправление, независимость от да­леких от науки чиновников, свободу распоряжаться выделяемыми ей гос­ресурсами в соответствии с Уставом РАН и законами РФ, подчинение на­прямую Президенту страны. Я пред­лагал принять ее в качестве резолю­ции Общего собрания РАН, но...

—Приняли более смягченный ва­риант?

— Не то чтобы более смягченный... А моя позиция абсолютно не измени­лась.

—И вы не заявляли, что в рефор­мировании Академии нужно со­трудничать с властью?

— Секундочку. Я, во-первых, никог­да не говорил о реформировании. Я все время говорю о развитии Акаде­мии, о развитии науки и о том, что «ре­форма» для нас означает развал и разгром. Поэтому и слово это никог­да не употребляю. Академия должна меняться — это другой вопрос.

— Когда вы говорите о развитии Академии, что имеется в виду — увеличение финансирования?

— Проблема российской науки, прежде всего естественных наук и их приложений, в невостребованности научных результатов экономикой и обществом. Роль государства в про­екте американской Кремниевой до­лины заключалась прежде всего в востребованности Пентагоном и НАСА исследований, разработок и про­дукции на их основе. Кремниевые чипы стартовали в широком коммер­ческом применении после их исполь­зования в подготовке полета космиче­ского корабля «Аполлон» на Луну и разработки ракеты «Минитмен».

В стране в ходе приватизации про­изошла деиндустриализация. Мы лик­видировали все отрасли промышлен­ности и должны их создавать заново. Не будет этого, рухнут и экономика, и страна. Единственная основа для воссоздания — институты РАН. Конечно, для этого нужно увеличивать финан­сирование Академии. Чтобы она ме­нялась, надо уметь ставить конкрет­ные задачи, а не заниматься вот такой структурной перестройкой — столько академиков, столько того, столько се­го, объединять РАН с медицинской, сельскохозяйственной академиями...

Все технологии рождаются из фун­даментальных исследований. Мой старый знакомый, лауреат Нобелев­ской премии, экс-президент Лондон­ского Королевского общества физик Джордж Портер сказал: «Вся наука прикладная, различия только в том, что отдельные приложения возникают бы­стро, а некоторые — через столетия». Нужно уметь выбирать направления, ставить конкретные задачи.

—Какие задачи, если у нас отста­лая сырьевая экономика?

—Простите, и при сырьевой эко­номике тоже. Сегодня «Газпром», например, имеет на порядок более низкую производительность труда, чем американская «ЭксонМобил». Сырьевая экономика также требует высоких технологий, и многие ученые в Академии наук знают, какие надо ставить задачи. У нас после войны не было не только бомбы, но и полу­проводниковой электроники, и вычис­лительной техники. Многого чего. Но тогда правительство спрашивало и привлекало ученых для определения задач, которые должно ставить. Вот когда в правительстве у нас будут не болтуны, которые ни в чем не разби­раются, а профессионалы, тогда и задачи будут ставиться. Нет профес­сионалов — пусть спросят у ученых. По физике твердого тела, по полу­проводникам, по электронике, по нанотехнологиям я им могу многое ска­зать, да еще целый ряд ученых.

Министр Ливанов гордится, что он закончил кафедру Абрикосова — хо­рошо, но в науке он ничего заметного не сделал, поэтому не знает, какие задачи нужно решать. Нужно многое знать для того, чтобы заниматься на­укой, двигать ее. Да и в любом деле нужно выдвигать людей, которые уже что-то сделали, а не по принципу дру­зей-приятелей.

— Вы Президенту России говорили об этом?

—Знаю его 25 лет, хотя очень редко с ним встречаюсь. Последний раз мы один на один виделись 21 февраля, и у нас были общие позиции. Думаю, что если бы мне удалось добраться до него сейчас, может быть, я его убе­дил бы не делать того, что делается. Надеюсь. Потому что такой закон при­нимать нельзя.

У нас в Министерстве образования и науки нет ни одного специалиста, способного сформулировать конкрет­ные задачи, которые нужно решать. Мы выброшены на обочину мирового тех­нологического развития за эти 25 лет! А мы были лидерами вместе с амери­канцами. Нужно ставить конкретные задачи, чем я всю жизнь и занимаюсь.

Сегодня только РАН располагает реально высококвалифицированны­ми кадрами во всех областях совре­менной науки, и мы часто являемся свидетелями, когда чиновники от на­учных ведомств формируют не ре­альные цели научных исследований, не задачу, которую надо решить и на ее решение выделить определенные средства, а лишь придумывают спо­собы распределения денег.

Для создания 25 миллионов рабо­чих мест требуется не «реформа» Академии наук, а ее эффективное развитие, изменение статуса отделе­ний и создание новых взамен неэф­фективных. Президентский совет по науке, технологиям и образованию должен состоять из выдающихся уче­ных и руководителей основных высо­котехнологичных компаний страны. Кстати, места в нем для единственно­го в России нобелевского лауреата по науке не нашлось. И такому Со­вету поручат назначать на должности директоров институтов РАН!

Абсолютно надуманно и объеди­нение РАН с медицинской и сельхоза­кадемиями. В США — три националь­ных академии (в двух из них я уже чет­верть века состою иностранным чле­ном), одна из них — Институт здоровья. Вместо законопроекта о реформе нужно прописать в законе статус Рос­сийской Академии наук как высшего научного учреждения страны.

— Помимо вас, к Президенту Рос­сии по поводу законопроекта об­ратилась целая группа нобелев­ских лауреатов. Факт беспреце­дентный!

—Между прочим, в их письме сказано примерно то же, что и в мо­ем, только в более дипломатической форме. Суть одна — защита РАН. Трансформация структуры научно-исследовательской деятельности в России путем замены российской модели на западную их беспокоит по следующим причинам. Первое, не очевидно, что она лучше подходит нам. Второе, такой радикализм чре­ват подрывом организма россий­ского научного сообщества, что ска­жется и на мировой науке в целом. Третье, любые изменения (которые — важно! — должны добавлять цен­ность системе, не нанося ей вреда) следует проводить при участии са­мих ученых. Они также напоминают о том, что до резкого сокращения финансирования 20 лет назад мно­гие НИИ РАН конкурировали с запад­ными научно-исследовательскими институтами.

Солидарность международного научного сообщества в начале 90-х, когда финансирование РАН упало в 10-20 раз, проявилась в выделении зарубежных и международных гран­тов, благодаря которым сохранились очень многие наши лаборатории.

—Была какая-то реакция на пись­мо нобелиатов?

—Нет.

— Что все же будет с законопро­ектом? Возвращение ко второму чтению или третье?

—Не знаю. Дума решает...