"Что плачете, дуры?"

Поздним вечером 5 марта 1953 года мой дедушка Иосиф вернулся с работы домой, в барак во 2-м Лесном переулке. Дети, три дочки, несмотря на поздний час, не спали, а плакали — в три ручья, на три голоса.

— Что случилось? — спросил он.
— Как что? — поразилась старшая. — Ты что, не слышал? Сталин умер.
— Что же вы плачете, дуры? Радоваться надо.

Старшая и средняя (она же моя мама) дочери были в шоке. Младшая, двух лет от роду, вероятно, рыдала просто за компанию, не осознавая судьбоносности исторического момента.

Первый раз дедушка Иосиф сел в 1938 году. Первую дочь бабушка родила ему уже после ареста. От волнений за мужа у молодой матери пропало молоко, так что пришлось переехать в деревню и выкармливать младенца козьим.

Дед попал в Печорлаг. Поселок Воркута. Строил железную дорогу Ухта — Воркута. Ту самую, из песни — «по тундре, по железной дороге». Пережил зиму 1941–1942 года, в которую умерло 80% заключенных лагеря — 40 000 человек. А осенью 1943 года ушел на войну — добровольцем, в штрафбат. По дороге на фронт, проходившей через Москву, успел заглянуть домой. Летом 1944 года родилась моя мама.

Дед к тому времени был уже свободным человеком. Освободила его немецкая пуля, пробившая легкие, когда он сам освобождал город Умань. Тот самый, куда саврасовскими грачами слетаются сегодня в еврейские праздники брацлавские хасиды. Тот самый, который «на нах нахма…»

Искупив кровью несуществующую вину, дед повоевал еще, а после войны сел снова. Но по какой-то мелочи, не как шпион. Вышел по завершении срока, при жизни великого и ужасного тезки. За два года до смерти. В том же самом году расстреляли одного из его братьев. За шпионаж, в чем расстрелянный был полностью изобличен показаниями сообщника — арестованного И. Самого И. тоже расстреляли — за шпионаж, в котором его полностью изобличил мой двоюродный дед. Такой вот замкнутый круг. Еще трое братьев деда тоже побывали в ГУЛАГе, причем один из них, особо правоверный и твердолобый, даже после реабилитации заявлял, что Сталин был абсолютно прав с массовыми репрессиями.



9 марта 1953 года моя тетя, старшая из трех рыдавших по Сталину сестер, прогуляв школу, пошла хоронить гения всех времен и народов. Безликая человеческая масса вдавила ее в стену и чуть не раздавила грудную клетку, но в последний момент (кино, да и только) конный милиционер вытащил ее из толпы, как сказочный дед репку (или, в израильской традиции, дедушка Элиезер — морковку). Усадив спасенную старшеклассницу на какое-то возвышение, милиционер — прям как отец родной — выразил некоторое сомнение в ее умственных способностях. В ходе чудесного спасения, правда, были утеряны сапоги.

Но как раз сапогами семью в расход она не ввела. После освобождения дед работал начальником цеха индивидуального пошива на обувной фабрике. Ну, в самом деле, куда еще мог устроиться человек с двумя ходками? Тачал обувь для некоторых, которые были равнее других. Согласно одной из семейных легенд, туфли его работы носила даже Светлана, дочка тезки. А из отходов производства удавалось что-нибудь изготовить и для родных дочек.

Дед умер за год до моего появления на свет. В моей жизни он существовал только как фотография на бумаге «Бромпортрет». Она всегда стояла на столе у бабушки. Про сталинские времена бабушка практически не рассказывала, большую часть дедовой биографии я восстанавливал по архивным документам.

А вот еще одна история из семейной хроники за март 1953 года. В школе, которую заканчивал мой отец, по случаю смерти вождя была организована траурная линейка. В особо торжественный момент отец, бывший, мягко говоря, не самым прилежным учеником, поднялся на сцену и объявил: «В этот тяжелый для всей нашей страны день я даю торжественное обещание — учиться на одни пятерки!»

«И до конца школы ни одна учительница не рискнула поставить мне другую отметку», — вспоминал он позднее.