Модернизация коррупции

Пора двигаться вперед. Но проекта развития страны и собственно исторических целей у нас пока нет. Мы даже не решаемся обсуждать их публично. Частично потому, что это «нелиберально», потому что это «новый тоталитаризм». Частично потому, что не хватает веры и моральных сил. По этой же причине у нас до сих пор нет ключа к пониманию собственной новейшей истории. Правда, шанс разобраться все-таки появился. Из четырех негативных идей мы почти освободились от трех. Но одна пока держит нас достаточно крепко.

На фоне окончательного распада коммунистической религии нас атаковали идеями демократии, независимости, национального государства и рынка (олигархии). В целом этот негативно-религиозный комп-лекс определил 20-летний процесс деградации, являющийся сутью нашей исторической жизни за данный период времени. Либерально-конформистское сознание обозначает этот процесс как «кризис», с облегчением в последние два года приписывая ему статус общемирового. Путин, фактически получивший мандат выборного монарха и даже диктатора (в хорошем, римском смысле слова) маскирует его суть под маской «временного», «антикризисного» управления. Хотя мандат получен им совсем за другие заслуги — за то, что он положил конец нашему поистине религиозному раболепству перед идеями демократии, независимости и национального государства.

Мы постепенно свертываем тотальный демократический хаос (который считался худшей формой правления во все времена), приходя к вполне допустимой технической демократии, лишь поправляющей в моменты кризисов сильную централизованную власть, страхующую от революций. Как это, собственно, и сделано во всех странах Европы (а в некоторых из них монархия оформлена еще и публично). Мы вновь осознаем ответственность за собирание пространства восточной ветви европейской цивилизации на своей части континента. Мы выступаем за новую интеграцию и уже не собираемся урезать себя до «нормального» (то есть исторически ничтожного) этнического самоуправления под властью извне.

Однако мы до сих пор не можем отказаться от веры в эффективность олигархической организации экономики (народного хозяйства), что составляет суть предложенной нам рыночной системы. Мы до сих пор верим в экономический крах СССР. Хотя именно мировой кризис, обнаживший механизмы американского финансового пылесоса, дает нам возможность вырваться из этого последнего религиозного капкана, держащего в плену наши производительные силы. Олигархия, правильно поняв и прочувствовав дело Ходорковского, перестала себя политически выпячивать и максимально тесно слилась с государственным аппаратом. Ушла из надстройки в базис. Ее новое положение финансово оказалось даже более выгодным, более теневым. В этой связке государственный аппарат нашел для себя свои преимущества. Он, напротив, сформировал правящую партию с конституционным большинством. И действительно, кому же, казалось бы, укреплять государство, как не «государевым людям»?!

Синергия олигархии и госаппарата вполне понятна: в отсутствие принципа служения госаппарат рассматривает государство как свою собственность, как инструмент обслуживания своих интересов, то есть точно так же, как и олигархия. Только в таком качестве и та и другая сила и готовы «укреплять» и «развивать» страну. А вот функции государства как организации «для всех» пусть обеспечивает и поддерживает президент (точнее, Государь). Это его работа и даже исключительное право, поскольку именно в обмен на эти (демонстрируемые) усилия он и получает свой мандат. Такое положение Государя обрекает его на политическое одиночество.

Модернизация нужна нам как источник конкурентного ресурса, нам необходимо привлечь на свою территорию способы организации производства и труда, прогрессивные типы потребления, которых или вовсе нет у основных конкурентов, или они есть в меньшей степени. США делали это во время Второй мировой войны и еще полвека после с помощью того самого финансового пылесоса. При этом хватить должно было и американской олигархии. Финансовая и экономическая неэффективность процесса в конце концов и обернулась кризисом.

У нас такого пылесоса нет. Поэтому если мы не решимся на суверенизацию экономики, то никакой концентрации ресурсов, потребной для реальной модернизации, не будет. Мало того, что суверенизация вызовет многоголосый международный вой. Против экономической независимости выступит, прежде всего, наша собственная олигархия, работающая в тесной связке с правительством, а часто и не отличимая от него. Олигархия всегда несуверенна, ей нужно держать свои финансы за рубежом, и концентрировать их она предпочитает за счет государства, а не за счет конкурентных преимуществ деятельности. В истории же совершенствуются только суверенные экономики — советская, американская (и ее части — европейская и японская, латиноамериканская), китайская, индийская. Не ответив на вопрос, как мы восстановим независимость экономики, которая была присуща СССР, никакой модернизации, кроме модернизации коррупции, не обеспечить.

Реалистичного преобразовани-я хозяйства и экономики не получится и без модернизации государства и права. И прежде чем постановка модернизационной задачи приобретет смысл и станет возможной, придется со всей очевидностью признать факт деградации этой сферы жизни и деятельности. Ведь глупо считать развитием некоторые улучшения относительно «сегодняшнего положения». Даже если допустить, что здесь возможны какие-то шаги вперед, они все равно не создадут конкурентных преимуществ с учетом предыдущего отката.

Подобный прагматизм только вводит в заблуждение и стимулирует нецелевое расходование ресурсов модернизации. За 20 лет в области государственного строительства мы откатились с позиций государства для всех в историческое прошлое государств для богатых и бедных. Пора уже понять, что миф о ненасильственном побуждении к труду, то есть о стремлении к богатству как мотивации исчерпан нами полностью. Если социальный контраст и дал нам какой-то стимул, эксплуатировать его дальше уже невозможно. При этом мы полностью утратили базу расширенного человеческого воспроизводства, включающего не только высокую рождаемость и низкую смертность, но и образование, здоровье и моральные императивы. На любое стоящее дело нам сейчас будет не хватать людей (пригодных) — если речь идет об общегосударственном масштабе, а не масштабе отдельного предприятия.

В правовом отношении мы также сделали серьезный шаг назад, а ведь этот вопрос даже не обсуждается. В 90-е годы при непосредственном участии американских и английских консультантов (!) мы взяли на вооружение романо-германские шаблоны пра-ва, прежде всего относительно собственности и управления экономической деятельностью. А ведь все глобальные течения финансов и капитала, распределение управления между многими субъектами функционируют на основе английского и американского права собственности и управления.

Романо-германская конструкция права собственности как единства владения-распоряжения-пользования, при-нятая в новой России, все время преодолевается на практике трастовыми схемами, которые остаются в тени, поскольку явно искусственно привиты в нашем правовом поле. С другой стороны, социалистический институт общенародной собственности имел схожие черты с трастом, так как государство лишь управляло этим имуществом в пользу народа-бенефициара. Теперь же оно владеет своим достоянием как романо-германский собственник, то есть как частник.

Действительная модернизация возможна, только если мы осмысленно и ясно определим ее предмет, что, собственно, будет модернизироваться. Если мы всерьез хотим осуществить переустройство России, а не получить новые олигархические сверхприбыли за государственный счет, придется вернуться к тому моменту, на котором мы исторически остановились в своем развитии – к проектной суверенной экономике социалистического государства, государства для всех. И модернизировать и развивать именно его. Отказавшись в 70—80-е годы от этой задачи, мы обрекли себя на десятилетия деградации. Тогда нам мешала официальная светская вера в коммунизм. Теперь мы от этого почти освободились.