Путинский "закон короля Ирода"

Почти пять лет назад я стоял в комнате воспитательниц в идиотском белом халате, рукава которого с трудом дотягивались до моих локтей. Одна из сестричек принесла ребеночка и дала мне его подержать. Мне казалось, что я сумел соблюсти декорум и выглядел вполне прилично, но замечание одной из воспитательниц — «Папаша, челюсть с пола собери!» — говорило о том, что непроницаемое выражение лица мне сохранить не удалось.

Эти события происходили в городе Сыктывкар, за полярным кругом, недалеко от Воркуты (недалеко по российским меркам), где при Сталине в лагерях погибли сотни тысяч, возможно, миллионы людей. Для меня это означало еще один шаг в процедуре, после окончания которой по моей пражской квартире бегает пятилетний паренек и называет меня папой.

Так мой сын присоединился к десяткам тысяч воспитанников российских детских домов — детям, нашедшим свой дом за пределами родной страны. Но еще сотни тысяч не нашли дома ни за границей, ни в России. Дети остаются в учреждениях, и в 18 лет их выбрасывают в мир, в котором очень немногие из них добиваются успеха. У детей, родившихся с физическими отклонениями, практически нет шансов найти приемных российских родителей. Этих ребят отправляют в так называемые коррекционные детские дома, а потом в больницы для людей с ограниченными возможностями, где они уже просто существуют.

Моя подруга, военный репортер и сегодня уважаемый журналист Мария Эйсмонт (Marie Eismont) четыре года назад из такого коррекционного учреждения удочерила девочку Лолу. Потом выяснилось, что Лола не душевнобольная, как было написано в ее истории болезни, у нее просто проблемы со слухом, и видит она хуже других. Сегодня Лола с очками на носу — веселый ребенок, который скоро пойдет в школу и никоим образом не отстает от своих сверстников.

Мария рассказывала мне, что, когда она впервые увидела Лолу в детском доме, все остальные заинтересованные в усыновлении люди были иностранцами. Больше практически никто этих «проблемных» детей не берет. Но скоро все будет по-другому. Значительную часть детей с ограниченными возможностями усыновляли американцы. По данным американского посольства в Москве, с 1992 года свой дом в Соединенных Штатах нашли 60 тысяч воспитанников российских детских домов. Среди этих детей, например, пловчиха Джессика Лонг. Из Лондона с Параолимпийских игр она привезла восемь медалей, из них пять золотых.

Из-за врожденного дефекта в 18 месяцев ей были вынуждены ампутировать обе ноги. Если бы она осталась в детском доме в сибирском Братске, о Лондонских играх она, скорее всего, даже бы не узнала. Что говорить об участии.

Поэтому предложение депутатов Государственной думы относительно запрета усыновления детей гражданами США лишило дара речи не только меня.

Возмущают главным образом причины. Это, по сути, реакция на так называемый закон Магнитского, принятый Конгрессом США. Этот закон запрещает въезд в Соединенные Штаты людям, причастным к смерти московского юриста Сергея Магнитского, раскрывшего миллиардные махинации людей из финансового управления, которых покрывали полицейские. Вместо благодарности он получил заключение, и его дело расследовали те же полицейские, которых он обвинял. Позже Магнитский умер из-за не предоставленной медицинской помощи в СИЗО.

Москва отвечает запретом на усыновление для граждан страны, одобрившей «список Магнитского». Сначала Министерство иностранных дел России обещало составить аналогичный список людей, причастных к лишению свободы торговца оружием Виктора Бута и перевозчика наркотиков Константина Ярошенко, а также добавить тех, кто ответственен за Гуантанамо и смерть мирного населения в Ираке и Афганистане. Но и журналистам государственных телевизионных каналов как-то не очень удалось убедить общественность в том, что американский чиновник высокого уровня будет страдать из-за того, что российское государство конфискует его виллу рядом с Сочи, если вдруг у него такая вилла окажется, и запретит ему въезд в страну.

Так что обещанный МИДом РФ ассиметричный ответ заключается в том, что тысячи детей останутся в детских домах. Аргументы Кремля, согласно которым американские приемные родители убивают и издеваются над своими русскими детьми, опровергает статистика российского Министерства образования. По этим данным, за 20 лет в Америке по вине приемных родителей погибли 20 детей из России, а в самой России — 1,5 тысячи.

Как уже было ни раз, самые незащищенные становятся заложниками политических игр. Впрочем, далеко здесь ходить не надо. Вацлав Клаус тоже недавно наложил вето на закон, который постепенно должен был перевести детей из учреждений к опекунам. Клаус приводил аргументы о несовершенстве системы, но, читая его замечания и возражения, я не мог избавиться от ощущения, что в первую очередь он хочет бросить еще один закон на голову нелюбимого им премьера Петра Нечаса (Petr Nečas). И те несколько десятков или сотен детей, которым его вето усложняет дорогу в жизнь, просто плата за обычное течение дел в чешской политике. Как и в России, где эти события «затрагивают» гораздо большее число детей. Чешский парламент в итоге голосованием отклонил вето, и я действительно хочу верить, что депутатами двигала заинтересованность в благополучии детей, а не политические игры.

Вето Клауса не вызвало масштабных споров в обществе. Но мне, как и всем родителям приемного ребенка, об этом вето каждое утро напоминает маленькое тельце в пижаме, которое прыгает на меня и кричит: «Папа, вставай!»