Действительно ли Горбачев верил в реформы?

Владимир Федоровский, дипломат во времена больших потрясений на Востоке, дает читателю возможность познакомиться с уникальными свидетельствами очевидцев и неизвестными ранее архивными данными о Михаиле Горбачеве, его супруге Раисе и западных партнерах. Отрывок из «Романа о перестройке» (Le Roman de la Perestroïka)

Неизбежный конец советской системы становился все ближе, и Горбачев в полной мере осознавал этот факт. В государственной машине начались сбои. Как бы то ни было, к тому моменту она уже набрала достаточную скорость, чтобы провести сверху реформы, которые бы позволили ей прочно утвердить новую схему управления. Генеральному секретарю нужно было ловко лавировать, вскружить голову партии, армии и народу ворохом «ленинских» постановлений, которые были составлены привычным для всех канцеляритом и в лучших советских традициях. А затем небольшими штрихами, шаг за шагом укоренить в самом сердце коммунизма... свободу! И поставить всех перед свершившимся фактом.

«Другого пути нет, — не раз говорил мне Яковлев в те времена. — Если мы объявим о реформах перед тем, как их ввести, КГБ и партия спустят с нас шкуру. Но если же мы откроем путь свободе, разыгрывая при этом красного царя, никто ни о чем не заподозрит! Главное, чтобы у нас была свобода. В тот день, когда она де факто вернется, никто больше не сможет ничего с ней сделать...» Кроме того, Горбачев и Яковлев верили (как оказалось, ошибочно), что располагали ключевыми ресурсами для реализации этой подпольной операции: речь шла о Европе, Америке и Японии, которые поддержали необратимую либерализацию советского режима в конце «второй холодной войны». Тем временем заявленный новым главой государства курс на борьбу с упадком СССР с помощью политики перестройки преследовал три главных задачи: сокращение военных расходов благодаря международной разрядке, активизация производства путем мобилизации материальных и технических ресурсов, оживление общества с помощью гласности. Проведение этой политики Горбачев намеревался доверить насчитывавшей 19 миллионов членов правящей партии, единственной в стране организации, которая обладала четким аппаратом. «Мы используем КПСС, инструмент Сталина, чтобы уничтожить сталинизм!» — без конца твердил мне Яковлев. «Нельзя оставить это чудовище на свободе...» — повторяли они оба с завидной убежденностью и рассудительностью.

Горбачев начал с «чистки» Политбюро от всех его заклятых врагов и прочих представителей старой гвардии. После избрания в Политбюро Яковлев занялся укреплением контроля генерального секретаря над основными центрами принятия решений в стране, а в дальнейшем посвятил себя «внешнеполитической идеологии». Тем не менее, он допустил одну роковую ошибку: «Мы хотели сохранить влияние в партии, но совершенно забыли о КГБ, настоящем государстве в государстве, самом опасном противнике реформ...» Горбачев старался поддерживать уважительные отношения с комитетом, опираясь на его поддержку в борьбе за власть. Тем не менее, это его поведение породило одностороннюю точку зрения на события, которую придерживались ветераны спецслужб и некоторые западные кремлинологи: КГБ приписывалось изобретение перестройки. Подобное утверждение было связано с тем, что члены комитета (а их традиционно рассматривали как элиту страны) казались единственными, кому было под силу рассмотреть вопрос изменения режима с подходящей для того высоты. Вот, что пишет, например, пожизненный секретарь Французской академии Элен Каррер д’Анкосс (Hélène Carrère d’Encausse): «КГБ в России — это то же самое, что Национальная школа администрации во Франции. КГБ готовил руководящие кадры. В КГБ набирали самых умных людей. В КГБ приглашали людей с лучшим образованием. Шпионская часть его работы известна всем и сегодня не представляет интереса. Главное в том, что КГБ готовил представительские кадры. Именно так его и нужно рассматривать».

Нужно сказать, что когда Брежнева в 1976 году хватил первый сердечный приступ, и власть в стране перешла к триумвирату Андропов-Громыко-Устинов (КГБ-МИД-Минобороны), руководство погрузилось в глубокие размышления по поводу реального положения дел в стране. Андропов в тот момент находился под влиянием стиля Дэна Сяопина, который заключался в сохранении существующего политического строя при определенной открытости в экономическом плане.

Он получал всю полноту информации по СССР и понимал его истинное положение. За красивым фасадом официальной статистики, которая служила для одной лишь пропаганды, скрывались точные цифры по смертности (в первую очередь в связи с алкоголизмом), шедшей на военные нужды доли ВВП (не меньше половины), масштабах теневой экономики и т.д. Для объективной оценки текущих условий нужно было объективно оценить взаимодействие теневой экономики и официального рынка...

Именно эти причины подтолкнули окружение Андропова к тому, чтобы окрестить себя отцами перестройки. По словам Яковлева, в стране столкнулись друг с другом два непримиримых проекта реформ: нацеленный на сохранение системы проект КГБ и его собственный план, который предусматривал ликвидацию коммунизма. Представители спецслужб и военно-промышленного комплекса, которые сформировали группу своего рода «авторитарных модернизаторов», были категорически против подобных послаблений и выступали за укрепление роли государства в производственной сфере. Они обвинили Яковлева в том, что тот поддался порыву и «заворожил» Горбачева, подтолкнул его к действиям без подготовки и четкого плана.

Как бы то ни было, из кремлевских архивов (самый надежный источник для анализа существующих теорий) следует, что в записке идеолога реформ генеральному секретарю от 6 декабря 1985 года прописывается система действий, которая в полной мере соответствует стратегии перестройки. В политическом плане, этот документ предусматривал полное преобразование существовавшей системы. Его задачей было не дать стране погрузиться в кровавый хаос, к которому бы неизбежно привело сохранение тоталитарного режима. В частности программа предусматривала проведение свободных выборов по многопартийной системе, гарантии свободы прессы, парламентаризм и независимость судов. Что касается экономической сферы, которая стала главным вопросом всей перестройки, здесь рекомендации были гораздо туманнее. Яковлев намеревался отказаться от монополии государства на внешнюю торговлю и собирался предоставить предприятиям гораздо большую свободу в рамках рыночной экономики. Кроме того, высказывалось предложение (сегодня оно выглядит совершенно нелепо) по избранию глав предприятий их же сотрудниками, что представлялась как проявление демократии.

Таким образом, свобода, демократия, нравственность и природа формировали основу нового политического мышления, которое отличалось сознательно показным идеализмом и, следовательно, совершенно не походило на реалистический настрой государственных деятелей времен холодной войны. Тем не менее, у Горбачева не было возможности опереться на средний класс мелких собственников, как это было в ряде европейских государств в XIX веке, на самой заре капитализма, в результате чего он мог предложить лишь сложное умственное построение, которое делало упор на борьбе «прогрессивных сил» с консерваторами. Эта конструкция, которая закрывала глаза на стоявшие перед СССР национальные, социальные и экономические проблемы гигантских масштабов, затеняла и существовавшие линии раскола советского общества.

В качестве старта своего проекта реформ генеральный секретарь в 1986 году обратился с призывом к интеллигенции и запустил свою политику гласности. Интеллигенты, которые стремились к царившей до революции нравственности, в очередной раз сделали упор на этической ответственности. Власть согласилась признать диссидентов: Андрею Сахарову разрешили вернуться из ссылки в Горьком, политзаключенные смогли выйти из лагерей и психиатрических больниц, Александр Солженицын был реабилитирован и смог выпустить книги, эмигранты получили добро на возвращение в СССР.

Затем Яковлев предложил установить отношения с Папой римским. Он был убежден в необходимости найти со Святым престолом общий язык «на основе общечеловеческих ценностей». Именно в этой связи Горбачев сделал заявление о том, что общечеловеческие ценности стоят выше ценностей классовой борьбы. Иоанн-Павел II в свою очередь сыграл значительную роль в развитии горбачевской мысли, особенно в Польше. Тем не менее, когда я спросил Яковлева, действительно ли Горбачев искренне отстаивал эти идеи, он ответил мне совершенно неожиданным образом: «Горбачев лгал, а старик Рейган верил. Горбачев водил всех за нос, а Миттеран, этот хитрый лис, тоже поверил ему. Но он врал так хорошо, что в конце концов сам начал верить!