Куда девалась революционность российских студентов?

Не раз и не два в самых разных изданиях, от идеологов самых разных общественных течений можно сегодня услышать недоуменный вопрос: «Куда девалась революционность российских студентов?».

самом деле, если сравнить политическую активность студентов дореволюционной России и России постсоветской, то в глаза бросается яркий контраст. Отечественные студенты до революции яростно отстаивали свои права, выступали против авторитарного прессинга в самих университетах, против преподавателей и представителей администрации, если те казались им реакционерами, наконец, против действий правительства, даже тех, которые напрямую интересов студенчества не касались. При этом их ожидали репрессии, несравнимые с теми, которым может подвергнуть бунтаря-студента нынешняя вузовская администрация и представители власти.

Например, в XIX веке неблагонадежных казеннокоштных (то есть находящихся на гособеспечении) студентов могли отдать в солдаты, а вплоть до 1874 года в империи был рекрутский набор и солдаты служили сначала 25, потом 15 лет. Фактически для забритого в солдаты студента это означало сломанную жизнь. Нередки были случаи, когда за участие в несанкционированной сходке бывший студент отправлялся в ссылку или в тюрьму. Да и простое исключение из университета было большой жизненной трагедией – университетов было не так много, поступить в них было нелегко, а оказаться за стенами университета без диплома значило обречь себя на прозябание на самых низших этажах служебной лестницы (при этом перечеркнув все надежды своих родных, которые ради того, чтоб выучить чадо, иногда отдавали последние деньги). Человек без высшего образования дальше чина титулярного советника пойти не мог, служи он хоть всю жизнь.

Тем не менее они были готовы пожертвовать и жизнью, и свободой, и карьерой ради того, чтоб выразить протест, заявить о своих правах, просто возмутиться несправедливостью. Масштабы революционной активности дореволюционного студенчества просто поражают. В 1880-х годах руководитель МВД докладывал императору, что 3/4 политических преступников – студенты университетов. В 1899 году по стране прокатилась студенческая забастовка, в которой участвовали 25 тысяч из 40 тысяч всех студентов России.

Сегодня совсем иное дело. Большее чем рискует студент – оказаться исключенным из вуза. При обилии государственных вузов, где на каждом факультете есть коммерческие отделения, куда практически принимают всех, кто готов заплатить определенную сумму, получение какого-нибудь диплома о высшем образовании, равно как и отсрочка от армии, ему все равно гарантированы. Но и без диплома сегодня устроиться в жизни вполне возможно, особенно в сфере бизнеса. А за участие в несанкционированном митинге человеку грозит в худшем случае провести несколько часов в отделении полиции. Тем не менее большинство студентов совершенно равнодушны к политике: их интересует будущая карьера, устройство личной жизни, развлечения и не более того. Но удивляет даже не это, а то, что они не готовы и не хотят защищать даже свои собственные интересы. Правительство заявляет о повышении оплаты за обучение, о своем желании ликвидировать стипендии, о сокращении ряда вузов, о введении «научных рот» (фактическом совмещении службы в армии и учебы в вузе), – студенты пошумят, повозмущаются в приятельском кругу и всё. Практические действия пытаются предпринять разве что деятели студенческих профсоюзов, но им положено, это их работа. 

Конечно, и до революции были политически пассивные студенты, и сейчас среди студентов есть различные политические активисты, но общей картины это не меняет. Так в чем же дело? Естественно, причин этому много, и говорить о них всех можно очень долго. Однако не все упомянутые причины одинаково весомы. На мой взгляд, главное это различие социальных типов российских студентов XIX и начала XXI века.

Средний российский студент дореволюционных императорских университетов, особенно участник студенческих волнений и революционных выступлений, – это разночинец. Разночинцами в дореволюционной России называли сыновей священников, не пошедших по стезе своих отцов, отпрысков мелких чиновников и разорившихся купцов, не смогших оплатить своим чадам гильдейскую лицензию. Всех их объединяло то, что они не относились ни к одному официальному сословию, указанному в законодательстве империи – ни к дворянам, ни к духовенству, ни к мещанам, ни к крестьянам.

Впрочем, их роднило с дворянами то, что они тоже принадлежали к образованному, европеизированному, возвышающемуся над народом слою общества. В отличие от крестьян или городских мещан разночинцы брили бороды, носили мундиры и европейские костюмы, получали какое-никакое образование, иногда даже знали иностранные языки. Но в отличие от дворян разночинцы не обладали привилегиями, которые им давались бы с рождения, как то не имели земли, крестьян и потому должны были зарабатывать себе на пропитание собственным трудом, как правило, на службе у государства. Именно из них формировалась армия государственных служащих – чиновников, и в то же время они пополняли армию антиподов чиновников – революционеров. Г.В. Плеханов отмечал такую черту разночинцев как энергичность, сформировавшуюся у них вследствие того, что вся их жизнь была суровой борьбой за существование: «Образованный разночинец… имел перед обленившимся дворянством, по крайней мере одно несомненное преимущество: с самой ранней юности вынужденный вести суровую борьбу за существование, он был несравненно энергичнее. От этого свойства разночинца плохо приходилось и приходится подчас русскому народу.

Чиновник-разночинец борется с «вольным духом» гораздо настойчивее, чем чиновник из дворянства. Землевладелец-разночинец искуснее эксплуатирует бедняка-крестьянина, чем «барин» старого покроя. Но тот же разночинец неизмеримо настойчивее и удачливее борется с правительством в том случае, когда становится к нему в отрицательное отношение». Для нас важно заметить, что такая борьба у разночинца начиналась с детства. Формально в Российской империи был провозглашен принцип бессословности образования. Фактически путь в гимназию для ребенка из разночинцев был гораздо труднее, чем для ребенка из дворян, а ведь именно окончание гимназии давало право на поступление университет. Начиная с эпохи Николая I царское правительство делало всё, чтобы поощрить учебу в гимназиях дворян и ограничить приток туда разночинцев (не говоря уже о низших сословиях, с 1827 года крепостных просто запретили принимать в гимназии и университеты). Полностью сделать гимназическое образование привилегией дворян не удавалось (империя нуждалась в большом количестве госслужащих, особенно среднего и низшего звена, где дворяне служить просто не могли, так как за одно происхождение им полагался более высокий класс по Табели о рангах), но усилия к этому прилагались большие.

Главным орудием при этом было постоянное повышение платы за образование, но также льготные банковские кредиты для обедневших дворян и просто разное отношение со стороны учителей к ученикам – разночинцам и ученикам-дворянам. Итак, разночинец, поступивший на первый курс университета, был молодым человеком, который благодаря самоотверженности родителей и собственному трудолюбию и усердию окончил гимназию. Еще в гимназии он убедился, что никакого снисхождения к нему нет и не будет; к нему всегда будут относиться как к человеку второго сорта и за ошибку, оплошность, которые простят дворянам, его сурово накажут. Жил этот студент, как правило, отдельно от родителей. В империи было не так много университетов; в начале XIX века – 4, в начале XX века – около 10, причем все они были расположены в крупных городах, которые представляют собой место жительства элиты общества. Студенты-разночинцы же чаще всего были выходцами из маленьких провинциальных городков. Поэтому такой студент был вынужден подрабатывать, чтобы платить за учебу (обычная причина отчисления из университета в то время – неуплата годового взноса за учебу), которая в императорских университетах стоила недешево, а также за пропитание, одежду, проживание в снимаемой квартире, за учебники, тетради и т.д. Обычно студенты зарабатывали уроками (вспомним, Раскольников у Достоевского давал уроки, пока совсем не износился его костюм, так что его перестали пускать в приличные дома), большого дохода это не приносило, и они жили впроголодь. Для того чтобы выжить, студенты объединялись в землячества, коммуны, совместно закупали продукты и питались, вместе снимали квартиры. Среди них была широко распространена взаимовыручка, и отсюда понятно, почему часто студенческие волнения были вызваны стремлением освободить из тюрьмы или восстановить в университете арестованного или отчисленного студента. При этом студенты-разночинцы постоянно видели перед собой студентов – детей дворян и крупных чиновников, сытых, прилично одетых, уверенных в себе и в своем будущем. Им не грозило отчисление за неуплату, к ним относились подобострастно даже некоторые профессора и магистры, закрывая глаза на пропуски занятий, на слабые ответы на экзаменах… Затем эти студенты из дворян становились их начальниками в департаменте… Отсюда понятно, почему у студентов-разночинцев было обостренное чувство социальной справедливости (точнее несправедливости).

Средний студент современного российского вуза совершенно другой. Начнем с того, что у нас с советских времен сохранилась бессословная, государственная средняя школа, окончание которой дает право на поступление в вуз. В отличие от разночинца позапрошлого столетия, современному будущему студенту не нужно бороться за право учиться, он в любом случае получит среднее образование, автоматически открывающее ему дорогу в приемную комиссию университета. Правда, в последнее время некоторые предметы в школе стали платным, но практика эта была введена недавно и еще почти не отразилась на вузах (кроме того, мы говорим о будущих студентах, то есть только лишь о тех, кому родители смогут оплатить учебу в вузе, что уж тут говорить о школьных факультативах). ЕГЭ, который много и справедливо критикуют с самого его введения также не препятствие; все мы прекрасно знаем, что есть множество обходных способов получить высокий балл по ЕГЭ (тем более в этом заинтересованы не только выпускники, но и учителя, которые этот экзамен принимают). Практика показывает, что введение ЕГЭ не уменьшило, а лишь увеличило количество поступающих в вузы.

Но вот абитуриент поступает в вуз по результатам ЕГЭ. Каков его социальный портрет? Он выходец из среднего и высшего класса, во всяком случае, у его родителей есть деньги оплатить обучение или хотя бы содержать чадо в годы его учебы. Живет он в родительском доме, в городе, где родился и вырос (только немногие отправляются из провинции на поиски счастья в Москву и Петербург). Родители, как уже говорилось, платят за его образование, обеспечивают его едой, одеждой. Если студент и подрабатывает, то исключительно чтобы иметь деньги на карманные расходы (сходить в клуб, купить дорогой алкоголь). Кстати, именно поэтому современные студенты так вяло реагируют на тему размера стипендии, они в принципе не против, чтоб им платили побольше, но для них это не вопрос жизни и смерти, основные их жизненные потребности и так обеспечены.

Дружба студентов одной группы, участие в студенческой самодеятельности, в общественной жизни вуза в наши дни также почти уже редкость. Студенты не живут жизнью вуза, а лишь проводят в вузе определенное время. Все их интересы за стенами университета или института – в клубе, на дискотеке. Наукой интересуются единицы, большинство поступили, чтоб не пойти в армию, чтобы быть не хуже других, чтобы иметь в будущем хорошую денежную работу. Конформизм – их жизненная философия с детства. Многим из них факультет и специальность выбрали родители, причем зачастую вопреки их желанию (так, они хотели заниматься музыкой, а их «затолкали» на юрфак).

Студент (от латинского studens, studentis) – усиленно работающий, занимающийся. Лего понять, что осталось теперь от усердия. Современные российские студенты в массе своей полная противоположность дореволюционным (прошу не рассматривать это как обвинение конкретных людей, я говорю об усредненном типе). Те были привыкшими к тяжелой жизни и к суровой борьбе за минимальное благосостояние, эти с детства имеют как минимум средний уровень материального комфорта и воспринимают это как должное (не как то, за что надо бороться, а как то, что и так положено получить). Те были коллективистами и стремились к взаимопомощи, эти индивидуалисты и в основном думают лишь о себе. Наконец, у тех было обостренное чувство социальной справедливости, эти, наоборот, считают существующий порядок неплохим и убеждены, что они соль земли и место им в банках и офисах, а всю грязную работу пусть делают мигранты и гопота. Их возмущение засильем кавказцев среди студентов проистекает как раз оттуда, из убеждения, что кавказцы – низшие люди, чей удел пасти баранов (их не смущает, что уровень образования многих из них не выше, чем у пресловутых кавказцев). Такие люди революций не делают, потому что революция – это передел национальных ресурсов «по справедливости», а эти и так убеждены, что все более или менее справедливо… Конечно, и сегодня есть сердитая бедная молодежь, которая недовольна существующим положением вещей, стремится его улучшить и готова бороться за свои права. Но это – не студенты вузов.