Свитер

Говорят, что хороший обычай сжигать старые вещи. А я люблю их. В них уютно. Был у меня свитер: синий, в снежинках, недорогой. Подарили его на день рождения, когда я закончил учёбу в школе. Свитер был чуть-чуть великоват, однако я не стремился выглядеть стильно. Родители мне внушили, что главная человеческая ценность в душе. Сегодня я думаю об этом без гордости и понимаю лукавство близких людей, воспитавших меня аскетом. Жили мы скромно. Поэтому и покупалась одежда размерами больше - на вырост.

Я не сильно вытянулся за годы армейской службы вверх, и тёплый подарок ещё долго сопровождал меня в жизни. Послеармейская молодость прошла в командировках. Четыре года я отработал в отделе комплектации экспедитором. В холодные дни зимы поднимал шерстяной воротник свитера на уши в ожидании транспорта на дорогах, куда забрасывала нелёгкая служба. Угла я ещё не имел, первая квартира появилась вместе с сединой. Из парадного свитер стал повседневным.

Когда я работал на стройке каменщиком, мне было холодно даже в бытовке. Во время переодевания руки и ноги покрывались гусиной кожей, знобило, и в лютые зимние дни я, не снимая свитера, накидывал на плечи бушлат, подпоясывался и трудился до сумерек, выкладывая из кирпича стены особняков, часами ползая на коленках по холодным плитам перекрытий. Рос у меня живот. Я старился. Старился свитер. Когда у бушлата отрывались пуговицы, душа была нараспашку. Слабые шерстяные нитки цеплялись за острые кромки керамического кирпича - дыра на животе обнажала рубаху. Каменными бусами на одежде висел застывший раствор. От горячего дыхания плоти столбенел воротник, и крошилось на шее, покрытое инеем ледяное колье. Я его мял руками, но, как солома, ломались нитки. Так мой свитер стал окончательно рабочим...

В годы приватизации долго не выплачивали зарплату, и совсем не от хорошей жизни я уехал в Тобольск на заработки. На дорогу моя мама обшила свитер заплатами, как фартуком - на уровне живота, где он чаще рвался, нарастила потрёпанный дыханием воротник, и более года я бичевал на чужбине, с головой утопая в тёплой одежде в минуты короткого отдыха на объекте. И пережил разграбление России.

- У меня больше денег нет, - сурово сказал однажды работодатель, - меня тоже обманули заказчики.

Я остался безработным, но ненадолго. На Орско-Халиловском металлургическом комбинате с пятимесячной задержкой всё же ещё выплачивали какие-то копейки рабочим и кормили голодных людей на молочные талоны в обед. Зимою мы по очереди разбирали кирпичную дымовую трубу и, поджавши колени к подбородку, коротали холодные дни у костра. Жгли деревянные поддоны. Сидя на ящиках, грелись, отмахиваясь от постреливающих в небо углей да от падающего снега - бытовки у нас не было. Мы бухикали и сморкались.

Периодически бригаду снимали на ремонты мартеновских печей.

«Это чтобы вы не околели от стужи», - посмеивались цеховые воротилы. И опять мой любимый свитер хранил меня - от жары. К этому времени он был сильно истрёпан.

- Не позорь участок! - нравоучительно беседовал со мною мастер, лощёный с виду, оправдывая свою высокую должность, и, зевая, удалялся отдыхать в служебную нору.

Я метал кирпич на транспортёрную ленту: за поддоном поддон, за тонною тонну. Когда становилось жарко, снимал с плеч лишнюю одежду и в одной рубашке лихорадочно выполнял задание. Тяжелые суконные брюки сползали с тающего живота на бёдра, я их подтягивал обратно, рубашка пропитывалась потом. В обеденный перерыв, во время короткого сна, она высыхала на горячем ветру, каменея на спине, и рвалась от небольших усилий, обнажая лопатки.

Ходят большие начальники по объектам, поглядывают сверху на работяг и делают им замечания... Как-то один из них пожалел меня и поинтересовался: почему, - мол, - рубашка такая рваная, а спина моя голая, не холодно ли?

- Ась?.. Я не слышу, начальник... - ответил я.

Громыхали мостовые краны, стуча по рельсам, перекатывались по цеху тяжёлые вагонетки с металлоломом.

- Спина-то как?.. - заорал он блаженно. - Не покрывается ли инеем? Зима ведь на дворе.
- Жарко...

Нашёл он мастера, поднял его из логова и пожурил немного по-свойски. Тот сильно обиделся. Когда мой заступник ушёл восвояси, накинулся на меня.

- Ты почему жалуешься вышестоящему руководству?
- Виноват, Александр Иванович...
- Ты не знаешь субординации...

Плюнул бы я тогда на руку себе - закипела бы слюна. Плюнул бы я в постылые глаза мастера - заволокло бы их льдом.

- Ты почему не переодеваешься в новый лепень? Не по форме одет...

Я говорил ему о времени, о вещах, что они дороги мне каждой заплатой. Что они хранители нашей истории - вещи и рассказывают о прошлом больше, нежели иной отутюженный поэт или прозаик. Но не понял меня мастерюга:

- Накажу! - и принял меры... После смены я обнаружил, что мои любимые вещи: свитер и бушлат - исчезли бесследно. Я ходил по мартеновскому цеху, разыскивая их, заглядывал во все металлические ящики - мульды, которых так много здесь на каждом ремонте, протискивался между наваленными в беспорядке строительными материалами и конструкциями, спотыкался о разбросанные повсюду обломки динаса, расспрашивал окружающих: не видели ли пропажу? Седой сталевар догадался, о чём я пекусь, и успокоил:

- Не ищи.

Мою старую одежду выкинули в мульду с металлоломом и отправили в печь. В этом огне сгорела часть моей жизни, а новый лепень я вскоре без жалости выбросил сам, потому что он не грел мою душу. Бессердечные люди хотели, чтобы я его носил.

2005 - 2009 г.

СПАСИБО, ЧТО ПРОЧИТАЛИ!