Уроки "абажурного дела"

Между героизацией и гуманизацией.

Получившая широкий и разнообразный резонанс в СМИ, а еще более в блогах перепалка относительно исторической памяти, норм общественного языка и патриотических ценностей, известная как «Скойбеда против Гозмана», уже привела к интересным результатам. Будем считать, что читатель уже знаком с историей перепалки. Более того — прослышал и о громком ответе заместителя мэра Печатникова, и о призыве губернатора Белых объявить бойкот неполиткорректной газете.

Движение бойкотеров, скорее всего, имеет некоторую перспективу, особенно в контексте борьбы за аудиторию между СМИ, ориентированными на общество, и СМИ, ориентированными на власть, точнее-  на транслирование некоторых запросов и тем, входящих во властный дискурс. Но не в этом дело. Причина тревоги - не в невоспитанности журналистов или их, как выразился главред «Комсомолки» Сунгоркин, несдержанности. И даже не в явственно наступающей на русскую культуру, как мы уже писали, политкорректности.

История, на самом деле, представляет собой серию реакций. Леонид Гозман, в принципе, неодобрительно высказался по поводу фильма «СМЕРШ». В этом продукте патриотически-коммерческого кинопрома сделана попытка героизации одноименной полицейско-разведывательной структуры, по сути, филиала НКВД в действующей армии. Попытка понятная — за исчерпанностью темы настоящих героев войны решили обелить тайную полицию. Чекистскую тему никто с повестки не снимал, положительные примеры нужны. На героизацию чекистов Гозман ответил требованием их дегероизации и даже сравнил СМЕРШ с гестапо, что по форме кстати, верно.

Гуманизация или героизация?

Можно еще вспомнить оскорбивший многих зрителей и блогеров немецкий фильм «Unserе Vaeter, unser Muetter», в котором воины SS изображены обычными людьми с их слабостями и даже симпатичными чертами характера. Оскорбление вызвано было разрушением шаблона: «немцев надо изображать монстрами». А их изобразили обычными людьми, где-то хорошими, где-то не очень. Без особой героизации, но для наших и этого хватило. Создателей фильма стали ругать и обвинять в желании «замазать правду». Их как бы тоже сравнили с врагами и оказалось, что по обе стороны фронта воевали люди, а не идеологические машины.

Достаточно вспомнить историю с пресловутыми «абажурами из человеческой кожи». Бывшего банковского служащего Карла Отто Коха, который умудрился прокомандовать Бухенвальдом и Майданеком до 1942, сняли с должности и расстреляли в 1945 г. по обвинениям в убийстве и коррупции. Его история слабо вписывается в логику демонизма, его жене Илзе присвоили прозвище «ведьмы», Hexe von Buchenwald, и именно ей приписывали мифические «абажуры». Но ничего не нашли. Итог: гуманизация исторической памяти — это хорошо и правильно, а  героизация, равно как и дегероизация — симптомы растерянности.

Но поверх всех сравнений Гозман говорит на самом деле не только и не столько о тайной полиции, сколько о советской власти вообще. И он, и те, кто бросился защищать его, видят главную угрозу в «героизации советской власти», нео-сталинизме и «возвращении в совок». Этот дискурс довольно фантастичен и построен на тиражировании штампов давно канувших в лету эпох. Угроза на самом деле не там.

Чтобы понять, где она, надо вернуться к оппонентам Гозмана. Они (от главреда «Комсомолки» до Кургиняна и Проханова) считают главной угрозой «либерализм» и «мировую закулису». Идея это понятная, которая вместе со своим антитезисом, идеологическим либерализмом, укладывается в две очень старые парадигмы: изолирующую и генерализирующую, одна стремится обнести себя забором, а другая, наоборот, снести все заборы и выйти на открытое пространство.

В силу приоритетности изолирующего тренда во властном дискурсе «комсомольские» чувствуют за собой мягкую поддержку.

Генерализирующий тренд, пытающийся поставить локальную ситуацию и локальные проблемы в мировой контекст, сейчас не в почете по разным причинам, главная из которых — то, что после краха СССР не разделили толком либерализм экономический и либерализм идеологический. Вот, собственно, и вся интрига.

Призрачные или реальные угрозы

Теперь о том, где угроза. Во-первых, она, как явствует из вышесказанного, в перетолковании идеи «свободы». Такое перетолкование коренится в спайке, делающей экономику заложницей, условно говоря, «либеральной идеи», которая не может в силу исторического контекста нашей страны, ее культуры и языка, быть пересажена на российскую почву. Попытки такого рода ведут к появлению еще одной разновидности подавления инакомыслия, на этот раз уже от имени и по поручению ценностной базы западного либерализма. Получается недемократичность наоборот - во имя свободы.

Сама по себе идея свободы — великая идея, выпестованная многовековой историей мысли, философией и литературой. Но в прикладном смысле свобода (libertas)  содержит противоречие: как быть с теми, кто к свободе не готов, не понимает ее или не видит пользы от нее? Если ответ дается в смысле подавления («расстрелять их надо ради их же свободы»), значит, свобода - не ценность, а форма, через которую реализуется та или иная форма того, что в античные времена называлось тиранией. Стремление свести весь спектр к одному цвету - плохо, но и стремление убрать из спектра «плохой» цвет — тоже.

Вторая угроза также, по сути, связана с недостроенностью. Дело в превращении исторической памяти. В стандартной ситуации исторический опыт, как позитивный, так и негативный, переваривается и дистиллируется в систему ценностных и поведенческих запретов. Именно запреты лежат в основе нравственности. Недо-осознав и недо-поняв нашу недавнюю историю, и противники и сторонники «открытости» и либеральных ценностей стремятся немедленно дистиллировать это недопереваренное прошлое в идеологемы прямого действия.

Но в ситуации недосформировавшихся запретов такие идеологемы выглядят как тоталитарные «наезды», хамство или лукавое двурушничество. Та же вилка: с одной стороны вектор тираннии, с другой — коррупционной плутократии. Идеологемы без системы нравственных запретов — это очень плохо.

И наконец, третья угроза, просматриваемая во всей этой истории, состоит в искусственной идее вычленения «парий», т. е. плохих и вредных корпораций (например, газет), которые попирают все разумное и доброе, не говоря уж о вечном. Создание санитарных кордонов, «списков нерукопожатности» и полос отчуждения — это десолидаризирующая практика, работающая на атомизацию и дальнейшую дискретность общества. Грубо говоря, в результате «абажурного скандала» создается куда более опасная вещь — обкатывается механизм маргинализации. А это совсем плохо.

Эти три угрозы совершенно реальны и в отличие от призрачной угрозы «возвращения советской власти», «нового сталинизма» или наоборот — «торжества либеральной вседозволенности». Вернуть идее свободы ее абсолютный и высокий статус, отрефлексировать историю как обязывающее прошлое и отказаться от десолидаризирующего «поиска ведьм» по обе стороны — куда более достойное дело, чем объявлять бойкоты газетам или интернет-сайтам.